1 ноября – Михаил РОММ
1 ноября – Михаил РОММ
Михаил Ромм родился 24 января 1901 года в Иркутске. Его отец был врачом-бактериологом, однако в начале XX века он, как и многие российские евреи, увлекся революционной деятельностью и вступил в РСДРП. По ее заданию он выступал пропагандистом в рабочих кружках. За это его неоднократно арестовывала полиция и сажала в тюрьму. В 1904 году, когда окончился очередной срок ссылки Ромма-старшего, он перевез семью к себе на родину – в Вильно. Но там он опять занялся революционной деятельностью (и вовлек в нее свою жену, хотя у них на руках было трое малолетних детей), что привело к очередному аресту. Причем арестовали обоих супругов. К счастью, мать Ромма выпустили достаточно скоро, и она с детьми переехала к своему отцу в Москву.
Атмосфера революционно настроенной семьи не могла не наложить отпечаток на подрастающих детей. Эта атмосфера сказалась даже при выборе гимназии, куда определили всех трех отпрысков Роммов. Это было учебное заведение Кирпичниковой, которое отличалось хорошим составом демократически настроенных педагогов и редкостным для тех времен совместным обучением мальчиков и девочек. В этой гимназии учились дети многих известных людей того времени, например мхатовцев Ивана Москвина, Василия Качалова, а также дети революционеров – дочь Бонч-Бруевича, племянник Свердлова и др.
Приход к власти большевиков в 1917 году Роммы встретили с воодушевлением. Ромм-старший ушел на руководящую партийную работу, а его средний сын Михаил записался добровольцем в Красную Армию. Парню в ту пору было всего 17 лет.
В армии Михаил прослужил до конца Гражданской войны, а когда вернулся в Москву, поступил учиться на скульптора во ВХУТЕМАС. Там он познакомился с Владимиром Маяковским и даже одно время вместе с ним рисовал плакаты РОСТа. Однако ни скульптора, ни живописца из Ромма в итоге не получилось. Хотя задатки у него были хорошие: достаточно сказать, что его учительница по скульптуре Голубкина предлагала ему остаться на своей кафедре. Но Ромм не согласился и погрузился в разнообразные литературные опусы. Для заработка он переводил, а для души писал стихи, пьесы, новеллы, шлифуя свой стиль. А в конце 20-х Ромм увлекся кинематографом.
Увлекшись кино, Ромм нашел такое место, где, по его же словам, можно было вертеть в руках пленку, просматривать картины, возиться с ними, вырезать из них куски, вставлять обратно. Это был сектор детского кино в Институте методов дошкольного образования. Кроме этого, Ромм продолжал заниматься литературной деятельностью, но теперь уже для кинематографа: он писал сценарии в соавторстве с другими литераторами. Два из них были поставлены в 1931 году разными режиссерами: «Реванш» и «Рядом с нами».
Однако мечтой Ромма было не только писать сценарии, но и самому снимать по ним фильмы. Он чувствовал, что ему это дело подвластно, хотя не имел никакого специального образования. Чтобы осуществить эту мечту, Ромм в 1931 году устроился ассистентом к начинающему режиссеру Александру Мачерету, снимавшему картину об ударниках Днепростроя «Дела и люди». После чего стал вынашивать идею заполучить собственную постановку. На первый взгляд эта затея казалась чистой авантюрой, поскольку на режиссера Ромм никогда не учился. Однако надо было знать Ромма – уж если он что-то задумал, то обязательно добивался.
В 1932 году Ромм написал сценарий по новелле Ги де Мопассана «Пышка» и отправился с ним на «Мосфильм». Там его встретили без особого энтузиазма, поскольку экранизации тогда не приветствовались – актуальны были фильмы про современность, про пафос новой жизни. Однако сценарий Ромма настолько поразил воображение редакторов сценарного отдела, что они немедленно рекомендовали его к постановке. Причем шансы на то, что фильм доверят снимать самому Ромму, были равны нулю. В тот год как раз состоялся выпуск первого режиссерского факультета ГИКа и имевшие дипломы режиссеры требовали работу. Но поскольку сценарий Ромма был весьма необычен и сложен, на «Мосфильме» решили рискнуть и доверили постановку фильма самому сценаристу.
Фильм снимался в тяжелых условиях. Работы велись по ночам, поскольку большая часть артистов днем была занята в спектаклях. Денег на съемки было выделено в обрез, поэтому приходилось на всем экономить. Например, в эпизоде, где голодные буржуа поедают кур, курицы были настоящие, однако имелись в единственном экземпляре, поэтому использовали их в течение нескольких съемочных дней, закрепляя за каждым из актеров: на каждой птице имелась бирка с именем актера, который должен ее поедать.
Однако все затраты с лихвой окупились, когда картина вышла в прокат. «Пышка» была хорошо принята массовым зрителем и даже удостоена приза на Венецианском кинофестивале.
Со своей будущей женой актрисой Еленой Кузьминой Ромм познакомился при обстоятельствах весьма скандальных. Кузьмина была довольно известной актрисой и в середине 30-х была замужем за режиссером Борисом Барнетом. Но в 1936 году Ромм пригласил Кузьмину на главную роль в свой фильм «Тринадцать». Съемки проходили вдалеке от Москвы – в пустыне под Ашхабадом. Именно там между актрисой и режиссером и вспыхнул роман. Свидетелем этого стала вся съемочная группа, и кто-то из «доброжелателей» тут же дал знать об этом Барнету в Москву.
Когда весть достигла адресата, Барнет буквально взорвался. Поскольку в прошлом он был прекрасным боксером, он решил разобраться с обидчиком по-мужски. И отправился в пустыню Каракумы, к месту съемок. Однако перед встречей с Роммом Барнет внезапно так разволновался, что решил для храбрости поддать. Но не учел одного обстоятельства: после того как на съемках фильма произошел скандал с актером Николаем Крючковым (он систематически пьянствовал, и его выгнали из группы), было принято решение все спиртное в съемочной группе уничтожить. Столкнувшись с этой проблемой, Барнет в конце концов не нашел ничего лучшего, как влить в себя флакон одеколона «Сирень». И только после этого отправился к Ромму.
В доме Ромма, который, в отличие от Барнета, не был ни боксером, ни вообще активным физкультурником, происходили не менее сильные переживания. Он знал, что на съемки приехал разъяренный муж Кузьминой и что встречи с ним ему не миновать. Поэтому тоже решил залить свои переживания спиртным; естественно, ничего не нашел и выпил полфлакона одеколона, но другой марки. Именно это обстоятельство и решило исход поединка. Принюхавшись друг к другу, соперники внезапно… стали смеяться. И конфликт разрешился мирным путем. Барнет простил своего обидчика и отпустил жену на все четыре стороны. Их дочь Наташа ушла вместе с матерью.
Фильм «Тринадцать» принес Ромму славу среди рядовых зрителей – картина стала лидером проката 1937 года. А вот славы в «верхах» Ромм удостоился после того, как в 1938–1939 годах снял дилогию о Ленине «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году». За эти работы, которые понравились лично Сталину, режиссер был удостоен Сталинской премии. Случилось это весной 1941 года, когда Ромм уже успел снять еще один фильм – «Мечта». Однако начавшаяся вскоре война сломала его экранную судьбу – премьера фильма выпала на 23 июня. Поэтому картину выпустили в прокат только в 1943 году, когда в войне наступил перелом в нашу сторону. Правда, для самого Ромма эта премьера была окрашена в мрачные тона. Именно тогда пришло известие, что покончил с собой его старший брат Александр. Он служил на крейсере военным корреспондентом и, по одной из версий, не смог смириться с теми проявлениями антисемитизма, которые имели место в среде партработников.
Снятых с должности политработников-евреев стали отправлять в боевые части. Видимо, именно под эту кампанию и угодил брат Ромма.
Между тем и самому Михаилу Ромму тоже пришлось испытать на себе последствия этой кампании. В 1943 году было принято решение создать на базе «Мосфильма» новую киностудию под названием «Русфильм», где должны были работать исключительно русские режиссеры. А всех режиссеров-евреев (а таковых в советском кинематографе было порядка 70 %) предполагалось сосредоточить на Алма-Атинской киностудии (кстати, когда эвакуированные туда «Мосфильм» и «Ленфильм» временно объединились, то во главе этого новообразования был поставлен еврей Фридрих Эрмлер, а заместителями у него оказались тоже евреи Леонид Трауберг и Юлий Райзман). По этому поводу был собран актив объединенных киностудий, на котором выступил глава Кинокомитета Большаков. После его выступления начались прения, в которых самую эмоциональную речь произнес именно Михаил Ромм. Он с таким гневом обличал затею с «Русфильмом», что вызвал бурю восторгов у большинства присутствующих (что неудивительно, поскольку это большинство составляли единоверцы Ромма). Правда, многие из восторгавшихся сразу после собрания подходили к Ромму и говорили: «Ну, теперь, Миша, тебя с кашей съедят!»
Как ни странно, но никто Ромма не съел. Более того, его… поощрили. Три дня спустя ему позвонил из Москвы руководитель Отдела агитации и пропаганды ЦК Г. Александров и сообщил, что режиссеру присвоена персональная ставка. А идея с «Русфильмом» так и осталась на бумаге. Видимо, в «верхах» поняли, что ссориться с евреями себе дороже.
До конца десятилетия Ромм снял еще три фильма: «Человек № 217», «Русский вопрос» и «Секретная миссия». Эти ленты принесли режиссеру три Сталинские премии. Хотя во время съемок одного из них – «Русского вопроса» – Ромма едва не выбросили из профессии. А поводом к этому стало то, что Ромм написал письмо в Америку русскому актеру Михаилу Чехову. Этот поступок был расценен как антисоветский, поскольку в те годы в разгаре была «холодная война» и в СССР началась борьба с низкопоклонством перед Западом. Однако Ромм и здесь сумел выйти сухим из воды. Поручение написать это письмо ему дал его коллега режиссер Марк Донской, который теперь собирался выступить на «суде чести» и заклеймить Ромма позором. Тогда Ромм честно сказал Донскому: если выступишь, я расскажу правду о твоем поручении. И Донской, испугавшись, бросился в ЦК и уговорил не проводить «суд чести».
Из трех последних фильмов Ромма простому зрителю больше по душе пришлась «Секретная миссия» – шпионский боевик про работу советских разведчиков в гитлеровском тылу. Главную роль в нем играла жена Ромма Елена Кузьмина, которая снималась во всех его картинах. Мало кто знает, но на съемках этого фильма супруга режиссера рисковала жизнью по-настоящему. В знаменитом эпизоде, где ее героиня Марта убегает от погони на автомобиле, был использован настоящий снайпер, который стрелял из винтовки по ветровому стеклу, а Кузьминой приходилось отклонять голову в сторону. Ошибись она с уклоном головы хотя бы на пару сантиметров, и трагедии было бы не избежать. Но сама актриса и ее муж-режиссер пошли на это, чтобы придать достоверность эпизоду. И отсняли даже два дубля.
К началу пятидесятых Михаил Ромм уже считался корифеем советского кинематографа, четырежды лауреатом Сталинских премий. Вместе с женой и приемной дочерью он жил в первом кинематографическом доме на Большой Полянке, преподавал во ВГИКе и одно время даже стал главным человеком в кино – возглавлял Главное управление по производству художественных фильмов. Однако в обычной жизни Ромм был чрезвычайно прост в общении, как говорится, без закидонов. Его личность хорошо характеризует один случай, произошедший с ним после войны.
Однажды во двор его дома зашел нищий, который стал ходить по квартирам киношного дома и просить милостыню. Когда Ромм открыл ему дверь, он узнал в этом человеке своего бывшего однокашника по ВХУТЕМАСу, который слыл в училище самым одаренным студентом. Узнав, что теперь его однокашник вынужден побираться, Ромм сделал поистине царский жест: он истратил все постановочные за свой последний фильм на приобретение мастерской и оборудования для бывшего однокашника. Увы, но этот жест не помог: мастерская вскоре была пропита.
В начале 50-х, когда в советском кинематографе утвердились времена «малокартинья», Ромм без работы не сидел: снял дилогию об адмирале Ушакове, состоявшую из двух фильмов: «Адмирал Ушаков» и «Корабли штурмуют бастионы» (оба – 1953). Хотя поначалу Ромм вроде бы не хотел участвовать в этом проекте, который считался госзаказом – идея снять патриотическую картину о великом русском флотоводце принадлежала лично Сталину. Но, прикинув, чем может обернуться для него подобный отказ, Ромм затем согласился.
После смерти Сталина, когда вновь стало возможно снимать фильмы на современные темы, Ромм решил обратиться к международной тематике – снять фильм об опасности возрождения фашизма в Европе. Так на свет родился фильм «Убийство на улице Данте». Это был первый фильм Ромма за последние 20 лет, в котором не снималась его жена Елена Кузьмина. Причем это была не прихоть Ромма, а приказ «свыше»: в те годы в недрах Госкино родился приказ, запрещающий режиссерам снимать в своих картинах собственных жен (этим грешили многие мэтры отечественного кино: Иван Пырьев, Сергей Герасимов и др.).
Фильм «Убийство на улице Данте» был хорошо принят рядовым зрителем, однако критика его разнесла в пух и прах. К слову, не любил эту свою работу и сам Ромм. В дни, когда он вместе со сценаристом Евгением Габриловичем приступал к работе над сценарием, тема возрождения фашизма стала очень актуальна. Это было как бы предвидением будущего. Но на момент завершения съемок это оказалось уже констатацией происходящих процессов. Острота и прозорливость замысла ушли, что для Ромма было очень досадно и уже неинтересно. После этой неудачи Ромм в течение шести лет ничего не снимал.
Но так длилось недолго, и в начале 60-х Ромм сумел не только себя полностью реабилитировать в глазах коллег и зрителей, но даже превзошел все их смелые ожидания. Он снял остросовременное кино об ученых-ядерщиках «Девять дней одного года» (1962).
По словам самого Ромма, это была «картина-размышление». В ней научные поиски неотделимы от нравственных оценок деятельности человека, его ответственности за судьбы мира. Вот почему внешний фон в фильме Ромму не очень важен (отсюда и ошибки: в реальной жизни ученый никогда не входил в реакторную зону), а важна внутренняя суть сюжета. Этот фильм стал настоящей сенсаций: он был удостоен Государственной премии РСФСР, завоевал множество наград на различных международных кинофестивалях. Кроме этого, он стал поводом к тому, чтобы тысячи молодых людей по всей стране захотели стать учеными-ядерщиками. Например, академик Александр Румянцев (ныне он руководитель Федерального агентства по атомной энергии) пришел в эту профессию именно под влиянием фильма Ромма. По словам Румянцева: «Меня в фильме привлекли не столько перспективы науки, которых я не сознавал, сколько идея самопожертвования. В моем поколении многие пошли в науку под влиянием этого великого романтического фильма».
Однако в год выхода фильма на широкий экран Ромм вновь оказался в эпицентре грандиозного скандала, причем опять на националистической почве. Дело в том, что после того как хрущевское руководство взяло курс на поддержку Египта (с конца 50-х), советская еврейская элита стала горячо сочувствовать Израилю. На этой почве в СССР вновь резко обострилась борьба между представителями двух течений – державниками и либералами-западниками. Ромм принадлежал к последним.
В декабре 1962 года, выступая в ВТО на творческом семинаре под названием «Традиция и новаторство», он произнес речь, где обрушил свой гнев на державников, причем не только на советских. В частности, Ромм попенял покойному П. И. Чайковскому за его увертюру «1812 год». А сказал режиссер следующее:
«Насколько я понимаю, эта увертюра несет в себе ясно выраженную политическую идею – идею торжества православия и самодержавия над революцией. Ведь это дурная увертюра, написанная Чайковским по заказу. Это случай, которого, вероятно, в конце своей жизни Петр Ильич сам стыдился. Я не специалист по истории музыки, но убежден, что увертюра написана по конъюнктурным соображениям, с явным намерением польстить церкви и монархии…»
На самом деле великий композитор абсолютно не стыдился этой увертюры, поскольку воспевал в ней не самодержавие, а патриотизм и мужество русского народа, который одолел супостата Наполеона и его многотысячную армию. Кроме этого, негоже было Ромму уличать Чайковского в приспособленчестве, поскольку сам он был не без греха: если Чайковский написал всего одну увертюру, которую можно заподозрить в конъюнктурщине, то Ромм снял несколько фильмов в угоду властям, за что и был удостоен четырех Сталинских премий. В двух из этих фильмов («Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году») фигурировал Сталин, которого теперь Ромм всячески поносил и проклинал (даже собственноручно вырезал эпизоды с его участием из своих картин).
Далее в своей речи Ромм вступил в защиту итальянского неореализма, а также смешал с грязью писателя Всеволода Кочетова и других державников, которые, в отличие от большинства либералов, от Сталина не отреклись.
Эта речь станет поводом к серьезному скандалу. Горячо поддержанная либеральной общественностью (речь отпечатают на машинке и распространят в интеллигентской среде), она будет осуждена руководством страны. После чего Ромма заставят уйти с преподавательской деятельности во ВГИКе. Правда, опала продлится всего несколько лет, и во второй половине 60-х режиссер вновь вернется в стены института. Тогда же он снимет и свой очередной фильм, который окажется последним в его биографии.
Речь идет о документальной ленте «Обыкновенный фашизм», приуроченной к 20-летию Победы. Однако власти, хорошо помнившие прежние поступки и высказывания режиссера, заподозрят его в двойной игре: им покажется, что под фашизмом Ромм имел в виду и сталинизм. В сущности, так оно и было, о чем Ромм неоднократно говорил в узком кругу: дескать, он снимал кино об опасности любого тоталитаризма. За это его фильм так и не был удостоен Ленинской премии, хотя либералы прилагали все усилия, чтобы он ее получил.
В 1969 году Ромм задумал снять еще один документальный фильм – на этот раз о событиях в Китае под названием «Великая трагедия». Руководители Госкино сначала разрешили ему этот проект, но потом передумали: им показалось, что получится та же история, что и с «Обыкновенным фашизмом», то есть перевертыш. В недрах Госкино даже появилась фраза на этот счет: «Ромм хочет сделать „Обыкновенный социализм“. Однако запретить режиссеру снимать свой фильм никто не посмел. Поэтому была выбрана иная тактика: еще одному режиссеру, но на другой студии – ЦСДФ – была дана команда снять параллельно свой фильм про события в Китае. Этот фильм вышел аккурат в тот самый момент, когда Ромм еще работал над своей картиной, – весной 1971 года. Когда режиссер узнал об этом, у него случился шок. Как он писал в своем письме председателю Комитета по кинематографии А. Романову: „Ничего подобного я в своей жизни не переживал…“ После этого случая режиссер прожил всего полгода.
У Ромма было больное сердце, врачи настоятельно рекомендовали ему как можно меньше волноваться, но режиссер не мог сидеть без дела. В сентябре 71-го врачи предложили ему лечь в больницу, но Ромм отказался, мотивируя это тем, что не имеет права бросать свою съемочную группу. Плохое самочувствие режиссера внешне не было заметно, особенно постороннему глазу. Ромм никогда не жаловался, никогда не позволял себе быть не энергичным. Лишь однажды в присутствии коллег сказал: «Ходит старая с косой где-то за спиной, рядом». Затем помолчал и уже энергично добавил: «Мне нужно еще 10 лет». У Ромма было много замыслов: экранизация пьесы Александра Володина, телевизионный вариант фильма «Обыкновенный фашизм», книга по режиссуре и, наконец, – съемки документального фильма «Мир сегодня». Однако осуществить эти задумки ему так и не удалось.
Утром в понедельник, 1 ноября 1971 года, Михаил Ромм встал пораньше – через три дня он должен был лечь в больницу, а ему надо было составить четкий план работы съемочной группы на время его отсутствия, уточнить программу съемок в Союзе и за рубежом, дать наставления по ВГИКу, где он преподавал. В разгар работы в его кабинет зашла жена – актриса Елена Кузьмина, которая принесла ему померить белье для больницы. Ромм взял в руки рубашку и внезапно покачнулся. Жена успела довести его до кровати, уложить, и в следующую секунду великий режиссер скончался.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.