Глава шестая ПОДГОТОВКА ЭКСПЕДИЦИИ НА КУБУ

Глава шестая

ПОДГОТОВКА ЭКСПЕДИЦИИ НА КУБУ

Полтора месяца, проведенные Фиделем Кастро в Гаване после выхода из тюрьмы в мае 1955 года, убедили его в том, что развернуть революционную деятельность на Кубе ему не дадут. Простив Кастро и его товарищей, Фульхенсио Батиста даровал им волю и жизнь, но не свободу слова и действий. Власти перестраховались, введя новый конституционный статут, который фактически парализовал деятельность оппозиционных партий и объединений.

В качестве доказательства того, что уровень жизни на Кубе при Батисте был вполне приемлемым, приводят такие факты, как количество телевизоров и машин на душу населения, развитая сеть дорог, хорошая система телекоммуникаций. Но кто пользовался всем этим? Батраки, жившие в «шалашах» с глиняным полом и «крышей» из пальмовых веток, или лоточники, наводнившие улицы Гаваны? Потребителями этих услуг были крупные и средние кубинские предприниматели, связанные «сахарным бизнесом» с американцами. А также мафия, по сути превратившая Кубу в «ту–ристическо–бордельный» придаток США. В 1958 году, в последний год правления Батисты, только в Гаване работали около одиннадцати с половиной тысяч проституток. В торговлю телом мафия вовлекала даже двенадцатилетних девочек. В лучшем случае, срок «службы» кубинской проститутки составлял семь лет. Местной порномафии постоянно требовалось «свежее мясо». В поисках новых секс–рабынь по стране рыскали вербовщики «живого товара».

Из кубинских сельских пролетариев, опрошенных Католическим университетским объединением в 1956—1957 годах, лишь 4 процента потребляли мясо, 1 процент – рыбу, 11 процентов – молоко, 3 процента – хлеб. Многие к 30– 40 годам теряли зубы: основу их скудного рациона составляли рис, фасоль и сахар. Лишь 6 процентов имели дома водопровод. 43 процента были неграмотными. 64 процента детей школьного возраста не посещали школу, а 86,4 процента сельского населения были лишены медицинской помощи. В этой благодатной тропической стране, с хорошим климатом и морским воздухом, около 100 тысяч человек болели туберкулезом[137].

Любые попытки даже не восстать, а попытаться объяснить забитому населению, кто виноват в его бедах, подавлялись. Спустя несколько дней после возвращения из тюрьмы, 19 мая 1955 года, Фидель выступил на местной радиостанции, на которой вел когда–то свою программу. На следующий день, собираясь на студенческий митинг, куда был приглашен, Кастро узнал об увольнении главного редактора этой радиостанции. Да и митинг не состоялся – Фидель не смог попасть к студентам из–за кордона полицейских у университетского городка.

Агрессивность, с которой действовали кубинские спецслужбы безопасности в отношении только что вышедших на свободу участников штурма Монкады, не вызывала у Фиделя Кастро сомнений в том, что его ставят перед выбором: или забыть о политической деятельности, или покинуть страну, в противном случае ворота тюрьмы вновь откроются для него и товарищей. Но тогда их упрячут за решетку действительно на долгие годы. Власти дали это ясно понять, когда полиция арестовала Педро Мирета и его родственников, якобы по доносу «анонимного доброжелателя», который также «указал» на дом Лидии Архиз, где проживал Фидель. Устроенный там обыск не дал полиции никаких доказательств противоправной деятельности Фиделя Кастро.

Тем не менее на 15 июня 1955 года было назначено слушание по делу Педро Мирета, обвиненного в антиправительственной деятельности. Спецслужбы, как и осенью 1953 года во время суда над повстанцами, давили не на Фиделя, а на его товарищей, зная, что Кастро самостоятельно может «отбиться» и переспорить самых строгих судей. Педро Ми–рет и его близкие были отпущены на свободу, а Фиделю Кастро дали понять, что следующая провокация будет направлена лично против него.

Так и произошло. 10 июня в различных районах Гаваны с небольшими интервалами прогремело семь мощных взрывов. Осталось неизвестно, кто стоял за ними – провокаторы, охранка Батисты или группа «народных мстителей», решивших таким образом заявить о себе. Спецслужбы начали устраивать облавы на членов многострадальной Народно–социалистической партии. Понимая, что следующим объектом для атаки станут он и его товарищи, Фидель принял решение покинуть остров. Он отправил в Мексику своего брата Рауля, которого полиция обвинила в причастности к одному из взрывов, а сам намеревался присоединиться к нему чуть позже.

В конце июня 1955 года на конспиративной квартире состоялось собрание участников штурма Монкады и нескольких их молодых единомышленников. На этом собрании было принято решение о создании организации «Движение 26 июля», которая поставила своей целью свержение режима Батисты. Антонио Лопес по прозвищу «Ньико», Педро Мирет, Айде Сантамария, Мельба Эрнандес, Педро Агилера Гонсалес и Хосе Суарес Бланке – участники штурма, а также Армандо Харт (будущий муж Айде Сантамария), Фаустино Перес Эрнандес и Луис Бонито вошли в руководство этого движения и получили свой конкретный участок работы. Был утвержден флаг «Движения 26 июля», красный и черный цвета которого соответствовали девизу «Родина или смерть!». Посередине было помещено название организации.

Ее члены рекомендовали Фиделю Кастро в целях конспирации движения и его личной безопасности уехать в Мексику, где были сильны левые политические течения. Общественность Мексики – страны, имевшей общую границу с Соединенными Штатами, традиционно была лояльна к политическим эмигрантам. Вдобавок там существовала большая кубинская диаспора, настроенная против Батисты.

Фидель Кастро должен был не только руководить «Движением 26 июля» из–за границы, но и заняться сбором материальных средств и привлечением в ряды организации кубинских эмигрантов. Перед отлетом в Мексику он разослал во все кубинские газеты свое заявление, в котором рассказал о причинах своего отъезда из страны. После его отъезда только журнал «Боэмия» опубликовал статью Фиделя Кастро под названием «Мы еще вернемся». «Так как все двери для политической борьбы народа захлопнуты, перед нами не остается другого пути, чем тот, по которому шли наши предки в 1868 и 1895 годах»[138], – объяснял свое решение Фидель Кастро.

Перед ним и его товарищами стояла задача не копировать опыт предыдущих борцов за независимость, а разработать принципиально новый план противостояния властям. «Наши предшественники в течение всех войн за независимость ни разу не сооружали окопов. Их сражения были стычками, в то время как наши необходимо было продумывать и стараться предотвращать столкновения, – рассказывал Фидель Кастро. – <…> Идея совершить вооруженное выступление нам пришла в голову в тюрьме <…> В первые недели нашего освобождения из тюрьмы мы развернули грандиозную кампанию по пропаганде наших идей. Мы назвали нашу организацию „Движение 26 июля“. Мы показывали невозможность продолжать борьбу мирными и легальными методами <… >

Когда говорят об армии, говорят о развитии силы, которая сможет победить другую армию. Это было нашей главной идеей, когда мы отсиживались в Мексике <…> Есть два типа войны: нерегулярная и обычная, регулярная. Нам необходимо было разработать стратегию, чтобы оказать сопротивление армии Батисты, у которой были самолеты, танки, пушки, коммуникации. У нас не было ни денег, ни армии. Нам надо было искать способ, чтобы противостоять тирании и совершить Революцию на Кубе»[139].

Фидель прибыл в Мехико по туристической визе 9 июля, кстати, в день национальной независимости Аргентины, где родился его будущий «брат, товарищ, друг» Эрнесто Гевара де ла Серна. Ему предстояло привыкнуть к непростому мексиканскому климату, к недостатку кислорода в высокогорном Мехико, «вечно» пропитанном смогом.

«Жилище» и одновременно «штаб–квартира» революционеров находилась в центре города по адресу улица Эмпаран, дом 49. Один из руководителей движения, Хуан Альмейда, тоже прибывший в Мексику, так описывал это помещение: «Квартира маленькая, тесная оттого, что там спит много народу. Когда в доме спит больше трех человек, очень трудно заставить их спозаранку складывать вещи. Помещение очень простое, с гостиной, столовой, спальней, ванной, маленькой кухней и длинным узким небольшим патио. В гостиной, столовой и спальне стоит несколько раскладушек. Позже мы выяснили, что их ставят на ночь, а днем сворачивают»[140].

Эта квартира принадлежала Марии Антонии Гонсалес, немолодой кубинке, эмигрировавшей с Кубы после переворота Батисты. Она занималась приемом и размещением кубинцев, начавших прибывать в Мексику. У Марии Антонии был свой счет к Фульхенсио Батисте и его режиму. Ее родной брат не оправился от пыток в одной из кубинских тюрем и умер вскоре после приезда в Мексику.

Мария Антония была замужем за мексиканцем и в своем квартале в Мехико пользовалась авторитетом. Зная, какой интерес вполне естественно будут проявлять к кубинским эмигрантам местные спецслужбы, она посоветовала кубинцам разработать систему паролей и условных знаков для входа в «штаб–квартиру». Именно в ее доме состоялась, как оказалось впоследствии, судьбоносная встреча Фиделя Кастро с Эрнесто Гевара де ла Серной, молодым аргентинским врачом, прибывшим из Гватемалы, исключительным человеком, про жизнь и смерть которого написаны сотни книг и статей, который в современном мире стал настоящей иконой леворадикальных движений и молодых бунтарей.

«Я думаю, что он был не только интеллектуалом, но и самым совершенным человеком нашей эпохи», – сказал о нем выдающийся французский философ и писатель Жан Поль Сартр. Не менее выразительны строки кубинского писателя Десноэса: «Должно быть, Че был ослепительным, раз самые темные люди загорались, когда он проходил мимо». Он не просто нравился женщинам, а был ими обожаем. Для подавляющего большинства тех, кто знает биографию Эрнесто Гевары, читал его произведения, Че останется самым неисправимым романтиком, тем юношей, который когда–то сказал в лицо богатому отцу своей первой возлюбленной Чичи–ны: «Мой смысл жизни? Я хочу делать благие дела, без какой–либо личной выгоды».

Легендарное прозвище «Че» приклеилось к Эрнесто Ге–варе де ла Серне таким образом. В общении с кубинцами Эрнесто часто пересыпал свою речь присущим аргентинцам междометием «че» – по–испански «Эй ты! Ну!». В Аргентине это не просто обращение, оно несет определенную смысловую нагрузку и даже может переводиться как «хороший парень». На родине Гевары часто говорят: «Привет, Че, как дела, Че?» Однако для кубинцев такое «простонародное» и отчасти вальяжное обращение было нетипичным и несвойственным. Они сначала подсмеивались над аргентинцем, а потом привыкли. «Он относился к людям с симпатией, – вспоминал Фидель Кастро. – Он был из тех людей, которые добиваются расположения своей натуральностью, простотой, дружелюбностью <… >

Никто не скрывал своей симпатии к Че, потому что он ездил по Латинской Америке, посетил Гватемалу, видел нанесенный североамериканскими компаниями вред, знал о нашей борьбе на Кубе, разделял наши идеи. Мы встретились, поговорили с ним, и именно тогда он к нам присоединился. Он знал также, что в нашем движении было мало буржуазии, что мы собирали революцию для национальной свободы, для антиимпериалистической революции, но еще не затевали социалистическую революцию.

<…> в Мексике были такие случаи, когда над ним смеялись, потому что он аргентинец, а не кубинец, за что получали от меня взбучку. Это было вначале, но потом, когда все поняли, какой он человек, шутки прекратились. И никто его больше не спрашивал о его происхождении»[141].

Поначалу его звали по имени. Затем просто «че». Наконец, «Че» с большой буквы. Ему самому очень нравилось это имя. Уже будучи одним из руководителей новой Кубы, он на вопрос, зачем подписывает «революционные деньги» своим прозвищем, ответил: «Для меня Че означает самое важное, самое дорогое в моей жизни. Иначе быть и не могло. Ведь мои имя и фамилия – нечто маленькое, частное, незначительное»[142].

Эрнесто Гевара родился в 1928 году в Аргентине. Он был первым ребенком в семье архитектора, который на протяжении многих лет неудачно пытался заняться бизнесом. По отцовской линии он был аргентинцем в двенадцатом, а по материнской – в восьмом поколении. Его мать была одной из первых автолюбительниц в стране. Среди его предков были бунтари – выходцы из Ирландии, испанские пираты, аргентинские землевладельцы и даже особы королевских кровей. Когда Че сражался с войсками Батисты в горах Сьерра–Ма–эстра, его дядя–адмирал, брат отца, возглавлял аргентинское посольство в Гаване.

В возрасте двух лет Эрнесто заболел астмой, которая даст о себе знать в самые трагические для Че периоды жизни: во время экспедиции на «Гранме», когда его едва не примут за мертвого и не выбросят за борт. И перед пленением, когда он, оказавшись в окружении в боливийской сельве, останется без лекарств. Из–за астмы маленький Тете, а именно так его звали в семье, не ходил в школу, а грамоте его обучала мать. Болезнь протекала в столь тяжелой форме, что Че Гевара был вынужден колоть себе инъекции адреналина, в шутку называя себя впоследствии «адреналиновым авантюристом». Уже после революции он с горькой иронией напишет: «Я люблю мой ингалятор больше, чем пистолет… Я склонен к глубоким размышлениям во время тяжелых приступов астмы».

Среднюю школу он закончил на отлично. В 19 лет поступил на медицинский факультет университета в Буэнос–Айресе, где курс обучения прошел за три года вместо семи лет. Будучи студентом, путешествовал по Аргентине на мотоцикле, который именовал «Росинантом». Считается, что взгляды Эрнесто Гевары во многом сформировались в начале 1950–х годов, во время его мотоциклетного путешествия по Южной Америке, которое он совершил со своим другом Альберто Гранадо. За несколько месяцев друзья посетили практически все страны континента: работали в госпиталях для прокаженных, причем Че общался с больными без маски, помогали крестьянам. Друзья побывали на местах добычи меди в Чили, пересекли пустыню Атакама, посетили развалины Мачу–Пикчу в Перу, плавали по озеру Титикака. В 2004 году немецкие кинематографисты на основе воспоминаний живущего на Кубе Альберто Гранадо сняли замечательный художественный фильм об этом путешествии – «Дневник мотоциклиста».

В Боливии Гевара свел знакомство с представителями новой народной власти. Но, увидев их отношение к крестьянам, разочаровался в этом режиме и отправился в Гватемалу.

В этой стране, в результате очередной смены власти, президентом стал Хакобо Арбенс. Он начал проводить радикальную аграрную реформу и осмелился противостоять американской экспансии. По решению Арбенса огромные банановые плантации, которыми раньше владела североамериканская «Юнайтед фрут компани», были разделены между крестьянами. Посол США в Гватемале Джон Перифуа, возмущенный таким поступком Арбенса, писал в журнале «Тайм»: «Соединенные Штаты не могут допустить возникновения советской республики между Техасом и Панамским каналом»[143]. (По той же причине американцы приложат впоследствии максимум усилий, чтобы устранить Фиделя.)

Вскоре с помощью ЦРУ в Гватемале был совершен реакционный переворот, и президента Арбенса свергла наемная армия Кастильо Армаса. Арбенс побоялся вооружить народ, хотя желающих сражаться с наемниками и американцами было немало. Как следствие, аграрная реформа была отменена, а ее проведение списали на «происки коммунистов». Координировал операцию по свержению Хакобо Арбенса государственный секретарь США Джон Фостер Даллес, который к тому же был акционером «Юнайтед фрут компани». В «коммунисты» были записаны все, симпатизировавшие Хакобо Арбенсу и лояльно воспринявшие его реформы. Эр–несто Гевара принимал участие в стычках с американской морской пехотой, а затем вместе с потоком гватемальских политических эмигрантов в 1954 году попал в Мексику. Там Че Гевара принял решение посвятить свою жизнь делу революции, которая для него заключалась в установлении социальной справедливости.

Не так давно стало известно о том, что ЦРУ завело досье на Че Гевару не во время партизанской войны повстанцев в горах Сьерра–Маэстра, а именно после событий в Гватемале. Бывший сотрудник ЦРУ Филипп Эйджи заявил, что у этой спецслужбы были свои личные счеты с Че. Она в конце концов настигла и при помощи боливийских солдат уничтожила его в Боливии в 1967 году. В 1959 году ЦРУ направило в Гавану своего агента Эндрю Сент–Джорджа, который ранее как «журналист» брал интервью у Фиделя Кастро и Че Гевары, во время их партизанской борьбы. Сент–Джордж должен был уговорить Че не расстреливать бывшего заместителя начальника так называемого кубинского «Бюро по подавлению коммунистической деятельности», приговоренного к смертной казни. Однако Че Гевара ответил американцу: «Мы его все равно расстреляем, потому что он убивал и пытал кубинцев и потому что знаем, что он агент ЦРУ». Тогда резидент ЦРУ на Кубе в своей телеграмме в Лэнгли написал: «Это – объявление войны»[144].

В Мексике двадцатисемилетний Эрнесто Гевара перепробовал несколько профессий: продавал книги, был уличным фотографом, подрабатывал в одном из госпиталей. Он не состоял ни в какой партии или организации, а по убеждениям был марксистом. Люди, которым довелось общаться с Фиделем и Че в первые годы борьбы против Батисты, отмечали, что по многим теоретическим вопросам аргентинец был «подкован лучше», чем будущий главнокомандующий. Это впоследствии отмечал и сам Фидель Кастро: «В идеологическом, теоретическом плане он был более развит. По сравнению со мной он был более передовым революционером»[145].

Еще в Гватемале Эрнесто Гевара познакомился с Антонио «Ньико» Лопесом, одним из руководителей «Движения 26 июля», который во время штурма Монкады участвовал в атаке на крепость Баямо и сумел избежать плена. Каково было изумление Эрнесто, когда в одном из кубинцев, пришедших в аллергическое отделение Института кардиологии в Мехико, где он тогда подрабатывал, он узнал Лопеса! Ньико сообщил аргентинцу, что со дня на день в Мексику приезжает группа его кубинских товарищей, штурмовавших Монкаду. Среди них – брат лидера повстанцев Рауль Кастро. Позже Че так вспоминал о встрече с Раулем, состоявшейся несколько дней спустя: «Мне кажется, этот не похож на других. По крайней мере, говорит лучше других, кроме того, он думает»[146]. Ньико Лопес рассказал Че о положении на Кубе, о революционной стратегии, объявленной Фиделем Кастро на суде после неудачного штурма казармы Монкада.

В Мехико Гевара познакомился и с Раулем Роа, который впоследствии много лет занимал в правительстве Фиделя Кастро пост министра иностранных дел. В памяти Роа Гевара остался таким: «Че казался и был молодым. Его образ запечатлелся в моей памяти: ясный ум, аскетическая бледность, астматическое дыхание, выпуклый лоб, густая шевелюра, решительные суждения, энергичный подбородок, спокойные движения, чуткий, проницательный взгляд, острая мысль, говорит спокойно, смеется звонко <…>. Уже тогда Че возвышался над узким горизонтом креольских националистов и рассуждал с позиций континентального революционера»[147].

Сходство во взглядах стало решающим фактором для сближения Эрнесто Гевары с кубинскими эмигрантами. Кстати, в Мексике год спустя у Эрнесто Гевары родится первый ребенок – дочь Ильдита от его брака с перуанкой Ильдой Гадеа.

Во время первой встречи Эрнесто Гевара и Фидель Кастро проговорили целую ночь – с восьми часов вечера до рассвета. Фидель позже вспоминал, что «Че сразу записался в авантюру». Он уже тогда был уверен в «успехе безнадежного мероприятия» и даже смотрел далеко вперед. «Когда победит революция на Кубе, не запрещайте мне вернуться в Аргентину, чтобы там бороться за свободу»[148], – сказал он Фиделю.

Гевара и братья Кастро составили план высадки вооруженной экспедиции в провинции Ориенте и продолжения борьбы в горах Сьерра–Маэстра. Гевару брали как врача. Годы спустя Фидель скажет: «Че был врачом, который превратился в солдата, продолжая быть врачом каждую минуту»[149].

Сам Че так объяснял свое решение присоединиться к экспедиции: «Собственно говоря, после пережитого во время моих скитаний по Латинской Америке и гватемальского финала не требовалось много, чтобы толкнуть меня на участие в революции против любого тирана. К тому же Фидель произвел на меня впечатление исключительного человека. Он был способен решать самые сложные проблемы. Он был глубоко убежден, что, направившись на Кубу, достигнет ее. Что, попав туда, он начнет борьбу, что, начав борьбу, он добьется победы. Я заразился его оптимизмом. Нужно было делать дело, предпринимать конкретные меры, бороться. Настал час прекратить стенания и приступить к действиям <…> Тогда я считал, что не так уж плохо умереть на прибрежном пляже чужой страны за столь возвышенные идеалы»[150].

Эрнесто Гевара был так восхищен Кастро и его планами, что через несколько дней после их встречи сочинил «Песнь в честь Фиделя!». Правда, он считал это произведение не самым своим удачным поэтическим опытом и однажды пришел просто в ярость, узнав, что несколько лет спустя одна из кубинских газет все же напечатала его. Он послал главному редактору издания гневное письмо с требованием никогда не печатать его литературные произведения без его ведома.

Теперь Фиделю и его ближайшим соратникам необходимо было определиться с кругом людей, готовых участвовать в свержении режима Батисты на Кубе. К тому времени авторитет Фиделя в среде прогрессивно настроенной молодежи был уже довольно высок и ему не пришлось тратить много времени для формирования отряда. В Мексику начали съезжаться с Кубы, из Флориды и Калифорнии поодиночке, группами по два–три человека желающие присоединиться к повстанцам. В целях конспирации каждому из них были сообщены пароль, контактный телефон или адрес, где их ждали. (Забегая вперед скажем, что в итоге Фидель взял с собой, кроме Эрнесто Гевары, только трех иностранцев, чтобы избежать обвинений в том, что его революционная борьба ведется «руками иностранных наемников».)

Фидель Кастро снова создал систему революционных ячеек. Бойцы расселялись по семь—десять человек на снимаемых конспиративных квартирах. Фидель установил единый для всех распорядок дня. За соблюдением режима следили старшие по квартирам. Бойцам, жившим в разных помещениях, строго запрещалось знакомиться друг с другом, интересоваться тем, чем занимаются их будущие соратники, вступать в контакты с подозрительными иностранцами. Также Фидель Кастро предупредил бойцов, чтобы они не подтрунивали и, тем более, не издевались друг над другом, а вырабатывали чувства локтя и товарищества.

Каждому из бойцов на неделю выделялся всего один доллар – настолько тяжелым было финансовое положение отряда. Движение оплачивало бойцам еду, стирку, бытовые расходы. Для того чтобы отпечатать в Мехико один из самых важных документов «Движения 26 июля» – «Манифест номер 1», Фидель Кастро был вынужден заложить в ломбард свое пальто. «Я работаю сейчас, преодолевая огромные трудности из–за нехватки средств. Не знаю, может быть, всем нам здесь придется поголодать в эти первые месяцы <…> Ломбарды здесь принадлежат государству, и они берут невысокие проценты, – сообщал Фидель в письме Мельбе Эр–нандес на Кубу. – Я не поколеблюсь ни на секунду, если и остальные предметы моего гардероба должны будут последовать за пальто!»[151]

Перед собой Фидель поставил, казалось, невыполнимую задачу – собрать миллион песо для нужд экспедиции. В памяти его осталось, как во время штурма Монкады нападавшие были вынуждены выдерживать паузы и не отвечать на шквальный огонь противника, экономя патроны: «Все наши расходы по подготовке штурма Монкады составили 20 тысяч песо. На миллион мы могли бы вооружить 8 тысяч человек и атаковать не один гарнизон, а 50 гарнизонов»[152].

Вскоре к отряду примкнул один из самых знаменитых командиров и героев кубинской революции Камило Сьен–фуэгос. Мачо, любимец женщин, он родился в Гаване в семье анархистов. В 1953 году Камило поехал на заработки в США, где устроился посудомойщиком в ресторане в штате Калифорния. Потом вернулся на Кубу и участвовал в студенческой борьбе против диктатуры Батисты. В 1955 году во время студенческой манифестации в Гаване был ранен. Познакомившись с идеями Фиделя, Камило Сьенфу–эгос без колебаний принял решение присоединиться к его отряду.

Фидель постоянно поддерживал контакт со своими соратниками на Кубе, призывал их действовать: находить состоятельных людей, готовых оказать революционерам помощь, склонять на свою сторону прогрессивных и еще не определившихся молодых людей из ортодоксальной партии, развивать связи с профсоюзами, с «Гражданским женским фронтом имени Марти», чтобы превратить этот фронт в женскую организацию «Движения 26 июля». Впоследствии в горах Сьерра–Маэстра с наемниками будет воевать целый женский отряд, куда войдут Селия Санчес – верная боевая подруга Фиделя – и Вильма Эспин – жена Рауля Кастро и на протяжении нескольких десятилетий неофициальная «первая леди» Кубы.

Как и перед штурмом Монкады, Фиделю предстояло найти не только деньги, но и подходящее помещение или базу для тренировок, а также опытного военного инструктора. Им стал бывший генерал испанской республиканской армии Альберто Байо, потерявший глаз в одном из боев. В некоторых источниках говорится о «случайности» встречи Фиделя и Байо в одном из магазинов Мехико, однако есть основания полагать, что Кастро вполне сознательно мог выйти на этого заслуженного человека, имевшего в Мексике репутацию настоящего «профессора партизанских наук».

Альберто Байо запросил за свои услуги почти 10 тысяч долларов – непомерную сумму по тем временам. Но, узнав, что он будет обучать борцов с тиранией Батисты, не только отказался от гонорара, но продал свое небольшое предприятие по производству мебели и отдал деньги Фиделю и его товарищам!

Альберто Байо родился на Кубе в 1892 году, еще до провозглашения независимости. В 1920–х годах служил в воздушных войсках в Испании, потом, как истинный республиканец, участвовал в гражданской войне в Испании и был сослан в Мексику. Байо имел большой военный опыт, даже успел повоевать в Африке в составе экспедиционного корпуса против марокканских партизан.

Он был разносторонним человеком. Писал стихи, неплохо разбирался в математике. В качестве инструктора наемников принимал участие в попытках свергнуть того или иного диктатора в некоторых латиноамериканских странах. К тому времени, когда Альберто Байо познакомился с Фиделем Кастро, он преподавал в кадетской школе мексиканских военно–воздушных сил в Гвадалахаре, но, проникнувшись благородными идеями Фиделя, уволился с этой службы и целиком посвятил себя обучению бойцов.

В 1955 году Байо выпустил в Мехико учебное пособие под названием «150 вопросов партизану». Это сочинение было своего рода энциклопедией партизанской науки. По книге можно было научиться не только тому, как устраивать засады, взрывать мосты, изготавливать ручные бомбы и адские машины, но и тому, как делать подкоп из мест заключения, как запустить мотор самолета и взлететь на нем[153]. Поэтому уроки полковника свелись не просто к стрелковой подготовке, но, в большей степени, к постижению основ ведения боя, чтению карт, маскировке, изготовлению взрывчатых веществ, караульной службе.

В целях конспирации ученики называли Байо в беседах между собой вне занятий – «учителем английского языка». Благо им Альберто Байо владел в совершенстве. А сам «лингвист» требовал от своих подопечных строжайшего соблюдения дисциплины – в отряде были запрещены спиртные напитки, а позже и курение. Фидель даже предупредил владельца лавки, находившейся рядом со штаб–квартирой повстанцев на улице Эмпаран, что тот может давать молодым людям в кредит любые продукты и товары, но только не спиртные напитки. Несмотря на строгость «профессора партизанских наук», молодые люди искренне любили своего учителя и внимали буквально каждому его слову. (После победы революции Байо вернулся на Кубу, где умер в 1965 году.)

Фидель проводил много времени в разъездах, принимал курьеров с Кубы, вел переговоры с потенциальными союзниками – оппозиционерами режиму Батисты, писал статьи.

В июле 1955 года Фидель Кастро закончил работу над «Манифестом номер 1» от имени «Движения 26 июля» к кубинскому народу. Этот документ содержал 15 конкретных пунктов преобразований, которые был намерен осуществить Фидель с соратниками после свержения режима Батисты.

Кастро писал его, чтобы довести до кубинцев истинные цели и задачи движения, которое пытались опорочить политики и пресса, утверждая, что Фидель с товарищами существуют на иностранные деньги. Одними из ключевых пунктов «Манифеста» были требования о запрещении латифундий, распределении земли между крестьянами, передачи земли в неотчуждаемую собственность всем мелким арендаторам, колонам, издольщикам, национализация отраслей экономики, связанных с обслуживанием всего общества – электричество, газ, телефон. Особое внимание Кастро уделил вопросу конфискации капитала, незаконно нажитого местными и северными дельцами: «Подлежит конфискации имущество всех казнокрадов всех правительств без исключения. Страна должна получить сотни миллионов песо, которые были безнаказанно украдены у нее, и вложить их в исполнение указанных в манифесте программ…»[154] Для Фиделя было очень важно, чтобы с этим документом ознакомилось как можно больше кубинцев. На Кубу было отправлено несколько тысяч экземпляров «Манифеста».

Тем временем набирала обороты собственно военная подготовка участников будущей экспедиции. Че Гевара, несмотря на астму, посещал все занятия генерала. По отзывам Альберто Байо, Гевара являлся одним из самых дисциплинированных, инициативных и политически грамотных бойцов, он всегда получал 10 баллов по десятибалльной системе. Спустя время, во многом благодаря урокам седовласого Байо, Че Гевара разработает свою стратегию партизанской войны (о ней он подробно расскажет в своих двух книгах). Суть ее сводилась к тому, что партизанский отряд постепенно превращался в армию, которая могла победить другую.

Позже Фидель вспоминал, что Че в редкие выходные дни, которые предоставлялись бойцам, пытался подняться на вулкан Попокатепетль в окрестностях Мехико: «Это высокая гора, 5 тысяч метров. Че делал огромные усилия, но у него так и не получалось достичь вершины. Ему очень мешала его астма. У него никогда не получилось забраться на вершину, но он не оставлял попыток и каждые выходные пытался и пытался. Он приложил героические усилия, но все равно не смог достичь вершины. Вот это я называю характером. Когда мы еще были небольшой группой, каждый раз, когда был необходим доброволец для какого–нибудь сложного задания, первым добровольцем был, конечно, Че»[155].

Че Гевара стал старостой группы, отвечал за ее политическую подготовку, что на первых порах вызывало недовольство у кубинцев, невольно вынужденных внимать аргентинскому чужаку. Но своей простотой, искренностью, а главное, желанием выполнить самое сложное задание, он быстро завоевал симпатии у подавляющего большинства членов группы. «Он отличался поразительным бесстрашием, никогда ничего не боялся и иногда он выдвигал предложение сделать очень сложные и рискованные вещи. И мне приходилось говорить ему „Нет“»[156], – признавался Фидель. Чего стоит, например, такое предложение – Че решил стать своего рода подопытным кроликом, именно на нем экспедиционеры тренировались… делать уколы. За время обучения Че получил около 100 инъекций от своих товарищей!

В феврале 1956 года Фидель получил разрешение на тренировки на пригородном стрельбище, где занимались члены местного стрелкового клуба. Бойцы упражнялись в стрельбе в живых индюков на расстоянии полкилометра. Кто попадал в индюка – получал право съесть трофей. Однажды и Че Гевара вернулся домой к жене с таким трофеем. Это был праздник, ведь из–за нехватки денег бойцы питались в основном лепешками с водой. Впрочем, никто не «зажимал» добычу. Все делились с товарищами. «Нам удалось найти 55 винтовок с оптическим прицелом. Мы практиковались на быках, которых отвязывали на расстоянии 200 метров от стрелка. Мы могли разбить тарелку на расстоянии 600 метров»[157], – вспоминал Фидель.

Со временем около сотни бойцов переехали на ранчо «Санта–Роса» в местечке Чалко в тридцати пяти километрах от Мехико, которое располагалось в гористой местности. Это вызвало настоящее изумление у жителей по соседству. Дело в том, что ранчо было собственностью Эрасмо Риверы, давнего друга Панчо Вильи, командующего партизанской армией, руководителя крестьянского движения в период мексиканской революции 1910—1917 годов и убитого в 1920 году. Судьба Риверы была исключительной. Попав в годы партизанской войны в лапы американского экспедиционного корпуса, Эрасмо Ривера был расстрелян вместе со своими товарищами. Но раны оказались несмертельными и он, выбравшись из–под горы трупов, сумел выжить. Ривера сдавал свое «имение» кубинцам за символическую плату – всего лишь за восемь долларов в месяц. «Санта–Роса» была совершенно не приспособлена для жилья, и бойцам приходилось спать на полу, отгоняя от себя полчища назойливых мух. Однако выигрышным моментом была огромная (16 на 9 километров) территория ранчо, благодаря чему бойцы смогли соорудить настоящий стрелковый полигон и много упражняться в огневой подготовке.

Байо поднимал бойцов среди ночи и гонял их по горной местности. За несколько месяцев бойцам было необходимо пройти трехлетний курс военной школы. С каждой неделей задания усложнялись. Так, например, боец, водрузив на спину товарища, должен был при полной амуниции подниматься с ним в гору.

Седовласый Альберто Байо так увлекся, что выразил желание плыть с повстанцами на Кубу. Правда, он не подходил по ключевым параметрам – возраст и вес. Однако старик сел на жесточайшую диету и умудрился сбросить более десяти килограммов за пару недель.

Фидель Кастро, безусловно, учел горький опыт штурма Монкады, когда бойцы испытывали недостаток как в стрелковом оружии, в особенности в его «тяжелых образцах», так и в патронах. Забегая вперед скажем, что уже в первые дни партизанской борьбы в Сьерра–Маэстра Кастро отдаст негласный приказ о том, что боец может расстаться со всем, кроме оружия. Антонио Потонес, один из продавцов оружия в мексиканской столице, подружился с революционерами и, зная о их финансовых трудностях, взялся обеспечить их новейшими образцами оружия по сниженным ценам.

Как и при штурме Монкады, Фидель предпочел оружие европейского производства. Винтовки с телескопическим прицелом, карабины, пистолеты – единственным условием кубинцев было то, чтобы оружие было совместимо с боеприпасами кубинского производства.

Неоценимую помощь в вооруженном оснащении экспедиции оказывали и рабочие оружейной фабрики, симпатизировавшие Фиделю и его товарищам. Пользуясь просчетами охраны, они тайно выносили по частям продукцию из цехов, затем собирали винтовки и пистолеты и по низким или умеренным ценам продавали их повстанцам.

В Соединенных Штатах через надежных людей удалось приобрести и легально доставить в Мексику пять автоматов «ремингтон». Оттуда же, но уже нелегально было доставлено два десятка автоматов «томпсон», два противотанковых ружья 50–го калибра.

Судьба свела повстанцев с еще одним колоритным человеком. Мария Гонсалес порекомендовала Фиделю своего знакомого – Арсасио Ванегаса Арройо, владельца маленькой типографии, где Фидель и товарищи стали печатать документы «Движения 26 июля». Ванегас был неплохим борцом и основательно «подтянул» физическую подготовку будущих экспедиционеров. У бойцов не было денег даже на автобус, и Ванегас практиковал так называемые пешие походы – бойцы, собиравшиеся в условленном месте, заодно получали навыки проверки на маршруте, преодолевая в день от 8 до 10 километров.

В октябре 1955 года Фидель отправился в поездку по Соединенным Штатам с целью заручиться моральной и финансовой поддержкой кубинских эмигрантов, желавших падения режима Батисты. Как уже говорилось, он в точности скопировал тот маршрут, по которому в конце XIX века, готовясь к своей вооруженной экспедиции, проехал его духовный и идейный учитель Хосе Марти. Фидель посетил штаты Пенсильвания, Нью–Джерси, Коннектикут, Флорида, а также Нью–Йорк. Во всех городах, где ему пришлось остановиться, Кастро выступал на митингах или собраниях с участием патриотически настроенных кубинских эмигрантов. Кастро не скрывал, что собирает «милостыню для своей родины», чтобы она поскорее обрела долгожданную свободу.

Фидель внушал доверие публике. Он был хорошо одет, ухожен. Все отмечали его ораторский дар. А самое главное, он ни словом не обмолвился о коммунизме, в принадлежности к которому его упрекали кубинские и североамериканские газеты. «Состоятельные кубинцы, – писал позже Эн–рике Сальгадо, – больше верили в падение Батисты, чем в социальную программу вождя повстанцев. Иными словами, когда они слушали, они думали о своем, видели лишь свое. Однако их расшевелила новизна системы, смелость намерений человека, геометрия стиля»[158].

Американские власти чинили препятствия для Фиделя и «наводняли» своими агентами помещения, где он выступал. Благодаря провокаторам в эмигрантской среде усиленно запускались слухи о том, что пришедшие на встречу с главным оппозиционером Батисты будут вскоре высланы из США. Фидель писал своим соратникам на Кубе: «Всюду, где мы становились жертвами какого–нибудь агрессивного акта, во много крат возрастал энтузиазм и симпатии к нашему движению, и наши усилия неизменно вознаграждались самым полным успехом»[159].

Несмотря на определенные идеологические разногласия с аудиторией, настроенной на свержение Батисты, но не на изменение существующего на Кубе строя, Фидель кропотливо объяснял цели и задачи своего движения, изложенные в «Манифесте». Он особо подчеркивал, что революционная борьба не заканчивается свержением конкретного тиранического режима, который на тот момент олицетворяли собой Фульхенсио Батиста и его приспешники, на щеках которых, по меткому выражению Фиделя, уже «не осталось места для оплеухи». Борьба должна вестись в первую очередь за искоренение тяжелых условий жизни, в которых прозябали большинство кубинцев.

Кульминацией этой поездки, длившейся чуть более двух недель, стала его речь 30 октября 1955 года в нью–йоркском зале «Палмгарден», куда пришла почти тысяча представителей кубинской диаспоры. Именно там Фидель Кастро заявил: «Могу с полной ответственностью сказать вам, что в 1956 году мы будем либо свободными, либо мучениками. Эта борьба началась для нас 10 марта, она длится уже почти четыре года, и она закончится лишь в последний день существования диктатуры либо в последний день нашей жизни»[160].

Каковы же были практические итоги этой североамериканской поездки Фиделя Кастро? Конечно же ему не удалось с первого захода собрать заветный миллион. В Мехико Фидель вернулся с пятьюдесятью тысячами американских долларов. Но и это был успех. На эти деньги можно было купить и недостающее оружие, и судно для экспедиции на Кубу. Но самое главное состояло в том, что в нескольких городах Соединенных Штатов были созданы так называемые комитеты поддержки «Движения 26 июля». Они обещали Фиделю финансовую помощь в будущем и впоследствии выполнили свое обещание. В годы кубинской революции за границей – в США, странах Центральной Америки и Карибского бассейна – действовали 62 таких комитета, которые собирали средства, приобретали оружие и разъясняли людям цели и задачи повстанцев.

По возвращении из США Фидель написал «Манифест номер 2», который, как и первое воззвание, в основном предназначался его соратникам и соотечественникам на Кубе. В этом документе Фидель подробно рассказал о своем пребывании в Штатах и о проблеме «финансирования восстания». «Другие просят деньги для себя лично и отдают в залог дома, земли, одежду, мы же просим деньги для Кубы, а в залог отдаем наши жизни»[161], – писал Фидель.

Тем временем на самой Кубе в борьбу с Батистой вовлекались все новые силы. Дело дошло до того, что офицеры решили устроить переворот, который, правда, носил не политический характер, а скорее походил на «внутренние разборки» в среде военных. Однако офицерский заговор во главе с полковником Р. Баркином был раскрыт и все его участники угодили за решетку. Они были освобождены из тюрем только революционными властями в 1959 году.

Батиста принялся закручивать гайки в стране. Он фактически спустил с «поводка» свою тайную полицию. Не проходило дня, чтобы на Кубе не обнаруживали изувеченный труп студенческого или профсоюзного активиста со следами многочисленных побоев, вырванными ногтями. Батистов–ская полиция даже не утруждала себя прятать трупы. В лучшем случае сбрасывала их с обрывов в море! При этом посол США на Кубе А. Гарднер называл Фульхенсио Батисту «самым честным человеком из всех политических деятелей Кубы»[162].

В декабре 1955 года на Кубе началась забастовка рабочих сахарных заводов, к которой присоединились рабочие табачных заводов, железнодорожники, студенты. Последние начали вооруженные столкновения с полицией. Напуганный Батиста перебрался в свою военную ставку в крепости Колумбия. После подавления выступления студентов он закрыл все высшие учебные заведения страны.

А в апреле 1956 года было жестоко подавлено выступление пятидесяти студентов, которые, вдохновившись примером Фиделя и его товарищей, захватили несколько грузовиков и попытались взять штурмом армейские казармы в городе Матансас, однако были встречены шквальным огнем из пулеметов. Треть молодых людей погибла на месте, оставшиеся успели укрыться в гаитянском посольстве. И тут Батиста пошел на беспрецедентный шаг. В нарушение всех дипломатических норм и правил он отдал приказ военным ворваться на территорию посольства и уничтожить повстанцев. Это походило на карательную операцию. На глазах у дипломатов военные гонялись за безоружными молодыми людьми и убивали их. В посольстве не осталось ни одного помещения, где не было бы трупа студента.

Кастро понимал, что на Кубе, выражаясь марксистским языком, уже сложилась революционная ситуация и необходимо ускорить подготовку вооруженной экспедиции на Кубу. Но глупо было бы думать, что батистовские спецслужбы оставались в неведении относительно намерений кубинских эмигрантов в Мексике. Как выяснилось позже, в среду повстанцев затесался предатель по имени Венерио. Охранке важно было отследить все связи Кастро на родине, круг его помощников и союзников.

Особая роль в нейтрализации деятельности революционеров–эмигрантов отводилась кубинскому посольству в Мехико, военный атташе которого находился в прямом контакте с Фульхенсио Батистой и главой Генерального штаба вооруженных сил Кубы. Сводки о деятельности революционеров в Мексике составляли львиную долю шифротелеграмм, доставлявшихся лично Батисте. Атташе докладывал, что Фидель Кастро и его соратники собирают деньги и покупают оружие.

Борьбу с Фиделем было решено вести в двух направлениях: пропагандистская кампания на Кубе и нейтрализация революционеров в Мексике. И проправительственные газеты, и правобуржуазные партии, и даже оппозиционеры Батисты из ортодоксальной партии обрушились с нападками на Фиделя, упрекая его в том, что «он занят сбором подаяний на территории США для свержения законно избранного президента». Но, как всегда, «забыли», что и сам режим Батисты, и некоторые партии существовали за счет американских подачек и субсидирования.

Еще в декабре 1955 года Фидель Кастро, который, безусловно, был в курсе грязной пропагандистской кампании, развернутой против него и товарищей в родной стране, пишет гневную статью, которую опять рискует напечатать популярный кубинский журнал «Боэмия». В статье Фидель отрекается от каких–либо контактов с бывшими союзническими партиями и движениями, ставшими на путь пособничества диктатуре Батисты. Тем самым он окончательно отрезает пути к сотрудничеству или компромиссу как с властными структурами на Кубе, так и с некогда бывшими политическими союзниками и однопартийцами.

До кубинского диктатора дошло содержание речи Фиделя Кастро, произнесенной 30 октября 1955 года в Нью–Йорке. Из нее следовало, что до конца 1956 года революционеры должны высадиться на Кубе и начать вооруженное восстание. Батиста и его советники приняли решение о физическом устранении Кастро в Мексике, чтобы затем списать преступление на «криминальные разборки»: дескать, собрал большую сумму денег «на какие–то темные делишки» и не поделился ими с местными авторитетами. Руководство этой операцией было возложено на кубинского военного атташе в Мехико.

Однажды Мария Антония Гонсалес, хозяйка квартиры, где жил Фидель в Мехико, вышла из дома за покупками. Наметанный глаз женщины, знавшей в своем квартале всех, заметил нервничающего незнакомца. А тот, увидев ее, спешно скрылся за углом. Мария Антония немедленно сообщила об этом странном типе революционерам. Они схватили незнакомца и допросили. Им оказался известный в Мехико гангстер Поликарпо Солер. 10 тысяч долларов – такой гонорар пообещали ему за убийство Фиделя Кастро, чью фотографию нашли у него в кармане. Позже уже на допросе в полиции выяснилось, что заказчиками убийства являлись сотрудники кубинского посольства. Они даже не скрывали своих намерений. Действовали напрямую, а не через подставных лиц.

Судьба в очередной раз отвела злодейский удар от Фиделя. Тем не менее на собрании соратники с трудом убедили Кастро реже выходить в город, и обязательно в сопровождении «группы товарищей».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.