Глава четвертая СВАДЬБА
Глава четвертая
СВАДЬБА
Устное предание утверждает, что в вечер того самого дня, когда состоялась церемония обновления Храма, была отпразднована и свадьба царя Соломона с дочерью фараона и в тот же день он написал поэму «Песнь песней».
Соломон, разумеется, устроил роскошный пир в честь своей женитьбы на дочери владыки Египта. Согласно тому же преданию, невеста прибыла на свадьбу в сопровождении тысячи египетских певцов и музыкантов, игравших на разных инструментах. Одна египетская мелодия сменяла на этой свадьбе другую, и каждый раз, как музыканты заканчивали играть, дочь фараона объясняла Соломону, в честь какого именно египетского божества звучал только что услышанный им гимн.
Талмуд утверждает также, что новобрачная в ту свадебную ночь исполнила перед Соломоном восемьдесят различных плясок — и это тоже были в основном те самые ритуальные танцы, с которыми в египетских храмах выступали перед статуями богов.
Так почти сразу после своих клятв в верности Единственному Богу и возвышенной молитвы Ему Соломон вольно или невольно, но причастился к «языческой мерзости», к культам египетских богов.
Свадебный пир, продолжает мидраш, затянулся, так что молодые отправились почивать далеко за полночь. И когда Соломон заснул на своем ложе, дочь фараона, решив, видимо, дать мужу подольше поспать после тяжелой ночи, тщательно занавесила окна и повесила над его кроватью балдахин, украшенный алмазами, искусно воспроизводивший картину звездного неба. Когда Соломон пробудился ото сна, чтобы направиться в Храм на утреннее богослужение, обычно начинавшееся с восходом Солнца, то, увидев над собой звездное небо, снова заснул.
Так продолжалось несколько раз, а тем временем священники-коэны и огромная толпа стояли у ворот Храма, но не могли войти внутрь и начать богослужение, так как ключи от дверей были только у Соломона. Несколько раз придворные направлялись в царский дворец, но, узнав, что царь «изволит почивать», не решались его будить.
Наконец, когда после восхода прошло уже четыре часа, еще немного — и истек бы час, до которого можно было продолжать утреннее жертвоприношение, было решено обратиться за помощью к матери Соломона Вирсавии.
Вирсавия же решила проблему просто. Войдя в спальню сына, она в гневе сбросила балдахин, затем сняла сандалий с ноги и стала бить им Соломона, приговаривая: «Вот тебе, соня! Что ж ты меня позоришь, плод чрева моего, сын обетов моих?!»[117]
И Соломон, разумеется, проснулся, спешно оделся и направился в Храм. В тот день утреннее богослужение началось в Храме с небывалым опозданием, и один из глав колена Ефрема (Эфраима) Иеровоам (Яровам), сын Навата, даже осмелился публично попенять царю за недостаточное усердие в службе Господу.
***
Думается, мидраш о Вирсавии, будящей своего венценосного сына при помощи сандалии, вызвал улыбку у многих читателей. В самом деле, даже если Соломону в момент восшествия на престол и в самом деле было 12 лет, то ко времени празднования завершения строительства Храма ему было почти 24 года. Он был уже вполне взрослым, сложившимся человеком, не на словах, а на деле доказавшим свою способность управлять государством. Но Вирсавия в этой легенде предстает типичной еврейской мамой из анекдотов — мамой, для которой ни возраст сына, ни его положение в обществе не имеют никакого значения. Царь ли он, президент или академик, но если «ребенок» заслужил, чтобы его огрели домашней тапочкой, значит, его надо этой тапочкой огреть.
Вместе с тем далекий от иудаизма читатель вряд ли в состоянии прочувствовать всю глубину и трагедийный смысл этого мидраша.
«В тот самый час, когда Соломон взял за себя дочь фараона, — говорится в талмудическом трактате „Шабат“, — сошел архангел Гавриил и опустил тростину в море; на том месте образовалась мель, на которой впоследствии основан был Рим»[118].
Таким образом, с точки зрения мудрецов Талмуда, этот брак Соломона стал причиной многих последующих бедствий еврейского народа — вплоть до разрушения римлянами Второго храма и рассеяния евреев по всему миру. Чтобы понять этот ход мысли раввинистических авторитетов, следует вспомнить, что Закон Моисеев запрещает вступать евреям в смешанные браки, видя в них угрозу ассимиляции и чистоте идее монотеизма. Как уже говорилось, такой брак становится возможен только в том случае, если иноплеменница прошла гиюр — церемонию обращения в еврейство. Причем гиюр этот должен быть предельно искренним — таким, каким он был для прабабки царя Давида моавитянки Руфь (Рут).
Тот факт, что царь женился на египтянке, не мог не вызвать осуждения и глухого ропота недовольства в народе. С точки зрения ревнителей Закона, этот шаг не мог быть угоден Богу, а значит, и не мог быть оправдан никакими политическими выгодами. Да, дочь фараона прошла гиюр, о чем было всенародно объявлено. Но очень скоро стало ясно, что этот гиюр был чисто формальным. Египетская принцесса так и не уверовала в глубоко чуждого ей невидимого и не имеющего образа еврейского Бога. Она прибыла в Израиль в сопровождении группы жрецов, которые отправляли в ее покоях свои языческие культы, а затем по личной просьбе принцессы к царю и с разрешения последнего воздвигли в окрестностях Иерусалима египетский храм. И не исключено, что после этого многие израильтяне уже не шепотом, а открыто стали выражать свое возмущение царем, попустительствовавшим язычеству.
Это возмущение и нашло свое отражение в мидрашах о языческих гимнах, которые звучали на свадьбе фараона, о восьмидесяти языческих танцах, которые проплясала перед царем невеста, и, наконец, о том, что именно она помешала Соломону вовремя встать на богослужение.
Соломон, вне сомнения, и сам понимал всю проблематичность этого брака и отношение к нему как в народе, так и в жреческих кругах. Поэтому спустя некоторое время после свадьбы он переселил молодую жену в отдельный дом, расположенный в некотором отдалении от стен Иерусалима и недавно построенного Храма:
«А дочь фараонову перевел Соломон из города Давидова в дом, который построил для нее, потому что, говорил он, не должна жить женщина у меня в доме Давида, царя Израилева, ибо свят он, так как вошел в него ковчег Господень» (2 Пар. 8:11).
В то же время комментаторы отмечают, что дочь фараона — единственная, кого Библия называет «женой Соломона». Причем упоминается она на ее страницах не менее пяти раз — честь, которой не удостоилась никакая другая женщина Соломона. Раши высказывает мысль, что такая честь, безусловно, объясняется огромным политическим значением брака с египетской принцессой, но не исключено, что не только этим. Вполне возможно, что этот брак и в самом деле был не только политическим и Соломон испытывал по отношению к жене-египтянке более глубокие чувства, чем к другим женам. Возможно, даже это была любовь, но никаких оснований, чтобы утверждать такое наверняка, у нас нет.
И вот тут, наверное, самое время поговорить о других женах и наложницах Соломона и об отношении его к женщинам вообще.
***
Огромное число жен и наложниц Соломона вошло в поговорку, но вот как сообщает об этом Третья книга Царств:
«И полюбил царь Соломон многих чужестранных женщин, кроме дочери фараоновой: Моавитянок, Аммонитянок, Идумеянок, Сидонянок, Хеттеянок, из тех народов, о которых Господь сказал сынам Израилевым: „не входите к ним, и они пусть не входят к вам, чтобы они не склонили сердца вашего к своим богам“; к ним прилепился Соломон любовью. И было у него семьсот жен[119] и триста наложниц, и развратили жены его сердце его» (3 Цар. 11:1–3).
Обратим внимание, что нигде в Библии мы не встречаем упоминания о том, что у Соломона была жена или наложница-еврейка. Невольно возникает подозрение, что он вообще не испытывал влечения к своим соплеменницам и его сердце «прилеплялось» исключительно к женщинам из покоренных народов или из союзников вроде финикийцев. Политический характер большинства этих браков не вызывает сомнений: не случайно в тексте подчеркивается, что речь идет о «царе», а его женами становятся «княгини», то есть дочери или сестры правителей вышеперечисленных народов.
Что касается величины гарема Соломона («семьсот жен-княгинь и триста наложниц»), то большинству исследователей Библии это число кажется явно завышенным. То есть на самом деле женщин у Соломона было, может, и больше, чем у остальных израильских царей, но все-таки поменьше, чем это указано в тексте.
По мнению Йоэла Вейнберга, само это преувеличение возникло потому, что «…во всем древнем мире, и не только в нем, мужская половая сила признавалась важнейшим признаком и подтверждением мужской добротности, „позитивности“ вообще и царской добротности и „позитивности“ особенно, так как мужская сила царя, его любвеобилие рассматривались как залог и гарант благополучия и процветания страны, народа и государства. Подобные представления не чужды также создателям Танаха»[120].
Заметим, что такое положение вещей сохраняется и в наши дни. Причем отнюдь не только на Востоке, но и на демократическом Западе. Как показывают события 1990—2000-х годов, несмотря на все негодование феминистских организаций, сексуальные скандалы и инциденты с женщинами обычно не только не наносили удар по имиджу политиков, но и, наоборот, повышали их рейтинг. Во всяком случае, именно так обстояло дело после публикации в СМИ подробностей частной жизни Николя Саркози, Сильвио Берлускони и других мировых лидеров этого времени. А потому, если бы речь не шла об иноплеменницах, то такой большой гарем, вне сомнения, лишь усиливал бы славу Соломона и уважение к нему в народе.
Но обратим внимание и на то, что имена всех жен Соломона так и остались неизвестными — за исключением Наамы, матери Ровоама, ставшего его наследником. Более того — мы почти ничего не знаем о его взаимоотношениях с этими женами и наложницами; о его детях — хотя, вне сомнения, у него были сыновья и дочери, и двух своих зятьев Соломон даже назначил губернаторами.
Если Давид предстает со страниц Библии человеком, раздираемым страстями и семейными проблемами; если перед нами проходят его сложные отношения с первой женой Мелхолой; его страсть к Авигее и Вирсавии; его боль за смерть сыновей Амнона и Авессалома; его забота о будущем Соломона, то в отношении последнего ничего этого сказать нельзя.
Во всяком случае, Библия об этом молчит, что невольно наводит на мысль, что, в отличие от отца, Соломон отнюдь не был, что называется, образцовым семьянином. Скорее наоборот: проблемы семьи его никак не волновали. Царским гаремом, в дни Соломона, судя по намекам мидрашей, правила его мать Вирсавия, возможно, пережившая сына.
Ни к одной из своих жен Соломон, похоже, не испытывал особого пристрастия. Мы нигде не находим свидетельств и того, что он занимался воспитанием детей — если не считать, что «Екклесиаст» и «Притчи» написаны как наставление сыну (но вопрос в том, был ли Соломон и в самом деле автором этих книг, да и речь в данном случае может идти не более чем о литературном приеме).
Женщины, судя по всему, интересовали Соломона исключительно как орудие для достижения тех или иных политических целей и как объект чувственного наслаждения. Ценитель женской красоты, он попросту собирал их в своем гареме — подобно тому как собирают марки, бабочек или гербарий. Однако последствия такого «хобби» царя оказались отнюдь не безобидными не только для культа Единственного Бога, но и для нации и государства:
«Во время старости Соломона жены его склонили сердце его к иным богам, и сердце его не было вполне предано Господу Богу своему, как сердце Давида, отца его. И стал Соломон служить Астарте, божеству Сидонскому, и Милхому, мерзости Аммонитской. И делал Соломон неугодное пред очами Господа, и не вполне последовал Господу, как Давид, отец его. Тогда построил Соломон капище Хамосу, мерзости Моавитской, на горе, которая пред Иерусалимом, и Молоху, мерзости Аммонитской. Так сделал он для всех своих чужестранных жен, которые кадили и приносили жертвы своим богам» (3 Цар. 11:4–8), — с явным осуждением говорит Библия.
Талмудический трактат «Шабат» разъясняет, что сам Соломон, безусловно, не отдавал указаний строить все эти языческие капища. Но вместе с тем он и не препятствовал женам (якобы принявшим иудаизм) возводить храмы своих богов неподалеку от Иерусалима, а значит, нес полную ответственность за их строительство.
В сущности, как уже понял читатель, Соломон провозгласил то, что сегодня называется свободой вероисповедания — принцип до него неслыханный. Причем дело тут явно было не только, да и не столько, в женах-язычницах. Объявляя, что в Иерусалиме каждый может свободно отправлять свои религиозные культы, Соломон тем самым укреплял столь важный для него имидж Иерусалима как «столицы мира», космополитического центра, где любой чужеземец чувствует себя как дома.
Вместе с тем глубоко верующему человеку трудно, невозможно поверить, что Соломон и в самом деле на каком-то этапе своей жизни впал в язычество и засомневался в истинности веры в Единого Бога. По версии современного еврейского исследователя Библии, раввина Шломо Авинера, Соломон не случайно в своей первой молитве в Храме призвал Господа прислушиваться к молитвам приходящих сюда чужеземцев. По всей видимости, он был глубоко убежден, что великолепие Храма, действенность произнесенной в нем молитвы, сам универсальный гуманистический характер веры во Всевышнего приведет к ней другие народы Земли.
«Смотрите, я не запрещаю отправления чьих бы то ни было культов, но попробуйте задуматься — и вы сами поймете, насколько нелепа, бездуховна и примитивна вера в идолов, и насколько логически обоснована и духовна вера в Единственного Бога, которую принесли миру евреи!» — такой, по мнению раввина Авинера, была суть этой политики Соломона[121].
Ошибка Соломона заключалась, продолжает раввин Авинер, в его непонимании, что мир на том этапе своего развития еще не был готов принять высокие истины монотеизма, а также в недооценке огромной притягательной силы язычества, потакающей самым низменным человеческим инстинктам.
В результате все вышло с точностью до наоборот: вместо того, чтобы еврейский монотеизм влиял на представителей различных стекающихся в Иерусалим народов, языческие культы влекли к себе все больше и больше израильтян, оказывая тлетворное влияние на народ. Таким образом, именно во времена и с легкой руки Соломона в среде израильтян произошла та первая из вспышек возвращения к язычеству, которые потом повторялись на протяжении всей истории вплоть до разрушения Первого храма.
Словом, с апологетической точки зрения, представляющей Соломона великим праведником, грех Соломона заключался в том, что он не оказывал активного сопротивления языческим культам своих жен, не пытался их заклеймить и тем более выкорчевать. Это и было тем злом, которое «делал Соломон в очах Господа».
***
Не исключено, что отношение Соломона к женщинам было напрямую связано с его увлечением мистикой, с представлением о том, что единственным подлинным видом любви является любовь человека к Богу, реализация заповеди «и люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всей душой твоею, и всеми силами твоими» (Втор. 6:5). Любовь же к женщине с этой точки зрения становилась «суетой сует», не более чем удовлетворением физиологической потребности с тем, чтобы она не мешала сосредоточиться на духовных материях. Такое восприятие любви могло сформироваться у царя еще в детские годы, когда Соломон мог наблюдать жизнь гарема изнутри, и особенно как следствие душевной травмы, полученной в дни мятежа Авессалома.
Об отношении Соломона к женщинам ярко свидетельствуют две связанные с ним легенды.
Согласно первой, у царя был близкий друг-чужестранец, очень богатый и достойный человек. По нескольку раз в год приезжал он в Иерусалим, чтобы повидаться с Соломоном, и каждый раз привозил с собой дорогие дары. Когда же они прощались, Соломон в ответ одаривал его с не меньшей щедростью.
Однако когда пришло время другу царя в очередной раз возвращаться домой и Соломон снова осыпал его подарками, тот неожиданно отказался их принимать.
— Благодарю тебя, великий царь, — сказал он, — но мне все это без надобности. У меня всего более чем достаточно.
— И все же мне хочется сделать тебе подарок. Скажи, чего желает твое сердце, и я постараюсь это исполнить, — сказал Соломон.
— Если ты действительно хочешь сделать мне царский подарок, — ответил гость, — научи меня понимать язык птиц и зверей!
Нахмурился Соломон, задумался, а потом сказал:
— То, о чем ты просишь — это одна из величайших тайн нашего мира. Так и быть, я научу тебя этому, но знай: в тот день, когда ты признаешься хоть одному человеку, что понимаешь язык птиц и зверей, ты умрешь!
Соломон сдержал свое слово и научил этого человека понимать язык птиц и зверей, после чего тот вернулся домой.
Однажды, находясь в своем имении, друг Соломона распорядился накормить получше вернувшегося с поля вола, а ослу, который в тот день выглядел больным и не работал, задать только половину его обычной порции. Вскоре после этого зашел он в хлев и слышит, как осел переговаривается с волом.
— Ну, как тебе сегодня работалось? — спрашивает осел.
— Ой, тяжело! — отвечает вол. — С утра до вечера я тянул за собой плуг, а человек подгонял меня плеткой. Даже не знаю, где взять силы для следующего дня!
— А ты сделай, как я! — сказал осел. — Съешь только половину того корма, который тебе задали, и повались на землю. Хозяин подумает, что ты заболел, и оставит тебя дома.
Вол так и сделал. Прекратил есть, лег набок на землю и замычал.
Посреди ночи встал друг царя, вошел в хлев и увидел, как осел с аппетитом доедает еду, оставленную волом. Понял он, чем был продиктован совет осла, и, когда вернулся в спальню, рассмеялся.
— Чему это ты смеешься? — спросила его жена.
— Да так, своим мыслям, — ответил этот человек, но его жена еще долго не могла успокоиться и донимала вопросом, что это его так рассмешило.
На следующий день он приказал слугам оставить вола дома, а вместо него взять осла и заставить его исполнять в полной мере всю работу, которую обычно делал вол.
Вечером осел вернулся в хлев еле волоча ноги, а вол его спрашивает:
— Ну, как тебе сегодня работалось?
— Мне-то хорошо, — ответил осел, — но зато я слышал, как хозяин сказал, что если до завтра вол не поправится, придется пустить его на мясо!
Вол как услышал эти слова, тут же поднялся на ноги и стал всем своим видом демонстрировать, что он здоров и полон сил.
И снова рассмеялся друг Соломона, подивившись хитрости и сообразительности осла.
— Отчего ты смеешься? — снова приступила к нему с вопросами жена. — Ведь сейчас возле тебя не было ни одного человека, никто ничего не сказал, а ты все равно чему-то смеялся.
Опять попытался муж уклониться от ответа, но на этот раз жена донимала его вопросом о том, чему он смеялся несколько дней подряд, а потом заявила, что не будет ни пить, ни есть, пока супруг не скажет ей правду о причине своего смеха.
— Хорошо, я скажу тебе это, — наконец ответил он. — Но знай, что это — великая тайна, которую я обязался хранить, и как только я поведаю тебе ее, я умру. Дай же мне немного времени, чтобы я написал завещание и простился с этим миром.
— Хорошо, — ответила жена, — пиши завещание, я подожду…
Сел этот человек во дворе своего дома писать завещание и слышит, как его верный пес говорит петуху:
— Как ты можешь быть таким веселым, когда наш хозяин готовится к смерти?
— А почему это он готовится к смерти? — поинтересовался петух.
— Да потому что его жена настояла на том, чтобы он открыл ей свою тайну, а как только он откроет ей эту тайну, он умрет!
— Что ж, если наш хозяин такой глупец, туда ему и дорога! — ответил петух. — У меня вон десять жен, и я со всеми справляюсь, а у него одна жена, и он с ней справиться не может!
— А что бы ты сделал на его месте? — поинтересовался пес.
— Да я бы позвал эту жену и сказал бы ей: «Слушай, ты! Попробуешь еще раз стоять на своем, и я сделаю твою жизнь такой горькой, что ты будешь жалеть о том, что докучала мне, до конца своих дней!»
Тут друг Соломона прекратил писать завещание, позвал к себе жену и слово в слово повторил ей слова петуха. С того дня эта женщина уже никогда не осмеливалась докучать мужу.
Вторая легенда связана со знаменитой фразой из Книги Екклесиаста: «…мужчину одного из тысячи я нашел, а женщину между всеми ими не нашел» (Екк. 7:28).
Когда Соломон произнес эту фразу, гласит легенда, многие сидевшие с ним за столом мудрецы засомневались в ее справедливости по отношению к женщине. Тогда Соломон заявил, что берется доказать, что он прав.
На следующий день вызвал он к себе во дворец богатого и уважаемого в стране человека.
— Давно уже я слежу за тобой и думаю, что ты — самый достойный из всех моих подданных, — сказал ему Соломон. — Поэтому решил я тебя назначить губернатором одной из наших провинций и выдать за тебя мою дочь. Но так как не подобает царской дочери быть второй женой, то для того, чтобы я мог осуществить эти планы, ты должен убить свою жену и детей. Вот тебе меч, которым ты должен это сделать, и завтра я жду тебя с их головами. Сделаешь — и станешь вторым человеком в стране после меня!
С такими словами Соломон протянул этому аристократу специально изотовленный меч, внешне казавшийся настоящим, но на самом деле сделанный из очень мягкого дерева — почувствовать удар таким мечом было можно, но убить или даже просто причинить серьезную травму — нельзя.
В великом душевном смятении вернулся этот человек к себе домой. С одной стороны, предложение царя вскружило ему голову, но с другой — одна мысль поднять меч на жену и детей приводила его в трепет. Грустный, сидел он за столом, не притронувшись к поданной женой еде и не отвечая на ее вопросы. Ночью, когда все заснули, взял он данный ему царем меч, вошел в спальню и увидел, как спокойно спит его жена, а рядом с нею — их младший сын. Заболело у него сердце, поспешил он выйти из спальни и лечь в горнице.
Спустя несколько часов, посреди ночи, он проснулся. «Ты можешь стать вторым человеком в стране, царским зятем! — напомнил он себе. — И единственные, кто этому мешают — это жена и дети!» Полный решимости, он снова взял меч, снова вошел в спальню, посмотрел на жену — и даже не достал меч из ножен.
Наутро явились царские слуги и передали, что Соломон с нетерпением ждет его в своем дворце.
— Великий царь! — сказал этот богач. — Я возвращаю тебе твой меч. Прости меня, но я не в состоянии выполнить твой приказ. Я не хочу быть вторым человеком в стране в обмен на убийство моей любимой жены и детей. Если же ты считаешь, что за нарушение твоего указа я достоин смерти — казни меня!
Рассмеялся Соломон, велел преподнести этому человеку подарки и отпустил домой.
Прошел месяц, и велел Соломон позвать к себе во дворец жену богача.
— Давно уже я обратил внимание на твою красоту и хочу взять тебя в жены! — сказал ей Соломон. — Причем так велика моя любовь к тебе, что ты будешь не просто одной из жен, а самой главной женой, подлинной царицей! Но, как ты понимаешь, я не могу отобрать тебя у мужа. Поэтому вот тебе меч, убей им ночью своего мужа, принеси мне завтра его голову, а потом мы сыграем свадьбу!
— Слушаю и повинуюсь! — ответила женщина, вся светясь от счастья от обещания царя.
Вернувшись домой, она приготовила вкусный обед, встретила мужа, накормила его, напоила вином, а когда он захмелел и заснул, достала выданный ей царем меч.
Взглянула женщина на мужа — и у нее сжалось сердце. Как-никак он был отцом ее детей; с ним у нее были связаны многие добрые воспоминания. Но затем вспомнила она, что царь обещал сделать ее великой царицей, размахнулась — и ударила супруга мечом по шее!
Тут меч согнулся, муж проснулся от полученного удара и стал спрашивать жену, за что она причинила ему боль. Разрыдалась женщина, призналась во всем мужу и сказала, что очень сожалеет о своем поступке.
А утром прибыл в их дом гонец и передал, что царь ждет их во дворце.
Когда явились супруги во дворец, Соломон встретил их на своем величественном троне, вокруг которого сидели все мудрецы синедриона и его бейт-мидраша — школы мудрости.
Попросил царь обоих супругов рассказать о том, как каждый из них воспользовался выданным ему «мечом». Когда же закончил каждый из них свою повесть, то ничего не оставалось мудрецам, как признать, что прав был премудрый Соломон, когда сказал: «Мужчину одного из тысячи я нашел, а женщину между всеми ими не нашел».
Думается, многим читателям эта история показалась пристрастной и даже злой. И насколько же это видение женской природы Соломоном контрастирует с другими историями из Танаха и Талмуда, славящими ум, доброту, преданность и человечность женщины.
Но самое удивительное после всего вышесказанного об отношении царя Соломона к женщинам, а также о его попустительстве язычеству состоит в том, что именно ему приписывают авторство книги, которую одни считают величайшим образцом любовной лирики, а другие — исполненной глубокой мистики книги о взаимоотношениях народа Израиля с Богом.
Как уже понял читатель, мы говорим о Книге Песни песней Соломона.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.