Часть третья. РАВНОВЕСИЕ

Часть третья. РАВНОВЕСИЕ

Наполеон достиг вершины своего могущества не в 1811 году, когда родился римский король, а в 1807-м — после Тилъзита. К этому времени все страны континента превратились кто — в союзников, а кто — в вассалов Франции. Над Англией, оказавшейся в полной изоляции, лишившейся традиционных рынков сбыта, нависла угроза катастрофы. Естественные границы Франции по Рейну, Альпам и Пиренеям были надежно защищены. Давняя мечта монархов и Комитета общественного спасения стала реальностью. Экономическую депрессию 1806 года, как в свое время 1801-го, в конце концов удалось преодолеть, что свидетельствовало о способности власти контролировать механизмы, регулировавшие тогдашнюю экономику. Свыкшись с двухсотлетним господством абсолютизма, никто, похоже, не страдал от ограничения свобод, разве что буржуазия. Впрочем, «беспорядки» пугали ее куда больше. Партийная борьба окончательно сошла на нет, если не считать отдельных, лишенных политической окраски актов разбоя. Складывается новое социальное равновесие, от которого выигрывают главным образом нотабли. Но и народ доверяет тому, кто по-прежнему остается гарантом революционных завоеваний, находящих свое выражение в продолжающейся распродаже национального имущества, дележе общинных земель и равенстве перед законом. Словом, повышение заработной платы и частичное сокращение безработицы, по крайней мере в Париже, оставят у рабочих, особенно в преддверии грядущих невзгод, несколько преувеличенное чувство гордости неким «золотым веком», чувство, которое не изгладят из их памяти ни растущий гнет рекрутских наборов, ни ужасы оккупации 1814–1815 годов. Никогда прежде, похоже, Франция не выглядела такой могущественной, сплоченной, внушающей уважение. Краткий миг, предшествовавший появлению первых трещин, — благодатный, уникальный период для историка наполеоновской Франции, период, о котором на протяжении всего XIX века страна сохранит ностальгические воспоминания.

В этом кратком миге территориального, политического и социального равновесия, упроченного официальной пропагандой и военными победами, — истоки живучести легенды о наполеоновской Империи.