Пушечка и игрушечки

Под Салдусом наблюдательный пункт на нейтралке разведчики разместили в каменном фундаменте дома брошенного, разбитого хутора, который, видимо, был когда-то очень живописен, располагаясь на высотке. Обзор — великолепный, в мирное время любуйся, радуйся. Но в военное время в таком положении нашлись особые ценные свойства пейзажа: это было единственное место, с которого просматривалась железная дорога, чрезвычайно важная для противника, запертого в окружении. Железнодорожное полотно, хотя и проходило по насыпи, от нашего переднего края было хорошо закрыто повышениями рельефа, лесочками, но с этого наблюдательного пункта за пять-семь километров дорога была прекрасно видна в стереотрубу, и особенно тот ее отрезок, что проходил по насыпи.

У Бескина, как всегда, завертелась очередная «идейка» — «достать» железную дорогу. Прикинул все по карте, рассчитал. А тут в полк как раз доставили 57-мм длинноствольные противотанковые пушки, которые отличались высокой точностью и в то же время были легкими, малозаметными, мобильными. Еще под Старой Руссой Игорь попробовал такую пушечку: на старой разбитой дороге, приметив придорожные столбы, как-то «снял» выстрелом первый столб, метрах в восьмистах, затем второй, третий.

Точность поразительная. И вот такую пушечку, договорившись с командиром полка и артиллеристами противотанковой батареи, на руках, аккуратненько, под прикрытием ночи разведчики выкатили на нейтралку, на НП, к пушечке — снарядов штук двести, из артиллеристов как-то не нашлось лихих ребят вылезать днем на нейтралку. Игорь решил все сделать силами привычных разведчиков, а артиллеристов только попросил прикрыть огнем из полковых пушек, чтобы замаскировать точку на НП. Своих верных разведчиков обучил, как быстро восстанавливать после выстрела положение пушки — легкая, она сбивала прицел после каждого выстрела, хотя и уперли сошники в здоровенные валуны.

Утром, часов в семь, на насыпь выполз длинный состав — теплушки, платформы с грузами, классные вагоны. Цель была видна отлично. Игорь скомандовал артиллеристам начать маскировочный налет, который был нацелен по окопам противника, чтобы оттуда не успели проследить огневую точку на НП. И — начали.

Наводил командир сам, вспомнил опыт навешивания тридцати мин от выстрела до взрыва, прикинул, за сколько надо выложить двести снарядов. Все происходящее видел он один в стереотрубу. Первый снаряд положил в паровоз, из него шибануло паром, состав затормозился, дальше снаряд за снарядом пошел укладывать на вагоны — вдоль всего состава взад и вперед. В прицел, в стереотрубу было видно, как налетали вагоны друг на друга, вставали на дыбы, сыпались с насыпи, как из теплушек выскакивали люди, как стали рваться боеприпасы на платформах, в нескольких местах что-то загорелось. Игорь вошел в азарт, выложил весь запас снарядов, и враз все замолчало вокруг, только далеко, в семи километрах, горело, взрывалось, метались люди.

В полку разведчикам сначала не поверили, что один старший лейтенант смог уложить столько снарядов с таким эффектом. Результат-то пока видел один он, в прицел, разведчики слышали только разрывы, а артиллеристы били по окопам. Не поверили и в дивизии, тем более что начальник разведки полка для многих был бельмом в глазу, но кто тогда разгромил огромный состав с техникой, боеприпасами, живой силой? Наконец, через несколько дней взяли «языка» — удача разведчиков того же полка, допрашивал Игорь, с удовольствием слушал, как пленный рассказывал о нападении на состав партизан, правда, потом, сколько немцы ни искали их, ни прочесывали местность, следов пребывания партизанских групп на ней не выявили. Так и не поняли немцы, откуда стреляли, да так точно. В дивизии даже нашлись остряки, заявившие, что Бескин натаскал пленного на нужные показания, но завистникам пришлось языки поприжать, все было точно установлено, доказано, разведчик был позднее награжден за эту операцию орденом Отечественной войны.

Через несколько десятилетий в разговоре с соседом по даче был упомянут Салдус, где сосед служил уже в послевоенные годы. Выяснилось, что тот эпизод с обстрелом поезда до сих пор помнят старожилы, которые и рассказали о нем соседу, бывшему военному.

И вот более чем через полвека Игорь размышлял невесело, сколько же он один угробил людей, техники, но война имеет свои законы, свою шкалу ценностей, хотя и в мирное время, бывало, иногда чесались у него руки — вот сюда бы ту пушечку, вот жахнуть бы по сволочам домашним, отечественным, тутошним! А ситуации бывали за полвека крутыми, и не раз. Тогда перед ним был поезд, набитый врагами, которые имели целью уничтожить и его самого, но сегодня ход мыслей был другим: ну что они — мне, ну что я — им? Тогда был задор, азарт, молодая кровь играла, руки чесались поиграть пушечкой, а враги — всегда враги, их надо было уничтожать, тем более молодому коммунисту. А сейчас в душе горький осадок от тех дней, покаяние какое-то шевелится, душа мудрее головы, тем более молодой, горячей. Жаль, что душа у человека созревает последней, когда близка уже старость. Единственное оправдание находил сегодня разум в том, что при соотношении погибших в войне наших и противника как один к шести спасенных им соотечественников было много больше, чем загубленных тогда немцев.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.