ДЕЛО БРОДСКОГО

ДЕЛО БРОДСКОГО

«Она помогала вам, не так ли?» — «Да, она здорово мне помогала». — «Когда вы были в тюрьме?» — «Благодаря ей я был освобожден. Она развила бурную деятельность, подняла народ».

Иосиф БРОДСКИЙ. Большая книга интервью. Стр. 18

13 марта 1964 года в Ленинграде поэт Иосиф Бродский был осужден по сфабрикованному обвинению в тунеядстве и приговорен к 5 годам принудительных работ на Севере, впоследствии сокращенным до полутора лет (без изменения приговора).

Вот «бурная деятельность». Чуковская читает статью.

Кончается статья угрожающе: «Такому, как Бродский, не место в Ленинграде». Знаем мы это «не место». Десятилетиями оно означало одно место: лагерь. Анна Андреевна очень решительно села. Опустила ноги на пол. Прислушалась к сердцу. Встала на ноги. И села за стол. Мы начали отбирать стихи для «Нового мира» <…>.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 114

Вид деятельности: «Опустила ноги на пол. Очень решительно».

8 декабря 1963 года.

Анна Андреевна в своем нарядном сером платье, оживленная, красивая. Она только что из гостей <…> — где, по ее словам, «шампиньоны, инженеры, икра; физики, любящие стихи — знаете, как это сейчас принято всюду». Я ей рассказала о нашем с Фридой замысле: напишем о Бродском подробное письмо И. С. Черноуцану, одному из деятелей аппарата ЦК. <…> Анна Андреевна обрадовалась нашей затее.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 115

Ей все равно — она не будет принимать участия ни в одной акции в защиту Иосифа Бродского. Ни до суда, ни во время — она оттянет время своего возвращения из Москвы в Ленинград, ни после — когда писатели, друзья, Фрида Вигдорова со своей стенограммой судебного заседания будут добиваться его досрочного освобождения — и добьются. Ахматова не шевельнет ни пальцем. Один раз, в самом конце, подпишет письмо в числе 13 писателей. Как Иуда. Иуда — потому что она просто предала его, как если бы написала донос. Она настолько была в силе тогда, что одного ее заступничества могло бы хватить. Но она побоялась: уже не ареста (даже не для себя, даже не для Льва Николаевича — такие были времена) — но просто ей пообещали заграничную поездку. И она отказалась сделать хоть что-либо.

Единственное, что известно из той эпохи о действиях Ахматовой, — она передала Твардовскому — не сама, сама даже не позвонила, не написала, не потревожила капитал, — а через малознакомого человека, чтобы в случае чего отказаться, — стихи Бродского. Для того чтобы Твардовский познакомился с поэзией Бродского, она выбрала и передала поэму Бродского и два стихотворения: одно посвященное Ахматовой (еще бы!) и другое — «Стансы».

[Бродский|: «Вы не думайте, пожалуйста, что мне плохо. Я спокоен. Я все время помню, что двадцать лет назад людям моего возраста было гораздо хуже».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 125

<…> Сказала тихим голосом: «Мы все ходим с ножами в спинах. Ардов в деле Иосифа ведет себя весьма двусмысленно». Я спросила, что случилось, но она то ли не расслышала, то ли не пожелала ответить.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 184

Она не хочет рассказывать все об Ардове, чтобы не быть обязанной раззнакомиться с ним.

«Давно уже ничто так не терзало меня, как дело Иосифа», — сказала Анна Андреевна. Жаль, что она не говорит, что оно и задумано для того, чтобы ее потерзать.

Мрачные разговоры продолжались под возобновившуюся карточную игру.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 127

В это время — не случайно, конечно — Ахматову пригласили за границу. ЗА ГРАНИЦУ. Приглашающая сторона — прокоммунистическая, прогрессивная и пр. писательская организация. Ее председатель — заместитель секретаря коммунистической партии Италии, г-н Вигорелли. Его заместитель по ассоциации — тов. Твардовский (СССР). Приглашение Ахматовой он прислал по представлению СП СССР. Поскольку известно, что дама — гордая (скорбная и пр.), то обещана премия (по случаю 50-летия литературной деятельности и выхода книжки в Италии — можно догадываться, кем проплаченной — стихи ведь не окупаются, правда?). Ахматова абсолютно не ориентировалась в рейтинге литературных событий в Европе, но это было совершенно не важно, потому что она все прекрасно понимала по сути и продавалась за поездку. И — развращала «ленинградских мальчиков», как сводня.

Потом Анна Андреевна надела очки, порылась в сумочке и вынула оттуда письмо. Снова от Вигорелли. На этот раз благодарность за воспоминания о Модильяни, ею присланные, а затем сообщение о ее будущем триумфальном путешествии по Италии. Она сунула письмо обратно и целую минуту — как учит нас театральная традиция МХАТа: взял паузу — держи — с ожесточением запихивала глубже и глубже. «Тут уж пошла петрушка», — говорила она <…>.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1964. Стр. 189

Воспоминания о Модильяни впервые были опубликованы в Италии, «Реквием» — в Мюнхене — времена действительно были вегетарианские.

Чуть успокоясь, она сказала, что «Литературная Россия» выпросила у нее стихи. «После долгих просьб и мольб я дала одиннадцать стихотворений. А они не печатают. За этим что-то кроется». Думаю, ничего не кроется, а просто редакция откладывает из номера в номер: их вытесняет «более современный материал».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 189

А на Вигорелли — гнев. В какой-то рецензии он, оказывается, назвал сборник «Из шести книг» — «полным собранием сочинений Анны Ахматовой». <…> «Это клевета на меня — повторила Анна Андреевна. — Не только рецензия Вигорелли: книга. <…> Составляла я сама вместе с Люсей Гинзбург, редактор — Тынянов, корректоры — вы <…>. Уж чего, кажется, лучше? Но ведь меня там нет! <…>» — «Но откуда это могло быть известно Вигорелли? <…>— «Он не ХОЧЕТ знать!»

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 181

Она уверена, что вечера ее в Музее Маяковского, намеченного на 26 апреля, — не будет. <…> «Результат «Реквиема» в Мюнхене и «дела Бродского» в Ленинграде».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 201

Вечер состоялся. К делу Бродского она имела слишком малое отношение. За что и была вознаграждена.

Во время суда над Бродским ее бесстрашие подвяло. Она приехала отсидеться в Москве.

Из ленинградских источников поступило известие (ленинградцы постоянно звонят Фриде), что суд над Иосифом назначен на 25 декабря.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 118

Приехать на суд Ахматовой не пришло бы в голову никогда — это не на свидание с Берлиным лететь, обгоняя солнце.

Давид Яковлевич Дар советует написать письмо в «Известия». Пусть Ахматова обратится туда с письмом в защиту Бродского. План этот возникал уже не однажды, но всякий раз Анна Андреевна отвергала его: она полагает, что ее прямое вмешательство в дело Бродского принесет не пользу, а вред.

На этот раз внезапно согласилась: «Готова писать кому угодно и что угодно». Однако отложила окончательное решение до понедельника: хочет посоветоваться с Сурковым. «Дело против Иосифа благословил Союз Писателей <…>».

Может быть… Анна Андреевна попросила меня для разговора с Сурковым составить ей «шпаргалку» — дата, содержание статьи и пр.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 118–119

15 декабря.

Сегодня мы с Фридой составили «шпаргалку» для разговора Анны Андреевны с Сурковым. Все изложили по пунктам: краткую биографию Бродского, лживость выдвинутых против него обвинений <…> и пр. Фрида отпечатала нашу стряпню на машинке и сегодня вечером доставит ее Ахматовой.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 124

Так пойдет ли Ахматова когда-нибудь к Суркову?

Я спросила, состоялась ли обетованная встреча с Сурковым (то есть она не звонила, не сообщала сама о столь не важном для нее деле).

Состоялась. «Алексей Александрович, я хочу поговорить с вами о судьбе Иосифа Бродского». — «Анна Андреевна, я хочу поговорить с вами об однотомнике Анны Ахматовой». Однотомник, Лидия Корнеевна, будет большой. Включим туда все мои сборники в хронологической последовательности». И т. д.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 129

…Тему поменял не Сурков, тему поменяла сама Ахматова, даже в пересказе не остановившись на том, что Сурков не захотел с ней говорить. На этом ее заступничество кончилось. В ведомости гонораров Ахматова вывела своей рукой сумму прописью: «Сребреников — тридцать».

НА ЭТОМ ЕЕ ХЛОПОТЫ О БРОДСКОМ ЗАКОНЧИЛИСЬ.

17 февраля 1964.

Завтра в Ленинграде судят Бродского. Он из Тарусы уехал домой, и его арестовали. <…> Дед и Маршак по вертушке говорили с Генеральным Прокурором СССР Руденко и с министром Охраны общественного порядка РСФСР. Сначала — обещание немедленно освободить, а потом какой-то вздор: будто бы, работая на заводе, нарушил какие-то правила. <…> Телеграмма в суд от Деда и Маршака послана. Фридочка в Питере (присутствовала на суде и застенографировала заседание).

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 170

Заступались многие. Кроме Ахматовой — в это время Анна Андреевна Ахматова перетусовывает стихи о том, чьей она не стала женой и кто не стал ее мужем. Темя, колени и пр…

Ахматова ни с кем не говорила.

Лежит. У ног — грелка. <…> Встретила меня словами: «Проводится успешная подготовка к третьему инфаркту». <…> Вчера в Ленинграде осудили Иосифа. <…> Подробностей мы еще не знаем: Фридочка еще не вернулась, но знаем приговор. За тунеядство — 5 лет. <…> Я рассказала Анне Андреевне о вчерашнем разговоре Миронова с Корнеем Ивановичем. <…> Возможен ли крик тихим голосом? Оказывается — возможен. Анна Андреевна тихим голосом кричала. «Этакая наглость. <…> Кто бы он [Миронов] ни был, он прежде всего посторонний. Самое главное: по-сто-рон-ний. Культуре. Поэзии. России».

Теперь о главном.

Анна Андреевна, грузно повернувшись со спины на бок, нашла свою сумочку и вынула из нее письмо. Письмо от Вигорелли — вторичное приглашение весною в Рим. «Вы поедете?» — «Не знаю. Мне все равно, что будет со мной». <…> И стала рассказывать, как ее собираются чествовать в Италии. «Вы, и еще два-три близких человека, знаете, чьих рук это дело. Я не понимаю, зачем этот господин так беспокоится».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 179–180

«Этот господин» (Исайя Берлин) беспокоится лишь об одном — чтобы она оставила его в покое своими нелепыми домыслами о его несуществующей заботе о ней. Чуковская и еще два-три человека знают, что она приезжала для удобства его встречи с ней в Москву — к Иосифу на суд не поехала, — но он проигнорировал возможность дать пищу еще новой партии романтических псевдовоспоминаний. На следующий день после приговора Иосифу у нее нет других забот, кроме сладостных фантазий.

«А хорошо, что мы все за него хлопотали» — сказала она, внезапно подняв веки. — «Для нашей совести хорошо?» — «Нет. Хорошо потому, что правильно».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 186

И мы пахали. Бессмысленная фраза, сказанная для того, чтобы Чуковская записала.

«<…> А знаете, у меня огорчение. Догадайтесь, кто не пожелал присоединиться к хлопотам об Иосифе? Кроме Анны Ахматовой? Не написавшей ни строчки, не подписавшей ничего, не сделавшей ни одного звонка и ни одного визита? Александр Исаевич… Давно я так не огорчалась». — Я сказала, что, насколько мне известно, Солженицын после опубликования «Ивана Денисовича» получает много писем от заключенных и, пользуясь своей славой и новыми связями, пытается им помочь, вызволить их из беды. Выручить тех, за кого не заступится никто. «Хорошо, если так, — сказала Анна Андреевна. — Но единственная ли это причина?»

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 187

А Бродский, как известно, на Солженицына не обижался, что тот сказал, что еще ни одному русскому писателю гонения не повредили. Признавал — и было бы глупо не признавать, — что Солженицын, отсидев сам, имел на это право. Анна Андреевна пострадала «только» сыном (которого не очень любила, скажем для ясности).

Другой сиделец — Михаил Михайлович Бахтин, не считавший Анну Ахматову великим человеком, не интересовавшийся ею, — просто знал, что ее занимают лишь люди известные, значимые. И это не было даже снобизмом, который все-таки лишь — дело вкуса, а не совести.

Бродский: Это был, если хотите, некоторый ад на колесах: Федор Михайлович Достоевский или Данте. На оправку нас не выпускают, люди наверху мочатся, все это течет вниз. Дышать нечем. А публика — главным образом блатари. Люди уже не с первым сроком, не со вторым, не с третьим — а там с шестнадцатым. И вот в таком вагоне сидит напротив меня русский старик <…>— эти мозолистые руки, борода. Все как полагается. Он в колхозе со скотного двора какой-то несчастный мешок зерна увел, ему дали шесть лет. А он уже пожилой человек. И совершенно понятно, что он на пересылке или в тюрьме умрет. И никогда до освобождения недотянет. И ни один интеллигентный человек — ни в России, ни на Западе — на его защиту не подымется. Никогда!<…> Уже какое-то шевеление правозащитное начиналось. Но за этого несчастного старика никто бы слова не замолвил — ни Би-би-си, ни «Голос Америки». Никто! И когда видишь это — ну больше уже ничего не надо… Потому что все эти молодые люди — я их называл «борцовщиками» — они знали, что делают, на что идут, чего ради. Может быть, действительно ради каких-то перемен. А может быть, ради того, чтобы думать про себя хорошо. Потому что у них всегда была какая-то аудитория, какие-то друзья, кореша в Москве. А у этого старика никакой аудитории нет. Может быть, у него есть его бабка, сыновья там. Но бабка и сыновья никогда ему не скажут: «Ты поступил благородно, украв мешок сена с колхозного двора, потому что нам жрать нечего было». И когда ты такое видишь, то вся эта правозащитная лирика принимает несколько иной характер.

Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 82

Такая же судьба — не выбор, a bad luck — была у Льва Гумилева. Активом она была в руках Анны Ахматовой.

Бродский на Солженицына не обижен за себя. Ахматова соринку в глазу яростно хотела бы с глазом вместе вырвать.

«Но единственная ли это причина?» Боялся? Завидовал? Мстил? — легче всего ей приходят на ум такие резоны, это ее собственный склад личности.

Конечно, трагично и эффектно выглядит, как вчера еще всемогущий красный маршал или член ЦК, потревоженный ночью, из пуховой постели попадал в подвал Лубянки, получал кулаком по роже или сапогом в пах и тут же бывал расстрелян. И нет во всех этих воспоминаниях места простым, неграмотным русским Ивану да Марье, которых с малолетними ребятишками отрывали от последнего мешка с зерном и полудохлой коровенки, выволакивали из затхлой, грязной, но все же родной избы и гнали этапом в бескрайние сибирские лагеря да поселения <…>. Детям же их, тем, кто выжил в детских колониях, после XXII съезда партии правительство посадит на шею, на хлеба почетных мордастых пенсионеров, тех самых, кто сгноил их батьку и мать.

Галина ВИШНЕВСКАЯ. Галина. Истории жизни. Стр. 241

Ахматова очень тонка — подхватит этот «новый тон». Она посылает Ирине Пуниной ночную рубашку «нечеловеческой красоты» (а Нине Ольшевской привозит из Италии халат «нечеловеческой пушистости»: у этого поэта скудноват словарный запас) — в полном соответствии с житейской мудростью Лили Брик, рассказывающей секреты обольщения с честностью профессионала: «все остальное сделает хорошая обувь и шелковое dessous».

Это нужные ей люди, но она о своих подарках скажет многозначительно: «Я одевала тех, у кого ничего нет».

На суд к Бродскому она из Москвы в Ленинград не поехала, протянула время. Потом засобиралась.

21 апреля 1964 года.

«Я вынуждена буду уехать в Ленинград еще раньше, чем предполагала: хворает Ира».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 204

Вот это причина, чтобы ехать в Ленинград!

Отвратительная неприятность: Иосиф позвонил на Ордынку к Ардовым откуда-то с дороги (в ссылку), спросил, как дела, на что Виктор Ефимович ответил: «Забудьте наш телефон. ЗДЕСЬ у нас никаких дел больше нет». <…> Тут я сразу поняла ее недомогание. <…> «Ужасно, — сказала Анна Андреевна с искаженным лицом. — Ужасно».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 190–191

Это запись 28 марта, но вот проходит месяц, даже меньше. Дом Ардовых по-прежнему притягателен для Анны Андреевны, она здесь никогда не возмущена, не гневлива.

22 апреля 64.

Я застала ее в столовой. Сидит на своем обычном месте в углу дивана за большим обеденным столом. <…> Я преподнесла ей Леопарди. Случайно он попал ко мне в руки. <…> Издание необычайно изящное. <…> Ардов восхитился переплетом, бумагой. И тут же с большим проворством приклеил непрочно вклеенный портрет.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 205

После суда, когда идут хлопоты о пересмотре дела.

Алена [Ольга Чайковская] советует Анне Андреевне срочно обратиться с письмом к Анастасу Ивановичу Микояну, чтобы в руках у него оказался высокий отзыв Ахматовой о поэте Иосифе Бродском. Он <…> может повлиять на Смирнова. <…> Анна Андреевна предложила нам такой план: она письмо Микояну подпишет, но пусть присоединят свои подписи еще два поэта: Сурков и Твардовский. <…> Я сказала, что уж если Анна Ахматова свидетельствует, то какие и чьи еще требуются заверения? <…> «Не наивничайте, пожалуйста, я этого терпеть не могу! — оборвала меня Анна Андреевна. — Вам не десять лет! Голоса Суркова и Твардовского для Микояна гораздо более весомы, чем голос какой-то Ахметкиной. Наверху своя шкала ценностей».

Она трусит.

Мария Сергеевна глядела на меня с укором. В самом деле, не в возрасте Анны Андреевны и не с ее заболеванием сердца пускаться в судебные тяжбы <…>.

«Сурков и Твардовский им ближе нас всех. <…> О себе не говорю. Про меня давненько с полной ясностью высказался товарищ Жданов».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 272–273

Ее медаль, она никому не даст забыть.

Бродский отправлен в ссылку, друзья за него хлопочут, а у Ахматовой решается ее «судьба» — поедет или не поедет она в Италию. Все об этом.

«Сил моих нет видеть, как губят молодежь! Собственная моя судьба меня уже не занимает… Поеду в Италию, не поеду в Италию… <…>».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 231

Это — судьба?

На днях Анну Андреевну посетил Сурков: все те же разговоры об осенней поездке в Италию.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 217

<…> О Поликарпове заведующем отделом культуры ЦК КПСС — о его приезде в Переделкино к деду. С его, Чуковского, заступничеством они считаются, а вы, Корней Иванович, за кого, дескать, заступаетесь? Ну и дальше запустил обычную шарманку: подстрочники, попойки <…>. «Бесстыдники, — сказала Анна Андреевна. — Чуковскому который год пошел? Восемьдесят третий?» Я сказала, что сперва испугалась: дед лежал странно, косо и «не в ту сторону», то есть головою не там, где подушка, и губы, губы! — но он вдруг выпрямился, сбросил ноги на пол и, форся перед нами, сказал: «Он требует, а я ему — кукиш!» Между тем Анна Андреевна уже не слушала меня. Она пристально глядела в окно. Ей так не терпелось узнать, кто пожаловал в Будку — что она встала, с неожиданной легкостью прошла в переднюю, отворила дверь на холод. Оказалось: Натан Альтман с женой. <…> Начался разговор о поездке в Италию, о премии, о художественных сокровищах Рима, об Оксфорде. Анна Андреевна веселая, даже, я сказала бы, радостная. Никаких тебе трагических четверостиший о встречах, что разлуки тяжелей.

Я ушла.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 250–251

«Приезд ко мне Ирины (жены Альтмана) — хороший знак. Эта дама — вернейший барометр. Она никогда не удостоила бы меня визитом, если бы мои акции в глазах начальства не поднялись». Завтра Анна Андреевна уезжает в Ленинград, оттуда в Москву, оттуда в Рим. Выдержит ли сердце?

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 251–252

Сегодня она величественна и раздражена. Звонил Сурков. Сообщил, что она летит в Италию получать премию, что это уже решено. Он явится в 5 часов рассказать подробно о предстоящей церемонии. «Я ему скажу: верните мне Иосифа! А то я не поеду».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 215

Потому она и едет, что не просила Иосифа.

В поздних «воспоминаниях» имя Ахматовой часто упоминается в связи с защитой Бродского. Просто все помнят, что она как-то была связана с ним, а то, что нет никаких упоминаний о ее конкретных действиях, — это никому не приходит в голову.

«За него хлопочут и Фрида, и я, и вы, и Твардовский, и Шостакович, и Корней Иванович, и Самуил Яковлевич, и Копелевы…»

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 207

Ну это она сама.

В результате вмешательства видных деятелей европейской культуры (в том числе — письмо Ж.-П. Сартра руководству страны), вызванного публикацией на Западе записи судебного процесса, сделанного Ф. А. Вигдоровой, Бродский, отбыв в ссылке 18 месяцев, освобожден досрочно).

В. А. КУЛЛЭ. Иосиф Бродский. Хронология жизни и творчества

Имен деятелей культуры, вступавшихся за Бродского, как видим, много. Их упоминает и отец Иосифа Александр Бродский в жалобе Председателю Президиума Верховного суда РСФСР. Ахматову, естественно, назвать не рискнул — и потому, что не билась она за него, и потому, что знает — такой мировой угрозы она не простит. «Вы опять хотите, чтобы я была за все в ответе?»

«Все радиостанции мира кричат об освобождении Ивинской и Бродского. Для того ли я растила Иосифа, чтобы имя его стояло рядом с именем этой особы?»

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 250

И растила, и освобождала…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.