1990
1990
Вот убили они его, Сахарова. Что дальше? Рады? Думаю, нет! Они сразу стали маленькими. Даже в своих глазах. Перестройка-то шла по Сахарову!.. Своих-то идей у них нет. «Грабь награбленное!» да «Даешь мировую революцию!».
Люди вне культуры выращиваются в стаде, в строю горшечников, октябрят, пионеров, солдат, заключенных, демонстрантов. Не искусства, а зрелищ жаждет Хомо Советикус. Но вот случайно ребенок попадает в поле воздействия религии, театра, профессии. Проходит все циклы. И возникает особо сложившийся человек, личность.
Религия. Культура. Интеллигентность. Просвещение.
Если с раннего детства человек постоянно посещает церковь, если в 4-5 лет начал читать, если им занимаются дома, постоянно посещает театр… и т. д. Человек с детства должен быть погружен в густой раствор своей родной и мировой культуры.
Те, кто окружали и окружают меня, к культуре никакого отношения не имеют. Это видно по лицам, по походке, по пластике, по речи, по улыбкам. По «любви». Меня окружают монстры! Это те, кто участвует в сотворчестве со мной. И я заискиваю перед ними, занижаю искусство, упрощаю и огрубляю его, чтобы понятным быть для собеседника.
Вечное общество и связи в этом обществе. «Законы» вечного общества. Вечный огонь человеческого духа. Неуязвимость вечного общества. Открытость (т.е. доступность каждому; в это общество могут добровольно входить и выходить все без исключения люди) вечного общества. Конечная цель общества вечного (может ли она быть вообще?). Цели, видимо, нет. Да и не должно быть. Почему? Потому что сразу же возникает проблема избранности будущих, еще не известных нам, поколений, избранность икса, за представительство которого и происходят войны. Сейчас! Сегодня!
Главная задача жизни – найти пути, чтобы зафиксировать в формах искусства жизнь вечного общества духа. Вот наконец-то я и высказался, назвал цель своего пребывания в жизни и в искусстве.
В донкихотстве вижу смысл жизни Человека. Самое прекрасное в человеке – стремление сделать что-то необыкновенное.
Шукшин оказал на меня огромное духовное влияние. Общение, дружба с ним стали для меня переломным моментом в жизни. Он заставлял серьезней и ответственней относиться к тому, чем занимаешься, торопил жить, заразил ощущением, что нет времени ждать, отсиживаться.
Все, что может предложить государство человеку, уже существует. Ничего нового не будет. И поиски человеческого абсолюта должны вестись в том, что есть, а не в иллюзиях на будущее. Не следует впадать в ошибки, не надо идти путями, предлагаемыми государством. Государство в сущности-то – существо уродливое и одинокое, как чудище из «Аленького цветочка», с той лишь разницей, что от любви человеческой это чудище не превратится в сказочного принца. Так вот, государство одиноко, ничего естественного и искреннего нет рядом, все вымирает. Ему нужны попутчики, искренне заблуждающиеся талантливые люди «плюс электрификация».
Итак, все уже было и есть. Во всех стадиях и проявлениях. Ничего нового в существе своем государство просто предложить не может. Вечное общество, вечная, не ограниченная временем и пространством, общность людей тоже существует давно. И стать участником, современником этой общности может каждый. Условие одно: ты должен подать нравственный сигнал о себе. Вот, кажется, подошел я к очень важному вопросу.
Поражает поток людей к могиле Шукшина. Макарычу удалось в жизни то, что редко – очень редко! – удавалось кому-либо на Руси: не литературу чтут, а человека, мученика, пророка, народного заступника и страдальца. И вот поди ж ты, казалось, кроме интеллигенции, никто не понимал, какое явление было на Руси. А он стучался к простому человеку, не замечая вокруг себя псевдонародных интеллигентских волнений и карманных бунтов, и маялся, что достучаться не может. А простой человек слышал его. Но ничего сделать не мог. Не время еще. И как все ошибались. И сам Шукшин ошибся. Какой урок еще один. И не зря он все время поминал Есенина. «Девки пели песню про черемуху. Народную будто. И мотив подобрали. Это в те времена-то, когда за него сажали! Ну! И чего ты поделаешь с этим? Песня-то народная».
В ушах стоит восторженно-удивленная интонация Васиного голоса. И как он, облегчая свою тайную душевную муку, угадал о молчании народа, разгадал его притворное равнодушие: Муромец в «Петухах» говорит, что не время еще, погоди, сядь и подумай.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.