Пазл 44. Риск

Пазл 44. Риск

Фаина Раневская жила в то время, когда сжигали книги. Не так открыто, как это делала Германия в 30–40-х годах минувшего столетия, не на площадях, а тайно, в кочегарках, не разрешая истопникам даже развязывать мешки.

В мешках были книги. Там были поэты. Те, кто вдруг объявлялся врагом народа этой страны.

У Раневской было немало таких книг, которые, найди их у нее, стали бы основанием для ареста. Некоторые книги были переписаны ее рукой в тетрадки. Так было со стихами Саши Черного — отдельная толстая тетрадь. Еще в далекие 30-е годы она, вздрагивая от каждого шороха за дверью, переписывала их.

Зачем? Зачем было рисковать, если этот вот «самиздат» приравнивался к книгам и статьям злейшего врага советского государства Троцкого? Ведь ко всему прочему появился и новый ярлык: «внутренний эмигрант», то есть такой человек, которого можно было обвинить в симпатиях к эмигрантам, к готовности самому эмигрировать. Пойди докажи, что у тебя внутри совсем иное!

Так зачем было рисковать?

Потому что эта была поэзия. Это было искусство.

Однажды к одному актеру, хорошему знакомому Раневской, пришли по доносу: бдительные соседи донесли, что из квартиры актера по ночам они слышат пение «проклятого эмигранта Шаляпина»! На Лубянке актера спасло только то, что он готовился играть в спектакле роль следователя, который разоблачает врагов народа. И вот слушал голос Шаляпина, чтобы угадать, запомнить те нотки, которые бы раскрывали в этом артисте его настоящую «подлую сущность».

Фаина Раневская держала у себя «самиздат» Саши Черного и другие запрещенные в стране книги и по той причине, что она черпала оттуда настоящие чувства и эмоции той поры, что помогало ей самой потом максимально правдиво передать своей игрой атмосферу того времени.

«Они дают мне интонацию и характер», — признавалась она.

Знала, что может быть не просто наказана, но осуждена на долгие годы тюрьмы. И все равно хранила…