Подвиги агентуры Зорича
Подвиги агентуры Зорича
Одним из самых надежных агентов, находящихся на связи одновременно у содержателя конспиративной квартиры и резидента Штефана Халмовского, его «глазами и ушами» в Братиславе и особенно в братиславском порту был смышленый семнадцатилетний паренек Эмиль Дуцкий.
Он, как считал майор Зорич, был дерзким и не по годам рассудительным молодым человеком — природным разведчиком. Это благодаря Эмилю советские радисты «…всегда вовремя „отстукивали“ графики прихода и отхода немецких транспортов».
А потом их аккуратно «обрабатывали» наши небесные соколы или при разгрузке местными докерами-патриотами закладывались мины в трюмы пришвартовавшихся к портовому пирсу кораблей. Проходило некоторое время, и речные суда взлетали на воздух.
Слово Святогорову:
…
«Он же, Эмиль, раздобыл точные схемы двух линий электропередачи, сложные сети водоснабжения и своеобразной системы нефтепровода.
И тогда по моему заданию диверсионные группы Франтишека Бучека и „трех Янов“ — Колена, Янковского и Милко, а также Штефана Ференца, скоординировав свои действия, взяли под постоянный „контроль“ эти важнейшие хозяйственно-стратегические объекты, выводя их из строя то попеременно, то сразу все вместе. Соответственно „графику Дуцкого“ мы успешно провели также затопление двух военных транспортов на Дунае.
Однако, что ни говори, а не всё и не всегда у разведчиков складывается гладко. Эмиль не был исключением и потому до сих пор помнит январский день сорок пятого, когда всё висело на волоске.
Тогда мы готовили очередную крупную диверсию в порту, и Эмиль отправился в Братиславу с небезопасным грузом. В дорожной сумке находились мины замедленного действия. Их надо было срочно доставить подпольщикам из числа докеров, а по дороге ещё „забежать“ за свежими разведывательными данными к „папаше Штефану“ — Халмовскому.
Из-за разыгравшейся метели и снежных заносов Эмиль добрался до портновского дома лишь вечером, когда уже вступил в силу комендантский час. Как на грех хозяина дома не оказалось, зато сразу же у порога, на выходе, перед ним, как будто из-под земли, вырос фашистский патруль.
Предъявив „аусвайс“, Эмиль скорчил жалкую рожу и слезливо залепетал о чертовой красивой (девушке), которая-де замучила бедолагу в своих объятиях.
Патрульные вдоволь посмеялись над незадачливым ухажером-придурком да и отпустили с богом.
— То выходит добре! — смеялись потом партизаны, слушая рассказ Эмиля.
— Добре, добре, та не дюже! — посмеивался и он, пощипывая слегка пробивающиеся усики, и продолжал: — Отошел я от них эдаким простоватым фертом, иду себе тихо. Глядь — они следом!
Что было делать? И Эмиль уверенной походкой направился к бараку, где жили строители подземного тоннеля. Вот уже и барак рядом, а фашисты не отстают. Он в дверь — они за ним. Эмиль — к комнате, откуда раздаются голоса, ткнулся в дверь, а там — кто спать укладывается, кто скарб нехитрый складывает. За столом, установленным бутылками сливовицы, двое изрядно подвыпивших.
Оценив обстановку, разведчик в мгновение ока определил наиболее „нагрузившегося“ и по-братски прильнул к нему со словами:
— Йожо, спать пора.
Забросив руку парня себе на шею, Эмиль поволок того из-за стола прямо к постели. Только тогда патруль и оставил, наконец, нашего Эмиля в покое.
И вот, бросая ретроспективный взгляд на те события, я пришел к выводу, что лишь сумма преодоленных препятствий является действительно правильным мерилом подвига и человека, совершившего этот подвиг.
Таких историй у моей агентуры было много».
* * *
В тесном контакте с агентами Зорича — «папашей Штефаном» и Эмилем действовала диверсионная группа Яна Колена. Люди Яна «специализировались» на уничтожении гитлеровских офицеров. Это был ответ на террор фашистов против мирного населения, заподозренного даже в сочувствии к восставшим и ненависти к оккупантам.
Ян Колена был прикрыт вполне объяснимой крышей — агент фирмы «Швестка» по реализации швейных машин. Его знали многие состоятельные граждане Братиславы. Всегда приветствовали на улице. С радушием принимали коммуникабельного говоруна и балагура Яна на своих квартирах местные бизнесмены.
Среди городской элиты он прослыл любителем увеселительных мероприятий — кафе, ресторанов, банкетов. Ян Колена был статен, красив лицом и контактен. Он обладал удивительными способностями приближать к себе людей — как мужчин, так и женщин. Одни считали его жизнелюбом, другие — ловеласом, а третьи — элементарным прожигателем жизни.
Это не надо было доказывать: Яна Колена — как истинного эпикурейца — часто видели в увеселительных заведениях. Его всегда приглашали в компании.
Однако за завесой его мнимых похождений этот «элегантный повеса и гурман» успевал пронести в фешенебельные рестораны «Савой», «Карлтон» или какое-то другое «весёленькое заведеньице» партизанские мины с часовым механизмом.
А две его пассии — «легкомысленные» девицы — Гелена Донатова и Боришка Янакова — получали «адские машинки» у него из рук в руки как раз тогда, когда отправлялись на встречу со своими подвыпившими ухажерами — гитлеровскими офицерами больших званий и должностей.
Уходя, эти красавицы, конечно же, по «забывчивости» оставляли пьяным офицерам свои «подарочки» с билетами на тот свет — неизвлекаемыми минами с часовым механизмом. Надо сказать, что немецкое воинство любило горячительные напитки, особенно много было причастившихся к зеленому змию в конце войны — видно, боши чувствовали свою обреченность.
Некоторые быстро спивались, становясь закоренелыми алкоголиками. Девчата умудрялись за время «отключки» служак вермахта детально обшарить их карманы, портфели, саквояжи и, прихватив порой очень важные документы и даже личное оружие, благополучно покинуть апартаменты с готовящимися через определенное время незадачливыми донжуанами улететь на небеса к «арийским праотцам».
Однажды в ресторане прицепились к ним два старших офицера — один был местным майором, а другой залетный полковник из Берлина. Хорошо накачавшись шнапсом и всякой другой хмельной дрянью, они возжелали успокоить свою возбужденную плоть, проведя остаток вечернего времени с двумя красотками. Ими и были Гелена и Боришка, ответившие согласием на продолжение более «теплой вечеринки». Вскоре компания уехала в гостиницу, где пылким ухажерам в фужеры было подсыпано сильнодействующее снотворное типа современного клофелина. После «приема на грудь» первого же фужера донжуановская активность офицеров заметно стала падать. Их вдруг быстро сморил сон. Но, видно, «немного» перестарались красавицы — фашисты так и не проснулись.
Девушки обшарили их карманы. Забрали личные удостоверения, документы из портфеля полковника, оружие и, никем не замеченные, удалились…
Эта героическая тройка действовала в Братиславе безотказно почти всю зиму с 1944 по 1945 год. Но в феврале фашистские ищейки не без помощи местных коллаборационистов-предателей всё же выследили патриотов.
Их арестовало местное отделение гестапо.
Горе, что больное сердце, всегда напоминает о себе, а беды парами ходят. Начались «допросы с пристрастием». Но девчата молчали…
Слово Святогорову:
…
«Поставив на ноги всё братиславское подполье, мы всё же сумели, подкупив за огромную сумму охрану, вырвать Гелену и Боришку из рук гестапо. А вот Яна спасти не смогли: он был сразу же после ареста переправлен в следственный изолятор государственной политической полиции города Брно и там немедленно расстрелян. Мы все были потрясены гибелью нашего друга — активнейшего разведчика и веселого человека».
Немцы боялись хитрости и дерзости партизана, а также его связей с товарищами по подполью. Его друзья по оружию в любую минуту могли прийти на помощь арестованному в Братиславе, как пришли и вырвали из плена его подруг. Только этим можно объяснить срочность его перевода в более благополучный для их понимания город Брно. Там фашисты и расстреляли героя.
* * *
Часто можно услышать, что у войны не женское лицо. Воевать — это удел, мол, сильного пола — мужчин: они ратники, они бойцы-защитники, это их судьба и доля брать в руки оружие. Но войны бывают разные: захватнические — несправедливые и освободительные — справедливые.
Волна патриотизма в справедливых войнах поднимает на свой гребень весь народ — мужчин и женщин, детей и стариков. Здоровых и даже больных. А потом она всей своей мощью накатывается на неприятеля, чтобы смыть, вымести и отбросить его со своей территории.
Существуют, как говорил Ш. Монтескье, только два вида справедливых войн: когда люди сражаются, чтобы отразить нападение врага, или когда идут на помощь союзнику, находящемуся в опасности. В такой опасности порабощения нацистами находилась Словакия.
И Красная Армия пришла на зов о помощи братьев-славян, сначала десантниками в роли разведчиков и диверсантов, а потом и регулярными войсками, очистившими родные земли от коричневой скверны.
А в Словакии за свое освобождение, как говорится, встали и стар и млад. На освободительную борьбу поднялись и гражданское население, и военнослужащие Словацкой армии.
В часы относительного спокойствия, перед коротким сном на топчане из еловых веток Зорич часто обращался к философским вопросам, плотно вплетенным в жизненную основу. Который раз к нему в голову заползала мысль — он опять задумался над понятием войны:
«Интересная штука — война по своему включению и вовлечению в неё широких масс. Война — это своеобразная акция, когда благодаря или вопреки здравому смыслу люди, которые не знают друг друга, друг друга убивают ради славы и выгоды других людей, а те, которые знают друг друга, почему-то друг друга не убивают.
Это было так всегда в прошлом и так будет в будущем. Настоящее лишь подтверждает этот аргумент».
И всё же о женщинах на войне есть ещё один сюжет, о котором рассказывал Зорич.
Слово Святогорову:
…
«Конечно, отправляясь на диверсии, мы женщин с собой не брали: по мере сил берегли их. Но случались задания, которые могли выполнить только они. Сколько милых и подлинно героических женских лиц встает передо мной, когда я вспоминаю те грозные годы, наполненные героизмом и наших женщин!
Вот Женя Редько — тихая, застенчивая и вся какая-то домашняя. Казалось, снежинки застывали в воздухе, слушая, как она поет родные украинские песни. Да и сама была будто из песни. „Чорнии бровы, карии очи — тэмни, як ничка, ясни, як дэнь…“ — это именно о ней.
И чего греха таить, мы часто, очень часто использовали для дела её привлекательность, словоохотливость и красоту. Равно как и её знание немецкого языка, которым Женя владела в совершенстве.
Работала она обычно в паре со словаком Войтой Свободой. Вдвоем наведывались, к примеру, в УШБ — управление государственной безопасности правительства Тиссо, где у Евгении был сонм поклонников, и среди всеобщего веселья добывали там ценные сведения и документы, различные бланки и даже печати.
А потом вооруженный подлинными образцами наш Володя Степанов изготавливал такие пропуска и прочие „бумаги“, что даже опытному шпику не подкопаться».
* * *
Однажды, это было в начале 1945-го победного года, на имя майора Зорича из Центра пришла шифрограмма, в которой говорилось, что для штаба 2-го Украинского фронта срочно «нужен язык», причем желательно секретоноситель солидного уровня в смысле звания и занимаемой должности. За ним прибудут специальные представители штаба фронта.
Зорич понимал, что для такого уровня советского штаба нужен не взводный и не ротный офицер, а птица штабная, да и званием не ниже полковника.
«Конечно же, представителям армейской разведки надо передать полковника или генерала, — размышлял Зорич. — Штабу фронта необходимы не тактические знания плененного фашиста — солдатика или младшего офицера, а человека с багажом военно-стратегических проблем в вермахте или в партийно-политическом руководстве. Для этой цели подходил или строевой старший офицер, а лучше — штабной. Придется подключать нашу парочку. Только она сможет провернуть эту операцию».
Слово Святогорову:
…
«Выполнение этого сложного задания я возложил на Женю и Войтеха, опять-таки рассчитывая на чары этой прекрасной девушки.
Вскоре в немецком казино Злате-Моравце появилась прекрасная пара: респектабельный и в меру ревнивый красавец Войтех со своей обворожительной и столь же легкомысленной подругой Эжени.
Конечно же, молодая прелестница была не прочь пофлиртовать с немецким офицером, подразнив при этом своего не в меру горячего жениха. Так продолжалось несколько вечеров, пока в поле зрения разведчицы не попал сухощавый пехотный оберст по имени Эрих Крамер. По его чванливому самодовольству, по отношению к нему других офицеров Женя поняла — это именно то, что надо.
Несколько кругов огненного вальса, а главное, ободряюще-интимных слов юной красавицы настолько вскружили голову немолодому, спесивому полковнику, что он сразу же предложил ей где-нибудь уединиться.
Однако, возразила девушка, скоро комендантский час. А ещё важнее то, что её тетка, у которой в Недановцах она живет, весьма строгих правил и, значит, задерживаться надолго — ни-ни-ни.
Крамеру очень не хотелось расставаться с прелестной хохотушкой, и он галантно вызвался проводить её на своей машине.
„Рассерженный“ Войтех, разумеется, компанию им не составил, и оберст, сопровождаемый двумя телохранителями, благополучно доставил Женю к назначенному ею месту.
А здесь их „гостеприимно“ встретили наши ребята в форме гардистов. Всех троих взяли без шума и так же тихо доставили в лагерь. А ещё через несколько дней армейские разведчики переправили Крамера через линию фронта в расположение штаба фронта.
Вероятно, сведения, полученные от незадачливого Жениного ухажера, были очень важными: лейтенант, доставивший „языка“ на Большую землю, был отмечен боевым орденом.
Главные исполнители акции, конечно, тоже».
* * *
С учетом того, что группа майора Зорича добыла ещё несколько «языков», совершила ряд диверсионных актов и систематически получала от своей агентуры ценные разведывательные данные, Центр решил десантников нагрузить ещё одним, особо важным заданием — выкрасть самого правителя-предателя, германского сатрапа, марионетку Тиссо.
У Зорича и раньше возникала в голове эта идея, но он её держал при себе. Не хотел бежать впереди паровоза. Офицер собирал данные о режиме, поведении, привычках, вероятных маршрутах поездок на машине и пеших прогулках знатного словацкого коллаборациониста, набожного католика, гитлеровского прихвостня с замашками диктатора. Скоро он пришел к окончательному выводу, что самое «злачное» место, по которому можно и нужно работать, это его резиденция.
Зорич знал, что это трудная, опасная, однако в принципе вполне выполнимая задача.
Слово Святогорову:
…
«Наше внимание привлекла племянница Тиссо, проживавшая вместе с ним. Это была некрасивая узкогрудая перезрелая девица, тщетно изображавшая из себя эдакую особу высшего света. На неё-то мы и сделали ставку.
Но долгое время все попытки подступиться к ней были безрезультатны. Видимо, строгие дядины инструкции оказались сильнее призрачной надежды наладить личную жизнь. Тогда стали действовать в другом направлении.
Наши разведчики заметили, что время от времени эта недоступная барышня посещает небольшой галантерейный магазинчик. Выяснилось, что хозяин лавчонки — Ян Добиаш — приходился дальним родственником семейству Тиссо.
Тем временем фронт давно перевалил через границы Советского Союза и неумолимо приближался к Братиславе.
Мелкий торговец, видимо, опасался, что, может статься, ему со временем придется держать ответ за высокопоставленного родственника, поддержкой которого он пользовался, и за лавчонку, полученную после „ликвидации“ еврейской семьи.
Учитывая всё это, наш разведчик Штефан Такач „свел дружбу“ с новоявленным лавочником.
Добиашу трудно было отказать в сметливости, и вскоре Штефан был представлен племяннице диктатора эдаким скромным католиком, влюбленным в скромную старую деву.
Через некоторое время Штефан так преуспел в ухаживании и стал настолько „своим“, что побывал на двух званых обедах у самого Тиссо.
Теперь мы располагали точным планом резиденции, знали дислокацию караулов, постов и даже дату очередного званого ужина.
Всё было продумано и рассчитано по минутам. Две мощные „Татры“ с форсированными моторами стояли наготове. Группа братиславского подполья, руководимого Штефаном Баштёванским, в случае необходимости должна была прикрыть отход.
До начала операции остались считаные дни…»
* * *
Но случилось то, что случилось. Произошла досадная накладка, какие бывают и в бытовых сценариях, и в боевой работе.
Ничего не ведая о планах диверсантов группы Зорича, разведчики партизанской бригады имени Яна Жижки тоже намеревались провести операцию по захвату Тиссо, но несколько раньше. Его хотели выкрасть из загородной резиденции диктатора в Бановце-над-Бебравоу, куда он стал часто приезжать скорее не для «работы с бумагами», а на отдых «от трудов праведных».
Но партизаны где-то «наследили», и в самый последний момент Тиссо, заподозрив что-то неладное, ускользнул от похитителей. Прибыв в основную свою резиденцию в Братиславе сильно возбужденный, а вернее, чуть ли не до смерти перепуганный, ставленник нацистов приказал удвоить охранные посты и усилить патрулирование вокруг его государственной обители.
Кстати, это была вторая операция, нацеленная на его задержание или физическое устранение. Первая была на Украине.
3 ноября 1941 года Тиссо посетил с визитом «доброй воли» оккупированный немцами Киев. В результате неудачного покушения на словацкого диктатора был уничтожен Успенский собор Киево-Печерской лавры. Дело в том, что Тиссо прибыл в собор на два часа раньше, чем рассчитывали чекистские ликвидаторы. Уничтожение собора советская пропаганда долгое время приписывала немцам, но, увы, такая уж горькая правда. Война — есть война!
Но вернемся к третьей попытке покушения.
В результате создалась ситуация, при которой уже никакой «жених» его племянницы ничего не смог поделать.
Судьба же самого диктатора была предсказуемо незавидной.
Весной 1945 года после освобождения Словакии советские войска двинулись к Праге. В апреле того же года Тиссо, как католический священник со стажем, часто и подолгу молился, прося у Господа Бога помощи и прощения за «грехи совершенные». Не получив небесной подмоги, он вскоре бежал в Баварию, где 6 июня 1945 года был задержан военнослужащими американской армии и выдан чехословацким властям. После кропотливой и большой по объему следственной работы ему было предъявлено обвинение в предательстве родины, пособничестве фашизму, депортации в Польшу для уничтожения более семидесяти тысяч словацких евреев и совершении других особо тяжких государственных преступлений.
Согласно вердикту чехословацкого суда он был приговорен «за измену родине» к высшей мере наказания — повешению.
18 апреля 1947 года приговор был приведен в исполнение, как говорится, в назидание потомкам, о чем сообщили все центральные средства массовой информации Чехословакии.
Казнили человека — антигероя, пособника фашистов, и он провалился на дно забвения, а имена героев, участников движения Сопротивления в Словакии, горят золотыми буквами на скрижалях истории, как бы их и ни пытались забыть современные временщики. Как говорится, бесславие — кара худшая, чем смертная казнь.
А о героях будут помнить поколения потомков!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.