Кое-что из медицины
Кое-что из медицины
Каникулы каникулами, а жизнь в институте развивалась. Уже сменился второй ректор, одного из которых привез Игорь из Москвы. По весне заседали экзаменационные комиссии — ГЭКИ, выпуск шел уже по трем специальностям. Но впору уже было подумать о возвращении в Москву, поближе к врачам, к коллегам по науке, к библиотекам. Тем более, что наши позиции и с руководством института, и с местными властями оставляли желать лучшего, искрили… Признавая нашу правоту в большинстве дел, начинаний, все защищали-таки свой покой и, как говорится, свою нору.
В ход пускали даже врачей. С некоторыми из них у нас были теплые, дружественные отношения, пиетет и внимание к ветерану. Но кто-то из них имел, по-видимому, «задание». Так, Игорю, имевшему последствия фронтового ранения легкого, был поставлен диагноз «рак легкого». И он вынужден был вылететь в Москву, в госпиталь имени Бурденко, даже стеклышки с гистологическими пробами с собой дали. Я с ужасом несколько недель сидела наготове — немедленно вылетать в Москву. В госпитале сказали: поставить диагноз проще, чем его опровергнуть. Игорь — не из пугливых, но нервы в очередной раз потрепали.
А через некоторое время совсем распоясались, когда Игорь взялся оформлять инвалидность по ранениям и последующим заболеваниям, которых набрался букет, да и по возрасту подоспели даты. Что-то из документов нужно было оформлять почему-то в Иркутске. Расписали, куда, когда и к кому являться. В Иркутск, а скорее всего из Иркутска, была дана команда «доброжелательному» к нам местному главврачу, действовавшему явно не по своей воле. К команде имел отношение обком КПСС в лице третьего секретаря, в ведении которого были идеология, наука, культура. С этим человеком у нас с Игорем сложились весьма натянутые отношения и по делам института, и по рассмотрению моей апелляции по партийной линии. Игорь несколько раз «приложил» его в личных беседах, деликатно сунув носом в некомпетентность. Отсюда и «взаимонепонимание».
Пока Игорь ходил в Иркутске по предписанным кабинетам, лабораториям, к нему было почтительное, внимательное отношение. Мы ежедневно перезванивались. Но два прокола персонала прояснили ситуацию. Сначала сестра в какой-то из очередных лабораторий попросила прихватить с собой конверт с врачебными бумажками. Конверт оказался открытым. Разведчик не мог этим не воспользоваться. Там предписывалось поместить Игоря в «клинику пограничных состояний»! — в психушку. Было написано, что место зарезервировано. Второй прокол произошел в заключительной беседе с начальствующим врачом, психиатром.
Еще во время войны после разведшколы в Вышнем Волочке Игорь научился быстро читать перевернутые вверх ногами тексты. На столе врача лежало не прикрытое бумагами заключение. Игорь успел быстро прочитать насчет той самой «клиники». Разговор был деликатный, но резкий: «Если попробуете… вините себя, материалы у жены. Или вы оформляете мне нормальные документы на инвалидность, или жена немедленно передает материалы в соответствующий отдел ЦК». Действительно, у меня там был старый друг еще по комсомолу, помогал мне в свое время восстанавливаться на работе после очередной «драки» с партдеятелями всех рангов — от парткома до обкома. Врач хорошо струхнул после крепкого разговора.
В Братск Игорь вернулся внешне спокойный. Сразу же сказал, что должен позвонить в Усть-Илимск. В той «клинике» уже две недели держат секретаря одного из райкомов, позвонить не дают, жена даже не знает, что случилось, где муж. Я сомневалась — не провокация ли это, подловить нас. Оказалось, действительно, жена две недели в панике… Так было!
Так в начале 80-х изводили неугодных людей — методично, «без пыли». Спроси таких деятелей, чем не пришлись им люди деятельные, неглупые, независимые, затруднятся ответить — начальству виднее, тебе же дороже встанет интересоваться всем этим. Да, в Сибири тех лет нужно было иметь стальные нервы и железную выдержку. Или вести не жизнь, а существование. Приехала я в Братск с отличной рыжей шевелюрой, уезжала с обширной сединой и гипертонией.
Документы инвалида войны аккуратно переслали. Это было накануне нашего окончательного отъезда из Братска, когда уже было оформлено увольнение. Мы полагали ехать в Москву машиной, отогнать ее, чтобы затем вернуться за вещами, отправить их контейнером и уже окончательно покинуть Братск самолетом. За сутки до нашего отъезда на машине раздается телефонный звонок — из Иркутска специально прилетает психиатр обследовать состояние здоровья Игоря. Трогательно, но небезопасно. Рано утром спешно погрузились в заранее подготовленную к дальней дороге машину. С нами вместе ехал наш выпускник, мой дипломник венгр Лайош Херенди из интернационального отряда стройки Усть-Илимска. Он уговорил нас взять его с собой, решили: молодой парень в дороге — помощник, тем более он оказался отличным водителем, а для Лайоша — уникальная возможность посмотреть страну, но о нем — ниже. А сейчас он недоумевал, что за спешка и таинственность. Выскочив из Братска на трассу, мы гнали к Тайшету, Бирюсинску, в Юрты, где кончалась Иркутская область и где нас еще могли остановить. Зачем? А зачем нужна была вся эта комедия с психушкой?
Через месяц мы спокойно прилетели в Братск, отправили домашние вещи, львиную долю которых составляли книги, в Москву по железной дороге. Передали все дела, материалы наследникам по кафедрам. Распростились с друзьями, товарищами, широкий круг которых был опечален нашим отъездом. Попрощались с Ангарой, тайгой, по которым тоскую по сей день. Начинался новый этап жизни.
И, несмотря ни на что, мы прожили, может быть, самые насыщенные и счастливые 15 лет именно в Сибири. Там осталась часть нашего сердца. Мы вобрали в себя так много нового, свежего, сочного, даже возвышенного. Сибирь — это в душе навсегда… Игорю она подарила, несмотря на все нервотрепки, мощный заряд сибирского здоровья на много лет вперед. Одарила нас друзьями. И, может быть, особым взглядом на жизнь, на людей, да и на самих себя. Жизнь была бы много беднее, не будь этих лет в Братске рядом с тайгой, Ангарой, Байкалом, Леной.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.