Глава 10. Ленинград – Витебск

Глава 10. Ленинград – Витебск

В то время как дивизии 11 армии, находясь в Крыму, отдыхали от перенесенных ими тягот, а я проводил свой отпуск в Румынии, штабы имели задачу подготовить форсирование Керченского пролива. Это должно было явиться началом участия армии в уже развернувшемся большом наступлении южного крыла германской армии. Находясь в Предеале, я был в курсе того, как проходит подготовка, так как меня навещал начальник оперативного отдела штаба армии полковник Буссе. К сожалению, из всей этой подготовки ничего не вышло, кроме напрасной бумажной писанины. Гитлер, гнавшийся, как всегда, сразу за несколькими целями и переоценивший начальные успехи нашего наступления, отказался от первоначального плана включить в него и 11 армию.

Когда я 12 августа возвратился в Крым, то нашел здесь, к моему сожалению, новые указания Главного командования. План форсирования армией Керченского пролива отпадал. Выполнение этой операции возлагалось лишь на штаб 42 корпуса и 42 дивизию совместно с румынами. 11 же армия предназначалась для захвата Ленинграда, куда уже была отправлена действовавшая под Севастополем артиллерия. Но, к сожалению, в дальнейшем от нашей армии откололись еще 3 дивизии. 50 дивизия должна была оставаться в Крыму, 22 дивизия, опять преобразованная в авиадесантную, была отправлена на остров Крит, где она оставалась, по существу, в бездействии до конца войны, а это была одна из наших лучших дивизий. Уже во время переброски у нас была взята в группу армий «Центр» 72 дивизия, чтобы ликвидировать на одном участке кризисное положение. В результате для выполнения будущих задач в распоряжении штаба армии из старых соединений остались только штабы 54 и 30 корпусов, а также 24, 132, 170 пехотные и 28 горнострелковая дивизии. Такое расчленение армии, в которой под руководством штаба армии длительное время совместно действовали одни и те же корпусные штабы и дивизии, при любых обстоятельствах было достойно сожаления, каковы бы ни были причины, побудившие Главное командование на такой шаг. Знание друг друга, доверие друг к другу, добытое в трудных боях, – это моменты, которые имеют большой вес в войне и которыми никогда не следовало бы пренебрегать.

Помимо этого вопроса, всплыл другой, еще более важный. Целесообразно ли было в этот момент снимать 11 армию с южного крыла Восточного фронта, чтобы поставить ей, несомненно, менее важную задачу – захват Ленинграда? Ведь летом 1942 г. Германия искала решения своей судьбы на юге Восточного фронта. А для этого никакое количество сил не было лишним. Тем более что, исходя из целей, которые преследовал Гитлер, можно было с самого начала видеть, что немецкое наступление будет развиваться в двух направлениях – на Сталинград и на Кавказ – и что чем далее на восток продвинутся наступающие войска, тем более растянутым окажется северный фланг наносящего удар клина.

Ход событий показал, насколько нужна была в дальнейшем 11 армия на южном крыле, независимо от того, была бы она использована для форсирования Керченского пролива, чтобы воспрепятствовать отходу противника на Кавказ, или действовала бы сначала в качестве оперативного резерва наступающих армий.

Когда я по пути на север сделал посадку в Виннице, чтобы обсудить в главной ставке фюрера мои новые задачи, я подробно говорил по этому вопросу с начальником Генерального Штаба генерал-полковником Гальдером. При этом Гальдер дал ясно понять, что мысль Гитлера добиваться захвата Ленинграда одновременно с наступлением на юге противоречит его точке зрения. Но Гитлер настоял на этом и не отступит от своего намерения. Правда, на мой вопрос, считает ли он, Гальдер, возможным обойтись вообще без 11 армии на юге, он ответил утвердительно. Я сам в этом сомневался, но не мог тогда опровергнуть эту точку зрения начальника Генерального Штаба.

При этом моем посещении я с ужасом констатировал, насколько плохими были отношения между Гитлером и его начальником Генерального Штаба. Из доклада об обстановке выяснилось, что в группе армий «Центр» вследствие наступления советских войск в одном районе создалось кризисное положение (для ликвидации которого была направлена наша 72 дивизия). Когда Гитлер в связи с этим начал делать выпады против сражавшихся там войск, начальник Генерального Штаба настойчиво возражал ему. Он указал на то, что войска давно уже переутомлены, что большие потери в офицерском и унтер-офицерском составе не могут не оказывать влияние на состояние и боеспособность армии. Эти соображения, изложенные Гальдером в исключительно деловой форме, имели следствием взрыв гнева Гитлера, впрочем, единственный, случившийся в моем присутствии. В нетактичной форме Гитлер подверг сомнению право начальника Генерального Штаба высказывать подобные суждения относительно его мнения. Он, Гитлер, де может судить обо всем этом гораздо лучше, так как он в первую мировую войну сражался в качестве пехотинца на фронте, в то время как генерал Гальдер не был там. Вся сцена была настолько недостойной, что я демонстративно отошел от стола с картами и вернулся с докладом лишь по требованию Гитлера, после того как он успокоился. Я считал нужным поговорить после доклада с начальником управления кадров генералом Шмундтом, бывшим одновременно военным адъютантом при Гитлере. Я сказал ему, что подобные отношения между главнокомандующим и начальником Генерального Штаба сухопутных сил совершенно невозможны. Либо Гитлеру нужно слушаться своего начальника Генерального Штаба и соблюдать необходимые формы обращения с ним, либо последний должен сделать для себя определенные выводы. К сожалению, ничего подобного не произошло. Шесть недель спустя вследствие разрыва между Гитлером и генерал-полковником Гальдером последний был уволен в отставку.

27 августа штаб 11 армии прибыл на Ленинградский фронт, чтобы здесь, в полосе 18 армии, выяснить возможности для нанесения удара и составить план наступления на Ленинград. Было условлено, что затем штаб 11 армии займет часть фронта 18 армии, обращенную на север, в то время как за 18 армией оставалась восточная часть фронта, по Волхову. Отведенный 11 армии северный участок фронта состоял из полосы по берегу Невы – от Ладожского озера до пункта юго-восточнее Ленинграда, из полосы, в которой должно было развернуться наступление, – южнее Ленинграда – и из полосы, которая охватывала длинный участок земли по южному берегу Финского залива, еще удерживавшийся Советами в районе Ораниенбаума.

Штабу 11 армии, кроме мощной артиллерии, предназначенной для поддержки наступления, отчасти доставленной сюда из района Севастополя, были подчинены 12 дивизий, в том числе испанская «Голубая дивизия», одна танковая и одна горнострелковая дивизии, а также бригада СС. Из этих сил 2 дивизии действовали на Невском фронте и 2 – на Ораниенбаумском, так что для наступления на Ленинград оставалось девять с половиной дивизий. Это не так уж много сил, если учесть тот факт, что противник в районе Ленинграда имел 19 стрелковых дивизий, одну стрелковую бригаду, одну бригаду пограничных войск и одну – две танковые бригады.

Ввиду такого соотношения сил для нас, естественно, имело бы существенное значение, если бы в наступлении приняли участие финны, которые блокировали район Ленинграда с севера по Карельскому перешейку. Достаточно было бы, если финны сковали бы стоявшие против них пять с половиной советских дивизий. Однако соответствующий запрос, сделанный немецкому генералу при финской главной ставке, генералу Эрфурту, показал, что финское Главное командование отклоняет это предложение. Генерал Эрфурт объяснил эту точку зрения финнов тем, что Финляндия с 1918 г. всегда придерживалась того мнения, что существование Финляндии никогда не должно представлять угрозы Ленинграду. По этим причинам, отмечал Эрфурт, участие Финляндии в наступлении на город исключено.

Таким образом, штаб армии, выполняя поставленную ему задачу, мог рассчитывать только на собственные силы. Мы совершенно ясно сознавали, что успех этой операции был в известной мере проблематичным. То обстоятельство, что данную операцию вообще можно было и не проводить, не способствовало тому, чтобы сделать ее особенно приятной для нас. Летом 1941 г., безусловно, существовала возможность захватить Ленинград внезапным ударом. Срочное овладение этим городом стояло в первоначальном плане Гитлера в числе первоочередных задач. Каковы бы ни были причины для этого, существовавшие тогда шансы не были использованы. Позже Гитлер надеялся на возможность вынудить Ленинград и его население к сдаче голодной блокадой. Но Советы перечеркнули его планы, организовав снабжение города через Ладожское озеро – летом с помощью судов, зимой по построенной на льду дороге.

Оставался, кроме того, фронт от Ладожского озера до Ораниенбаума, поглощавший много наших сил. Ликвидация его была весьма желательной. Сомнение вызывало лишь то, было ли оправданным наступление теперь, когда мы старались решить судьбу войны на юге Восточного фронта. Слова «что ты не захотел сделать в ту минуту, не вернет тебе и вечность», казалось, были начертаны над операцией против Ленинграда. Между тем мы должны были самым наилучшим образом готовить порученное нам наступление. Во время разведки местности на фронте южнее Ленинграда мы видели город, защищенный глубоко эшелонированной системой полевых укреплений, но расположенный, казалось, рядом. Виден был большой завод в Колпино на Неве, все еще выпускавший танки. Видны были Пулковские верфи у Финского залива. Вдали вырисовывался силуэт Исаакиевского собора и шпиль Адмиралтейства, а также Петропавловская крепость. В ясную погоду можно было различить на Неве также броненосец, выведенный из строя артиллерийскими снарядами. Это был один из наших броненосцев водоизмещением в 10000 т, купленный русскими в 1940 г. Мне грустно было смотреть, что жертвой войны оказались известные мне по 1931г. царские дворцы: прекрасный Екатерининский дворец в Царском Селе (г. Пушкин), а также другой, меньших размеров дворец здесь же, в котором жил последний царь, и восхитительный Петергоф (Петродворец) на берегу Финского залива. Они были сожжены советской артиллерией.

На основе наблюдений нам стало ясно, что наша армия ни при каких обстоятельствах не должна быть втянута в боевые действия в черте города Ленинграда, где бы наши силы быстро растаяли. Точку зрения Гитлера о том, что город можно принудить к сдаче террористическими налетами специально для этого предназначенного 8 авиационного корпуса, мы так же мало склонны были разделять, как и умудренный опытом командир этого корпуса генерал-полковник фон Рихтгофен. Исходя из сказанного выше, замысел штаба армии заключался в том, чтобы, используя вначале сильнейшее артиллерийское и авиационное воздействие на противника, прорвать силами 3 корпусов его фронт южнее Ленинграда, продвинувшись при этом только до южной окраины самого города. После этого 2 корпуса должны были повернуть на восток, чтобы с хода внезапно форсировать Неву юго-восточнее города. Они должны были уничтожить противника, находившегося между рекой и Ладожским озером, перерезать путь подвоза через Ладожское озеро и вплотную охватить город кольцом также и с востока. В таком случае захвата города можно было бы добиться быстро и без тяжелых уличных боев, подобно тому, как это случилось в свое время с Варшавой.

Но вскоре выявилось, что цитированным выше словам суждено было стать правдой. Немецкие военные транспорты, прибывавшие на Ленинградский фронт, не могли, конечно, уйти от внимания противника. Уже 27 августа противник атаковал 18 армию, стоявшую фронтом на восток. Необходимо было ввести в бой только что прибывшую 170 дивизию. В последующие дни стало ясно, что советская сторона, используя крупные силы, организовала наступление с целью прорыва блокады Ленинграда; этим наступлением противник, очевидно, хотел упредить наше наступление.

4 сентября вечером мне позвонил Гитлер. Он заявил, что необходимо мое немедленное вмешательство в обстановку на Волховском фронте, чтобы избежать катастрофы. Я должен был немедленно взять на себя командование этим участком фронта и энергичными мерами восстановить положение. Действительно, в этот день противник в районе южнее Ладожского озера совершил широкий и глубокий прорыв занятого незначительными силами фронта 18 армии.

Нам было, конечно, не очень удобно брать на себя в районе 18 армии в критический момент командование угрожаемым участком фронта. Уже на то, что на нас была возложена задача организовать наступление на Ленинград, в штабе 18 армии смотрели отрицательно, что было вполне справедливо. Однако, несмотря на такое очевидное пренебрежение (со стороны Главного командования. – Прим, ред.), штаб 18 армии делал все возможное, чтобы всеми средствами облегчить нам выполнение нашего задания, особенно учитывая, что у нас в штабе не было отдела тыла.

И вот вместо запланированного наступления на Ленинград развернулось «сражение южнее Ладожского озера».

Севернее дороги, идущей из Ленинграда через Мгу на восток, противнику удалось захватить участок фронта 18 армии шириной 8 км и продвинуться примерно на 12 км в западном направлении, до района севернее Мги. Прежде всего, нужно было остановить продвижение противника имеющимися под руками силами нашей 11 армии. В последующие дни в ходе тяжелых боев нам удалось остановить противника. После сосредоточения прибывших к этому времени остальных дивизий армии штаб мог начать решающее контрнаступление. Контрнаступление было организовано с севера и юга, из опорных пунктов уцелевшего фронта, чтобы отрезать вклинившиеся войска противника прямо у основания клина.

С юга наступал 30 ак в составе 24, 132, 170 пехотных и 3 горнострелковой дивизий, с севера – занимавший и ранее этот участок фронта 26 корпус с 3 дивизиями: 121 пехотной, 5 и 28 горнострелковыми дивизиями. К 21 сентября в результате тяжелых боев удалось окружить противника. В последующие дни были отражены сильные атаки противника с востока, имевшие целью деблокировать окруженную вражескую армию прорыва. Та же судьба постигла и Ленинградскую армию, предпринявшую силами 8 дивизий отвлекающее наступление через Неву и на фронте южнее Ленинграда.

Вместе с тем необходимо было уничтожить находящиеся в котле между Мгой и Гайтоловым значительные силы противника. Как всегда, противник не помышлял о сдаче, несмотря на безвыходность положения и на то, что продолжение борьбы и с оперативной точки зрения не могло принести ему пользы. Напротив, он предпринимал все новые и новые попытки вырваться из котла. Так как весь район котла был покрыт густым лесом (между прочим, мы никогда не организовали бы прорыва на такой местности), всякая попытка с немецкой стороны покончить с противником атаками пехоты повела бы к огромным человеческим жертвам. В связи с этим штаб армии подтянул с Ленинградского фронта мощную артиллерию, которая начала вести по котлу непрерывный огонь, дополнявшийся все новыми воздушными атаками. Благодаря этому огню лесной район в несколько дней был превращен в поле, изрытое воронками, на котором виднелись лишь остатки стволов когда-то гордых деревьев-великанов. Из захваченного нами дневника советского командира полка мы узнали позже, какое воздействие оказывал этот огонь. Из него мы узнали также, с какой суровостью комиссары принуждали советские войска в котле к продолжению сопротивления.

К 2 октября, таким образом, удалось закончить бои в котле. Со стороны противника в этом сражении участвовала 2 ударная армия, состоявшая не менее чем из 16 стрелковых дивизий, 9 стрелковых бригад и 5 танковых бригад. Из них в котле было уничтожено 1 стрелковых дивизий, 6 стрелковых бригад и 4 танковые бригады. Другие соединения понесли огромные потери во время безуспешных атак с целью деблокирования окруженных сил. Нами было захвачено 12000 пленных, противник потерял свыше 300 орудий, 500 минометов и 244 танка. Потери противника убитыми во много раз превышали число захваченных пленных.

Если задача по восстановлению положения на восточном участке фронта 18 армии и была выполнена, то все же дивизии нашей армии понесли значительные потери. Вместе с тем была израсходована значительная часть боеприпасов, предназначавшихся для наступления на Ленинград. Поэтому о скором проведении наступления не могло быть и речи. Между тем Гитлер все еще не хотел расстаться с намерением овладеть Ленинградом. Правда, он готов был ограничить задачи наступления что, естественно, не привело бы к окончательной ликвидации этого фронта, а к этой ликвидации в конце концов все сводилось. Напротив, штаб 11 армии считал, что нельзя приступать к операции против Ленинграда, не пополнив наши силы и вообще не имея достаточного количества сил. За обсуждением этих вопросов и составлением все новых планов прошел октябрь.

Не особенно приятно было пребывать в бездействии здесь на севере, в то время как на юге Восточного фронта, на Кавказе и под Сталинградом, по всей видимости, наше наступление захлебывалось. Наступил момент, когда и мой адъютант Шпехт снова почувствовал неудовлетворенность собой, связанную для молодого офицера, работающего в большом штабе, с тем, что этот штаб не выполняет никаких решающих задач. «Пепо» снова начал грызть удила и проситься на фронт. Понимая его стремление, я не мог заставить себя отказать ему. Я отправил его в 170 дивизию, которая вела бои на Неве и в рядах которой он одно время сражался в Крыму. Самолет «Физелер Шторх», на котором он полетел туда, потерпел аварию, и Шпехт погиб. 25 октября мы похоронили славного юношу. Для всех нас, особенно для меня, это был тяжелый удар. Никогда больше не услышим мы его веселого смеха, его звонкого голоса. Как мне будет недоставать этого юного товарища, наполнявшего радостью нашу палатку, часто сопровождавшего меня во время трудных и опасных поездок и всегда бодрого, уверенного и предприимчивого! После моего шофера и хорошего товарища Нагеля Шпехт был вторым из моих ближайших спутников, ставшим жертвой этой войны.

Прямо с похорон Шпехта мне пришлось вылететь в главную ставку фюрера, чтобы получить маршальский жезл. Какую радость доставил бы этот полет Шпехту!

Как всегда до сих пор, Гитлер был изысканно вежлив со мной и дал высокую оценку действиям войск 11 армии в сражении у Ладожского озера. Я воспользовался случаем, чтобы высказать ему свое глубокое убеждение в слишком высоком перенапряжении нашей пехоты. Ввиду больших потерь, неизбежных при ведении войны против упорного противника, решающее значение имел вопрос о своевременном пополнении рядов пехотных полков. Но поскольку пополнение почти никогда не прибывало вовремя (так было с самого начала похода в Россию) и полки шли в бой с совершенно недостаточными силами, то неизбежно сила пехоты убывала с все возрастающей быстротой.

Нам стало известно, что по приказу Гитлера военно-воздушные силы приступили к формированию 22 авиаполевых дивизий, для которых ВВС смогли выделить 170000 человек. Это было неудивительно. Прежде всего Геринг в своей области{46} всегда действовал расточительно. Это касалось не только денег и строительства, но также и числа солдат. Далее, военно-воздушные силы строились из расчета крупных оперативных задач, для осуществления которых, как выяснилось, не имелось в достаточном количестве ни летного персонала, ни самолетов. Здесь не место рассматривать вопрос, почему так случилось. Во всяком случае, было фактом, что ВВС смогли высвободить 170000 человек, причем они могли бы это сделать и значительно раньше. Ведь мечта о ведении оперативной воздушной войны практически лопнула вместе с битвой за Англию.

Теперь из этих 170000 человек в рамках ВВС создавались соединения для ведения наземных боев. Если учесть, что в свое время ВВС имели широкую возможность выбора при наборе рядовых, то речь шла, несомненно, о первоклассных солдатах. Если бы они осенью 1941 г. влились в качестве пополнения в дивизии сухопутных сил, эти дивизии сохранили бы свою полную боеспособность, и тогда сухопутным силам Германии не пришлось бы испытать многих трудностей зимы 1941/42г. Но создавать из этих солдат дивизии в рамках ВВС было чистым безумием. Где могли эти дивизии получить необходимую боевую и общевойсковую подготовку, откуда было взять боевой опыт, совершенно необходимый для войны на востоке? Откуда в составе ВВС смогли взяться командиры дивизий, полков и батальонов?

Во время нашей беседы я подробно изложил Гитлеру все эти соображения, а немного позже представил их ему в памятной записке. Он выслушал мои аргументы, но заявил, что он основательно обдумал эти вопросы и все же будет придерживаться своего мнения. Через некоторое время тогдашний начальник оперативного отдела штаба группы армий «Центр», всегда хорошо осведомленный благодаря дружбе с адъютантом Гитлера, сообщил мне по этому вопросу следующее: требование сформировать собственные дивизии в рамках ВВС Геринг обосновывал перед Гитлером тем, что он не может отдать «своих» солдат, воспитанных в национал-социалистском духе, в сухопутные силы, в которых имеются еще священники и которыми командуют вильгельмовские офицеры. Своим же подчиненным он сказал, что ВВС также должны принести жертвы, чтобы не только сухопутные силы были тем видом вооруженных сил, который один или главным образом один приносит жертвы. Вот такими аргументами Геринг смог уговорить Гитлера принять его план!

В остальном наша задача под Ленинградом приближалась к концу. Во время моего приезда в Винницу Гитлер сказал мне, что штаб 11 армии, вероятно, будет переведен в состав группы армий «Центр» в район Витебска, где имелись признаки предстоявшего в ближайшее время крупного наступления противника. Мы должны были при возможности ответить наступающему противнику контрнаступлением. Гитлер, правда, заявил мне, что если он сам со своей ставкой покинет Винницу, то я получу командование над группой армий «А». После того как Гитлер отстранил фельдмаршала Листа от командования этой группой (ввиду расхождения во мнениях по одному вопросу, но без всякой основательной причины), Гитлер сам командовал «по совместительству» этой группой армий. Это положение было нетерпимым. Но еще удивительнее было то, что Гитлер в этот момент сказал в связи с моим возможным назначением на пост командующего этой группой армий. На будущий год он предполагает, заявил Гитлер, предпринять силами группы механизированных армий наступление через Кавказ на Ближний Восток! Это характерный признак того, насколько утопической еще в то время была его оценка военной обстановки в целом и оперативных возможностей в частности.

На последние дни под Ленинградом приходится событие, явившееся самым тяжелым ударом, какой мог постигнуть лично мою дорогую жену, меня самого и наших детей: смерть нашего старшего сына Геро. Он погиб 29 октября за нашу любимую Германию, будучи лейтенантом 51 мотострелкового полка моей старой 18 дивизии. Да простят мне, что я говорю здесь о своей личной утрате, хотя, находясь под моим командованием, подобным же образом отдали свои жизни за Германию многие тысячи молодых немцев. Жертва, принесенная нашим сыном, конечно, была такой же, как жертва, которую пришлось принести тысячам и тысячам немецких юношей, их отцам и матерям. Но меня поймут, что в этих моих воспоминаниях должно быть место и для нашего сына, отдавшего свою жизнь за отечество. Он будет представлять здесь многих других, которые прошли вместе с ним тот же путь, которые пожертвовали тем же, чем и он, и которые продолжают жить в сердцах своих близких, как наш любимый мальчик в наших сердцах.

Наш Геро, родившийся в канун нового 1923г. и погибший 19 лет от роду, был от рождения слабым ребенком. С раннего детства он страдал от астмы, и только благодаря неусыпным заботам моей дорогой жены он вырос юношей, который смог стать солдатом. Уже с детства ему пришлось из-за физических недугов во многом отказывать себе, но это все же привело к тому, что он быстро развивался и выработал в себе сильную волю, чтобы справляться с требованиями, предъявляемыми жизнью, несмотря ни на какие препятствия.

Геро был ребенком, заслуживавшим особой любви, серьезным и задумчивым, но вместе с тем и жизнерадостным. Скромный, всегда готовый оказать помощь и верный долгу, – таким прошел он свой жизненный путь и выполнил изречение, произнесенное при его крещении: «Но он радостно шел своей дорогой!»

Когда он в 1940 г. сдал экзамен на аттестат зрелости в рыцарской академии{47} в Лигнице (Легница), его желанием было стать солдатом, а именно, солдатом того рода войск, в котором служил в свое время и я, солдатом пехоты, которую зовут царицей полей, так как на ней искони лежала основная тяжесть боя. Не стоит говорить о том, что мы, его родители, понимали его желание пойти по пути поколений его предков, и это желание во время войны было для него само собой разумеющимся, хотя моя жена и я никогда не пытались побудить его к выбору этой профессии. Профессия офицера, стремление быть воспитателем немецкой молодежи вести ее за собой, когда его призывал к этому долг, – это было у него в крови. Поэтому, получив аттестат зрелости, он вступил в 51 мотострелковый полк в Лигнице (Легница) и в качестве пехотинца участвовал в летней кампании 1941 г. в России. Он стал унтер-офицером и получил Железный крест за спасение товарища, раненного во время поиска и отставшего от своей поисковой группы. Осенью 1941 г. он возвратился на родину, поступил в военное училище и весной 1942 г. стал офицером.

После тяжелого заболевания и отпуска он снова прибыл в свой любимый полк, сражавшийся в составе 16 армии южнее озера Ильмень. Я имел радость увидеть его, когда он ненадолго побывал у меня в моей командирской машине во время сражения у Ладожского озера. После этого я видел его еще раз, когда я 18 октября навестил своего друга, генерал-полковника Буша, в штабе 16 армии. Он пригласил на вечер Геро, и мы весело провели время вместе с Бушем и моим любимым адъютантом Шпехтом, который погиб несколькими днями позже.

Утром 30 октября 1942 г. мой верный начальник штаба генерал Шульц, преемник Велера, после доклада утренней сводки сообщил мне, что мой сын Геро погиб прошлой ночью от русской авиабомбы. Будучи в своем батальоне офицером для поручений, он в этот момент шел на передний край, чтобы передать приказ одному командиру взвода.

31 октября мы похоронили моего дорогого сына на берегу озера Ильмень. Дивизионный священник 18 мотострелковой дивизии, Крюгер, совсем в духе нашего сына, начал свою речь следующими словами:

«Он был рядовым лейтенантом пехоты».

После погребения я на несколько дней вылетел домой, к своей дорогой жене, которая особенно любила этого нашего сына и заботилась больше всего о нем, доставлявшем нам только радость, хотя и перемежавшуюся иногда заботами из-за его недугов, которые он мужественно переносил. Мы вложили его душу в руки божьи.

Геро Эрих Сильвестр фон Манштейн, как многие, многие молодые немцы, погиб перед лицом врага, как храбрый солдат. Профессия офицера была его призванием. Он прошел свою жизнь, хотя и молодым, но с удивительной зрелостью взглядов! Если можно говорить о благородном юноше в настоящем смысле этого слова, то он был именно таким, причем не только по своему внешнему виду – высокий, стройный, хрупко сложенный, с продолговатым, благородным лицом, – но, прежде всего по своему характеру, убеждению. В этом юноше не было ничего фальшивого. Скромный, любящий, всегда готовый помочь, серьезный по своим взглядам, но одновременно и веселый, он испытывал не честолюбие, а только чувство товарищества и больше того – чувство любви к людям. Его мысли и душа были открыты для всего доброго и прекрасного. Он был потомком многих поколений солдат; но именно благодаря тому, что он был вдохновенным немецким солдатом, он был благородным человеком в подлинном смысле этого слова, человеком и христианином.

В то время как я после похорон Геро находился в Лигнице (Легница), штаб 11 армии был переведен из района Ленинграда в группу армий «Центр», в район Витебска. За несколько недель пребывания в этом районе не произошло существенных событий, достойных упоминания. Прежде чем возникла реальная возможность использования штаба 11 армии против ожидавшегося русского наступления, события на юге Восточного фронта повлекли за собой необходимость использования его в новом месте и для решения новых задач.

20 ноября в штабе армии был получен приказ о том, что мы в качестве штаба вновь создаваемой группы армий «Дон» должны принять на себя командование участком фронта по обе стороны от Сталинграда. Я с начальником оперативного отдела полковником Буссе находился в это время на участке фронта в корпусе фон дер Шевалери и задержался там, так как полотно железной дороги оказалось взорванным партизанами. Из-за действий партизан в этом районе можно было передвигаться либо в бронированных машинах, либо в специально охраняемых поездах.

Стояла нелетная погода, поэтому мы выехали 21 ноября из Витебска железной дорогой и вновь были задержаны, так как дорога была повреждена взрывом мины. 24 ноября, в мой день рождения (мне исполнилось в этот день 55 лет), мы прибыли в штаб группы армий «Б», занимавшей еще наш будущий участок фронта. То, что мы узнали здесь о положении 6 армии и об обстановке на примыкающих к ней фронтах 4 танковой армии и 3 и 4 румынских армий, будет рассказано в главе «Сталинградская трагедия».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.