2012. О мертвых только хорошо?

2012. О мертвых только хорошо?

Повторный показ сериала «Дело гастронома № 1» весной этого года собрал больше откликов, чем премьерный 2011 года. У авторов подобных лент, как и у биографов, — задача непростая. Здесь в полный рост встает вопрос: как быть со стандартной установкой «О мертвых либо хорошо, либо ничего»? Ведь как подметил Михаил Леонтьев, «лицемерие — последнее прибежище добродетели», и эту максиму никто не отменял. Однако очевидным образом многие желают знать не только обстоятельства жизни ВИП-персон, но и подробности их смерти. При этом досужие потребители информации почему-то отказывают своим знаменитостям в элементарном праве — быть людьми. Не желают признавать, что властителям дум отнюдь не чужды человеческие слабости и пороки; что они — не святые; любят, как и большинство человеков, вкусное, запретное, вредное. Однако нужны ли пикантные подробности потребителям? Тиражи говорят — да, комментарии в блогах — нет. Режиссера Милоша Формана в свое время освистали за то, что великого Амадея Моцарта он — согласно документам — показал в своем фильме ничтожеством. Публика желает адекватности гения высшим моральным критериям. Однако, увы, талант не облагораживает своего носителя. И этот каприз мироздания неприемлем теми, кто руководствуется мещанским тезисом: «Сделайте мне красиво!». Так за что голосует публика? За романтизм или реализм в искусстве жизни? За сказки или быль, пока она не поросла быльем? Гамлетовский вопрос: говорить или нет? Андрей Кончаловский был подвергнут остракизму за то, что тщательно отрисовал свои романтические экзерсисы. Как это ни смешно, права на собственную биографию у всех оказываются смежными, ибо события происходят с участием третьих лиц. После в меру ироничного и беспредельно искреннего выступления Марка Рудинштейна мы знаем не только то, что режиссер овладел Юлией Высоцкой после знакомства в лифте, ной в какой именно позе он это сделал. Всякий раз, когда деятель культуры пишет нелицеприятную правду о коллегах, он подставляется. О мужчине рассказал — скажут, завидует. О женщине — не дала, сводит счеты. Так имеют ли социально значимые персонажи право на мемуары? Или их дело — цементировать взлелеянные публикой мифы, а «разгребать грязь» все-таки должны профессионалы? Годное ли дело — инспектировать интимные женские прелести? Риторика, скажете. Отнюдь. Обязанность. Для гинекологов. А для соседа или сослуживца — табу.

Помню, мастер жанра Александр Невзоров во «взглядовском» интервью 1989 года (о границах журналистской этики) сказал мне: «Есть такая присказка: «В доме повешенного не говорят о веревке». Так вот, репортер — это тот, кто говорит».

Такая работа. Доля такая. Проблема в том, что тезис «О мертвых или — или» изначально порочен. Ну вот ФСБ устранила Сайда Бурятского. С официальной точки зрения он враг общества, и рассказывать о том, что Александр Александрович Тихомиров был проповедником и идеологом северокавказского вооруженного подполья, — неуместно. Ведь о мертвых «только хорошо»? Значит, нельзя называть его бандитом? Но он бандитствовал, из песни слова не выкинешь. Стало быть, все зависит, как приговаривает медиаидеолог Марина Леско, от общественной «оценки». Сдал профессию на «отлично» — имеешь право на посмертную редакцию своей жизни. Теперь люди узнают только о том, какой ты был праведный, добрый и умный. Ну а если завалился, то соберешь в зачетку одни двойки. Был звездой «Обыкновенного чуда» — после смерти никто не смеет выйти за рамки парадной биографии. Казнен как серийный убийца — на тебя мораторий не распространяется. О Гитлере или Чикатило — или плохо, или ничего. И это никого не удивляет. Удивляет другое: аудитория не отдает себе отчет в том, что стандарт и тут двойной. Как дно. Сумрачное дно тех, кто не сумел соответствовать мифу.