«БЕСПОМОЩНОСТЬ»

«БЕСПОМОЩНОСТЬ»

Она была очень внимательна. Чужие привилегии чувствовала, отделенная от них веками и километрами. Владимир Маяковский был ближе и его благополучие распространялось и на Лилю Брик — это невозможно было так оставить…

И кроме

свежевымытой сорочки,

скажу по совести,

мне ничего не надо.

Вот ее слова: «Он даже не знал, какая это в наше время роскошь — иметь каждый день чистую рубашку».

Михаил АРДОВ. Возвращение на Ордынку. Стр. 36

А ведь кое-какая роскошь и ей самой казалась естественной — когда ей расчесывали волосы, набирали номер телефона, подавали палку…

Как ты? Как доехала со своим розовым платочком, смешная. Все удивляются твоему отъезду; я же — твоей развернутой активности — сама взяла билет!

Письмо Н. Пунина.

Н. ПУНИН. Дневники. Стр. 333

Таня предупредила, что со следующего месяца не станет кормить ее обедами. <…> «Быть может, Пунины разрешат своей домработнице варить мне обед».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 192

Письмо В. Ф. Румянцевой — М. Н. Иконниковой.

Приезжаю. Звоню. Отпирает сама. На диване неубранная постель. Говорит прислуге: «Ах, Катя, вы еще не убрали, убирайте скорее». Прочитала письмо. «Я сама собираюсь в Москву. Не знаю точно, за мной должны приехать и увезти меня». «Вы нездоровы?» — «Нет, просто тяжела на подъем».

ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 2. Стр. 136

Она остановилась в то время в Музее Новой западной живописи, это был Морозовский особняк, теперь это Кропоткинская 21, Академия художеств. Там была комната ее бывшего мужа Шилейко, которая еще была за ним как за музейным работником. В это время какая-то служащая музея вошла в комнату и сказала, что купила Анне Андреевне папирос, но хлеба купить не успела, хлеба и сахару. Я вызвался сбегать в булочную.

Л. В. ГОРНУНГ в записи Дувакина. Стр. 94–95

Вошла домработница Оля — постлать постель на ночь.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 136.

АА полушутя говорит, что у нее есть 25 % сил любой самой обыкновенной женщины, которая служит, работает — например (очень слабой) Е. Данько или А. Е. Пуниной. Боюсь, что в действительности — и этих 25 % не насчитать.

П. Н. ЛУКНИЦКИЙ. Дневники. Кн. 2. Стр. 249

Да нет, с силами все в порядке. Это больше, по ее выражению, «зловредство».

3.04.1927.

Два-три человека ушли раньше, а все остальные оставались до утра. Вышли все вместе сегодня часов в девять утра.

П. Н. ЛУКНИЦКИЙ. Дневники. Кн. 2. Стр. 247

Так она ведет светскую жизнь — это она оставалась веселиться до утра. А если бы у нее были все 100 %?

Сил хватает и работать на того, кто с ней не церемонится.

Дрова АА колола три года подряд — у Шилейко был ишиас, и он избавлял себя от этой работы <…>.

П. Н. ЛУКНИЦКИЙ. Дневники. Кн. 2. Стр. 248

АА надорвалась от поездки в Царское село (в 21 г.?): «Пешком на вокзал, в поезде все время стоя, потом пешком на ферму… Уезжала с мешками — овощи, продукты, раз даже уголь для самовара возила… С вокзала здесь домой — пешком, и мешок на себе тащила».

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 415

В юные годы, когда АА жила в Шереметевском доме, на всякие черные работы ее заставляли <…>: «Несколько раз чистила помойную яму вместе со всеми». Самой легкой считала для себя чистку снега на Фонтанке.

В доме была тогда общая кухня. Чистили и приводили ее в порядок <…>. АА тоже мыла и убирала ее. Раз после такой уборки управдом сказал совершенно обессиленной АА, чтоб она очистила от листьев участок сада. Она еще несколько часов работала. Оказалось, что управдому понадобилось очистить для разведения собственного огорода.

П. Н. ЛУКНИЦКИЙ. Дневники. Кн. 2. Стр. 265

Сейчас проводила Анну Андреевну в Ленинград. <…> Анна Андреевна схватила меня под руку, и мы пошли вперед по оснеженной платформе. За нами — друзья, которые ее привезли: Надежда Яковлевна, Нина Антоновна и Миша с чемоданами. На лице у Анны Андреевны вечная ее дорожная тревога, растерянность, такая неожиданная в ней. «Где билеты? Где сумка? Где палка?» В купе Нина Антоновна дала ей валидол, сняла с нее платок и шубу, вложила в руки сумку. И сразу она выпрямилась и закоролевилась.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 347

В Италии, на пути к мировой славе, ей не дали даже сопровождающего. Делать гневное лицо и безумные глаза было не перед кем.

Машина остановилась около крутой высокой каменной лестницы. Когда я узнала, что никакого другого входа нет, я замерла. Акума меня одернула и, впившись в мою руку, начала подыматься с решительностью, которую проявляют люди, готовые к любому рискованному шагу.

И. Н. ПУНИНА. Анна Ахматова на Сицилии. Стр. 664

Ира увезла Анну Андреевну от нас осваивать свою дачу. Не успела она уехать, как я получила от нее душераздирающую записку: «Милая Сильва! Против окна моей комнаты строят дровяной сарай. Взываю к вам! О! Помогите! Целую. Ваша Ахматова. Привет А. И.». Я тут же побежала к ним на Кудринскую, дала плотникам на пол-литра, и они не задумываясь перенесли сарай к забору. В житейских делах она была беспомощна.

Сильва ГИТОВИЧ. В Комарове. Стр. 507

Сегодня, с трудом вырвав время (у меня корректура), я провожала ее к Маршаку <…>. Самуил Яковлевич послал за ней машину. Одна — то есть с шофером — ехать она боится. Боится сердечного приступа, боится улицы, боится шофера. Встретила меня Анна Андреевна нарядно причесанная, в белом костюме, прижимая к груди черную книжку. Едет дарить.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 471

Анна Андреевна в Болшеве <…>.

Мне пришлось обождать в коридоре: у нее массажистка. 15 минут слушала я из-за двери махровые пошлости об ахматовских стихах. <…> Выглядит она хорошо, лицо без отеков, свежее, даже чуть загорелое, но впечатление это обманчиво, она грустна и жалуется на слабость. <…> «Жить в санатории одна я больше не могу. Следующий раз непременно возьму с собой Иру. Одна я не в силах».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 277–278

Машины у Корнея Ивановича сегодня нет. Я заехала за Анной Андреевной в такси и предупредила ее: возвращаться будем поездом, а до вокзала полтора километра, и часть пути в гору <…>. Не успели мы сделать по шоссе и двадцати шагов, как Анна Андреевна с упреком стала спрашивать меня, скоро ли вокзал. <…> Раздраженно, требовательно спрашивала: «скоро ли?» и «почему мы так долго не приходим?» и «где же вокзал?» Я ответила резко: «до вокзала еще километр и притом в гору»… Теперь мне стыдно вспомнить <…>. К счастью, повстречалось такси; Бонди усадил нас в машину и мы доехали благополучно.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 219–220

<…> Она боится, что Сурков предложит ей квартиру в Москве. В довершение к остальным гонениям. Она не хочет. Почему? Говорит, потому, что если она переедет сюда — в ее комнату в ленинградской квартире кого-нибудь непременно поселят и, таким образом, Ирина окажется в коммунальной квартире. Но я думаю, тут не только в Ирине дело. Анна Андреевна жить одна не в состоянии, хозяйничать она не могла и не хотела никогда, даже и в более молодые годы. <…> Ей гораздо удобнее жить в Москве не хозяйкой, а гостьей. «Не знаю, как быть, — сказала она со вздохом. — Нина Антоновна и Николай Иванович требуют, чтобы я согласилась».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 75

То есть им тяжеловато.

Я осведомилась, хорошо ли она справляется с лифтом. «Великолепно! <…> Великолепно! Я, конечно, с легкостью поднимаюсь и опускаюсь, вот только на кнопки нажимать не умею».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 75

Она не дала какое-то великое стихотворение в последний сборник. Почему?

«Вы будете смеяться, господин учитель. Не дала потому, что, начав переписывать, не знала, как расставить знаки».

А те, кто ночами для нее правит корректуру, на что?

(Со знаками [препинания] у нее такая же мания, как с переходом через улицу; она их расставить МОЖЕТ очень хорошо, но почему-то не верит себе и боится).

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 147

Анна Андреевна через год сама объяснит: «Это из зловредства!»

Вчера я сильно устала днем и, вернувшись из библиотеки, легла. Звонок. Говорит Владимир Георгиевич: «Анна Андреевна нездорова и умоляет вас придти». Я отдохнула немного и пошла. Пошла, хотя и понимала, что ничего не случилось, что она просто не спала, ей тоскливо и она хочет, чтобы кто-нибудь сидел возле.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 98

Действительно, она «просто не спала».

В половине третьего ночи я отправилась ее провожать. Когда мы пересекали Невский, совершенно в эту пору пустой, и только что ступили на мостовую, Анна Андреевна спросила у меня, как всегда: «Теперь можно идти?» — «Можно», — сказала я, и мы сделали еще два шага к середине. «А теперь?!» — вдруг закричала она таким высоким, страшным, нечеловеческим голосом, что я чуть не упала и не сразу могла ей ответить.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 75

Ну, это уже перебор.

В Ленинграде. До войны.

Сегодня Анна Андреевна позвонила мне и попросила придти к ней. По правде сказать, просьба довольно безжалостная, ибо мороз — 35. Но я надела валенки, обмоталась платком и пошла. <…> Я принесла ей полпачки чая. Она обрадовалась и сразу включила чайник.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 68

Вчера вечером Анна Андреевна позвонила и вызвала меня. <…> У нее какая-то новая беда, и позвала она меня, видно, чтобы не быть одной. О беде не говорила, а обо всем на свете.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 27

Днем сегодня я была у Анны Андреевны. Она куда-то торопилась, так что я даже не поняла, почему по телефону она позволила мне придти. Впрочем, она боится улиц и любит, чтобы кто-нибудь ее провожал.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 31

Я уже писала <…> об одиночестве Анны Андреевны, оставшейся на попечении дворничихи Тани. Таня водит ее в баню, тянет за руку при переходе на другую сторону улицы, понукая: «Ну иди, да иди же». Анна Андреевна собирается нести передачу в тюрьму, и я покупаю банки сгущенного молока и еще что-то и, кроме того, даю Анне Андреевне двести рублей для Левы. Но оказывается, его нет в тюрьме, его почему-то еще до приговора отправили на Беломорканал. Мы ничего не понимаем. Я говорю, деньги у них можно затребовать назад. «Какие там требования?» — с ужасом отвечает Анна Андреевна, а мне жалко денег, я с таким трудом оторвала их от себя. Но тотчас мне делается стыдно, я замолкаю.

Эмма ГЕРШТЕЙН. Мемуары. Стр. 264

Я еду в Москву за Аней. Она хочет погостить день-два у меня, но боится. Сама сесть в поезд и приехать — не умеет.

Письмо Н. Я. Мандельштам — Б. С. Кузину (из Малоярославца).

ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 3. Стр. 33

С. К. Островская посетила А.А.

В комнате холодно и неуютно. Объясняет: третий день не топят, профессору Пунину и Ирине некогда, они чем-то заняты. Ахматова вообще умеет убивать выбором невиннейших слов и ядовитейших интонаций.

ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. З. Стр. 108

Это уже после эвакуации. Ахматова, непрошеная, поселилась к Пуниным, уже совсем ей чужим, но когда они чем-то заняты, это называется «почему-то».

3 февраля 1945 года.

Ссоримся с Аней (Акумой) по бытовым вопросам: трудный человек; <я> не в силах обслуживать взрослого человека как ребенка <…>.

Н. ПУНИН. Дневники. Стр. 393

…«Я ведь в действительности не такая беспомощная. Это больше зловредство с моей стороны».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 350

Данный текст является ознакомительным фрагментом.