Глава 4. Лишение командования сухопутных сил власти

Глава 4. Лишение командования сухопутных сил власти

Считают, что ОКХ и Генеральный Штаб сухопутных сил были отстранены от решающего влияния на ведение войны на суше, начиная с того момента, когда Гитлер, после отставки генерал-фельдмаршала фон Браухича, сам взял на себя руководство не только вооруженными силами в целом, но и сухопутными силами. В действительности же это лишение ОКХ власти, а также отстранение Генерального Штаба практически, хотя еще и не формально, началось уже в те недели, которые непосредственно следовали за польской кампанией.

Когда я 21 октября 1939 г. получил в Цоссене для группы армий «А», как теперь называлась бывшая группа армий «Юг», «Директиву о развертывании „Гельб“ для намеченного наступления на западе, я сделал в своем дневнике запись: „Комментарии Гальдера, Штюльпнагеля и Грейфенберга производят довольно угнетающее впечатление“. Генерал фон Штюльпнагель был тогда начальником 1 Управления и правой рукой начальника Генерального Штаба Гальдера, полковник фон Грейфенберг – начальником оперативного управления ОКХ.

Из высказываний этих трех человек можно было ясно понять, что эта директива о развертывании представляла собой план ведения военных действий, навязанный ОКХ Гитлером. Было очевидно, что эти руководящие деятели ОКХ, как и сам командующий сухопутными силами, относились к мысли о наступлении немцев на западе совершенно отрицательно. Они считали, что такой план не является правильным путем завершения войны. Кроме того, из их высказываний можно было заключить, что они не верят в то, что германская армия будет в состоянии одержать решительную победу на западе. Это впечатление нашло затем подтверждение при ознакомлении с директивой о развертывании, о чем пойдет речь дальше, а также усилилось впоследствии при посещениях командующего сухопутными силами и его начальника Генерального Штаба, неоднократно бывавших в штабе группы армий.

Было ясно, что можно было придерживаться различных точек зрения по вопросу о целесообразности и перспективах успеха наступления немцев на западе, особенно в тот период поздней осени или зимы 1939 г. Ужасное впечатление произвел на меня тот факт, что роль ОКХ в руководстве операциями сухопутных сил в значительной мере уменьшилась. И это после только что одержанной победы в одной из самых блистательных кампаний немецкой истории!

Правда, Гитлер еще раньше, во время судетского кризиса, не посчитался с мнением ОКХ. Но тогда речь шла о совершенно иных вещах. Тогда решался вопрос не о руководстве военными действиями, а о политической проблеме. Основой разногласий между Гитлером и ОКХ – в первую очередь начальником Генерального Штаба генерал-полковником Беком – являлся не вопрос о руководстве операциями сухопутных сил, а о том, приведет ли наступление на Чехословакию к вмешательству западных держав и тем самым к войне на два фронта, с которой германская армия не могла бы справиться. Решение этого вопроса было, в конечном счете, делом политического руководства, которое могло принять политические меры, для того чтобы избежать войны на два фронта. Таким образом, если тогда командующий сухопутными силами признал примат политики, то он тем самым взял на себя в военном отношении тяжелую ответственность, но не отказался от данной ему прерогативы в своей узкой области.

Во время польского кризиса подобных разногласий между Гитлером и ОКХ не возникало. Во всяком случае, мы, третьи лица, не замечали ничего подобного. Я думаю, что ОКХ тогда – после того как Гитлер в случае с Чехословакией оказался прав в отношении оценки позиции западных держав – надеялось, что то же случится и во время событий осени 1939 г. Во всяком случае, я предполагаю, что ОКХ, точно так же, как и мы в группе армий «Юг», в те решающие дни в конце августа до конца считало, что все окончится политическим урегулированием, как это в свое время было сделано в Мюнхене. Впрочем, в польскую кампанию Гитлер не вмешивался, если не говорить о его предложениях относительно развертывания сил германской армии в Восточной Пруссии, с которыми ОКХ согласилось.

Теперь, однако, дело обстояло совсем по-иному. Правда, нельзя оспаривать то, что вопрос о продолжении войны после поражения Польши и о методах ее ведения был вопросом общего руководства военными действиями, окончательное решение по которому должен был принимать Гитлер как глава государства и верховный главнокомандующий вооруженными силами. Но когда предстояло решить вопрос о методах проведения наступления сухопутных сил на западе, для этого было необходимо установить, смогут ли они решить эту задачу, а также когда и где должно проводиться наступление. В этих трех вопросах примат командования сухопутных сил был несомненным.

Во всех этих трех вопросах Гитлер, однако, поставил ОКХ перед совершившимися фактами, известив 27 сентября командующих тремя видами вооруженных сил без предварительного согласования этого решения с командующим сухопутными силами, что он решил начать наступление на западе еще осенью 1939 г., нарушив нейтралитет Голландии, Бельгии и Люксембурга. Это решение нашло вскоре свое отражение в директиве Главного штаба вооруженных сил (ОКВ) от 9 октября 1939 г.

Как я понял из высказываний упомянутых выше трех человек, при получении «Директивы о развертывании „Гельб“ 21 октября 1939 г. ОКХ примирилось с этим «capitis diminutio"{26}. Оно отдало директиву о наступлении, с которым по-прежнему было несогласно. Во всяком случае, в решительный успех не верили и руководящие деятели ОКХ. Здесь следует заметить, что сомнения в этом отношении, если учесть соотношение сил на Западном фронте, не были лишены основания. Из всего этого я только мог сделать вывод, что ОКХ в данном случае отказалось от своей руководящей роли как инстанции, ответственной за ведение войны на суше, и примирилось с ролью технического, исполнительного органа. По меньшей же мере, случилось то, что в свое время стремились предотвратить генерал-полковник Бек и я нашими предложениями о разумном урегулировании вопроса об организации верховного командования во время войны. Мы предлагали тогда создать одну инстанцию, которая должна была объединить как руководство всеми действиями вооруженных сил, так и руководство операциями на суше, являясь единственным ответственным консультативным органом главы государства в вопросах ведения войны, во всяком случае, до тех пор, пока не будет одержана победа на континенте, либо командующий сухопутными силами должен был взять на себя одновременно руководство действиями всех вооруженных сил, либо начальник имперского Генерального Штаба, ответственный за руководство действиями всех вооруженных сил, должен был одновременно руководить операциями сухопутных сил. Ни при каких обстоятельствах, однако, нельзя было допустить, чтобы два Генеральных Штаба – вооруженных сил и сухопутных сил – вмешивались в руководство операциями последних. По-видимому, создалось именно такое положение. Гитлер со своим Главным штабом вооруженных сил принимал решение о том, какую операцию следует проводить сухопутным силам, а также когда и где. ОКХ оставалась разработка соответствующих приказов даже в том случае, если то, что оно должно было теперь делать, не отвечало его точке зрения. Командующий сухопутными силами был низведен с поста военного советника главы государства до одного из командующих тремя видами вооруженных сил, обязанных лишь исполнять приказы. В самом ближайшем времени это нашло свое яркое подтверждение в создании «театра военных действий ОКБ в Норвегии».

Если задать себе вопрос, как получилось, что ОКХ было подобным образом отодвинуто на задний план, то ответ следует искать как в области личных взаимоотношений, так и в постановке вопроса о том, как следовало продолжать войну после победы над Польшей.

Гитлер – фон Браухич – Гальдер

Основная причина описанных выше событий заключалась в личности Гитлера, в его необузданной жажде власти и в переоценке им своих возможностей, чему способствовали его несомненные политические успехи, лизоблюдство видных партийных деятелей, а также некоторых окружавших его лиц. Это было также в значительной мере следствием того, что он по отношению к несогласным с ним военным деятелям был не только главой государства, но и верховным главнокомандующим всеми вооруженными силами, т.е. их высшим прямым начальником. К тому же он блестяще умел в споре со своими военными партнерами бросать на чашу весов политические и экономические аргументы, которые последним не легко было опровергнуть, ибо для их оценки решающее слово также имели не военные, а государственные деятели. Главную роль, однако, в узурпировании роли не только главы государства и политического вождя, но и полководца сыграла, очевидно, жажда власти. В этой связи мне на многое раскрыла глаза беседа с Гитлером, состоявшаяся в 1943 г. Это был один из тех случаев, когда я пытался побудить Гитлера к разумному урегулированию вопроса о руководстве военными операциями, то есть практически добиться от него отказа от руководства ими в пользу облеченного всей полнотой власти начальника Генерального Штаба. Гитлер во время этой беседы заявил, что он совсем не заинтересован в том, чтобы «играть роль полководца» (хотя его, безусловно, привлекала связанная с этим слава). Он подчеркнул, что решающее значение в этом вопросе играет власть, и что он один обладает достаточным авторитетом для того, чтобы добиться выполнения своих решений. Он верил только во власть и считал, что она олицетворена в его воле. Наряду с этим не следует отвергать мысль о том, что он после польской кампании боялся, что заслуги генералов могут умалить его авторитет в глазах народа и что он поэтому с самого начала в вопросе о ведении войны на западе занял такую диктаторскую позицию.

Этому человеку с его необузданной жаждой власти, не останавливавшемуся при этом ни перед чем и обладавшему высоким умом, противостояли генералы фон Браухич и Гальдер. Они имели перед собой человека, утвержденного в своей должности главы государства волей народа, и одновременно своего высшего прямого начальника.

Борьба с самого начала велась неравными силами, даже если бы противниками Гитлера в армии были бы другие люди.

Будущий фельдмаршал фон Браухич был очень способным генералом. Правда, во время инспекторских и полевых поездок офицеров Генерального Штаба, в которых я участвовал под руководством генералов барона фон Гаммерштейна и Адама, он проявил себя не в такой степени, как генералы барон фон Фрич, Бек, фон Рундштедт, фон Бок и фон Лееб, однако его можно было, во всяком случае, после них, назвать в числе первых, и, как показали события, он вполне справлялся с руководством сухопутными силами.

Что касается его характера, то его благородство не подлежит сомнению. Нельзя отрицать и наличия у него силы воли, хотя, по моим впечатлениям, ее проявления носили скорее отрицательный характер, ибо она выливалась в некое упрямство, а не носила конструктивный характер. Он охотнее выслушивал чужие решения, вместо того, чтобы принимать их самому и добиваться их осуществления. Иногда он, очевидно, избегал принимать их, чтобы избежать борьбы, к которой он не считал себя подготовленным. Браухич во многих случаях смело отстаивал интересы армии, например, когда он добивался от Гитлера публичной реабилитации генерал-полковника барона фон Фрича, хотя он знал, что этим навлекает на себя недовольство Гитлера. Приказ по армии, который он отдал в связи со смертью фон Фрича, был признаком мужества. Но в собственном смысле этого слова его нельзя было назвать борцом. Приложить все свои силы для осуществления своего решения – это была не его стихия. Во всяком случае, генерал-полковник Бек как-то с горечью сказал мне, что Браухич во время чехословацкого кризиса отстаивал точку зрения ОКХ без особой энергии и предоставил Беку самому вести борьбу. С другой стороны, однако, тем, кто упрекает фон Браухича в нерешительности при постановке вопроса о насильственном свержении Гитлера, как, например, бывший посол в Риме фон Гассель, необходимо ответить следующее: совсем иное дело вынашивать, как это свойственно политическим деятелям, планы государственного переворота за письменным столом, не чувствуя за собой никакой ответственности (как в свое время г-н фон Гассель), чем, находясь во главе армии, осуществить такой переворот, приводящий в мирное время к опасности возникновения братоубийственной войны, а во время войны – к победе внешнего врага.

Фельдмаршал фон Браухич, элегантный мужчина подчеркнуто аристократического типа, вел себя весьма достойно. Он был корректен и вежлив, даже любезен, хотя его любезность не производила на собеседника впечатления теплого отношения. Так же, как в его внешности, ничто не напоминало борца, внушающего своему противнику уважение или, по крайней мере, осторожность, так в ней нельзя было обнаружить и энергии, способной увлечь всех, и созидательного начала. Он производил, в общем, впечатление холодного в обращении и сдержанного человека. Часто казалось, что он как-то скован; он, безусловно, был очень щепетильным. Этими свойствами своего характера он завоевал авторитет у своих ближайших подчиненных, которые уважали его как «джентльмена», но их было недостаточно, чтобы обеспечить ему полное доверие войск, которым располагал такой человек, как генерал-полковник барон фон Фрич; такому человеку, как Гитлеру, ему также трудно было импонировать. Правда, генерал фон Сект был еще более холодным в обращении и даже неприступным, но все чувствовали внутренний огонь, бушевавший в этом человеке, железную волю, делавшую его «повелителем». Этими свойствами характера фельдмаршал фон Браухич не был наделен, у него не было также той непосредственности солдата, которая помогла его предшественнику, генерал-полковнику барону фон Фричу, не говоря уже о его больших военных способностях, завоевать сердца солдат.

Если теперь перейти к взаимоотношениям между фельдмаршалом фон Браухичем и Гитлером, то я убежден, что фельдмаршал истощил свои силы в борьбе с этим готовым на все волевым человеком. Его склонности, происхождение и воспитание не позволяли ему бороться с этим человеком тем же оружием, которое Гитлер, находясь на посту главы государства, не задумываясь, применял. Браухич подавлял в самом себе свое недовольство и возмущение, тем более, что он уступал Гитлеру в словесной дуэли. Он подрывал свои внутренние силы, пока болезнь сердца не вынудила его, наконец, подать в отставку, которая Гитлеру пришлась весьма кстати.

Справедливости ради необходимо добавить, что Браухич с самого начала находился в значительно менее благоприятном положении по отношению к Гитлеру, чем его предшественники. Гитлер, после ухода Бломберга{27} став верховным главнокомандующим, сделался не только главой государства, но и прямым начальником всех военнослужащих. Когда военный министр фон Бломберг предложил Гитлеру взять на себя руководство всеми вооруженными силами, он нанес последний удар армии, хотя, по всей видимости, Гитлер и без предложения Бломберга сделал бы этот шаг.

Но, прежде всего, важно то, что к моменту вступления Браухича в должность Гитлер стал занимать совсем иную позицию по отношению к армии, и, прежде всего к ОКХ, чем в предшествовавшие годы. В первый период после прихода к власти Гитлер, безусловно, еще проявлял к военным руководителям чувство уважения и ценил их авторитет. Это отношение он сохранил к фельдмаршалу фон Рундштедту до конца, хотя во время войны он дважды снимал его с занимаемого поста.

Два фактора в первую очередь привели Гитлера к изменению его позиции по отношению к армии еще в течение последних мирных лет.

Первый состоял в том, что армия при генерал-полковнике бароне фок Фриче (как и при фон Браухиче) настаивала на своих традиционных понятиях простоты и рыцарства в обращении, а также на солдатском понимании чести. Хотя Гитлер и не мог упрекнуть армию в нелояльности по отношению к государству, было все же ясно, что она не собирается выбросить за борт свои традиции в обмен на «национал-социалистские идеи». Также ясно было и то, что именно эти традиции создают армии популярность среди народа. Если Гитлер вначале отвергал подозрения по отношению к военным руководителям, исходившие от партийных кругов, то травля армии, в которой такие личности, как Геринг, Гиммлер и Геббельс, по-видимому, играли главную роль, в конце концов, принесла свои плоды. Военный министр фон Бломберг – хотя, очевидно, и невольно – в свою очередь способствовал пробуждению недоверия у Гитлера, слишком усердно подчеркивая свою задачу «приблизить армию к национал-социализму». Результаты этой травли были видны из беззастенчивой речи, произнесенной Герингом весной 1939 г. перед военными руководителями в качестве «старшего офицера вооруженных сил». В этой речи он взял на себя смелость упрекать армию, противопоставляя ее двум другим видам вооруженных сил, в том, что она сохраняет свои традиции, не соответствующие идеям национал-социалистского государства. Такую речь присутствовавший при этом генерал-полковник фон Браухич ни в коем случае не должен был оставить без последствий.

Второй фактор, довлевший над отношениями между ОКХ и Гитлером, заключался, во-первых, в том, что он позже называл «вечными сомнениями генералов», а иногда и более обидными словами. Здесь речь, прежде всего, идет о позиции ОКХ по вопросу о темпах перевооружения, которые оно стремилось замедлить, поскольку чрезмерное ускорение их отражалось на качестве подготовки войск. Во-вторых, Гитлер утверждал, что ему приходилось одерживать свои политические победы всегда при сопротивлении генералов, которые были слишком боязливыми. По этому поводу следует заметить, что генерал-полковник барон фон Фрич, а, следовательно, и ОКХ, как это вытекает из книги генерала Госбаха («Между армией и Гитлером»), ни во время введения всеобщей воинской повинности, ни при занятии демилитаризованной Рейнской зоны не возражали против намерений Гитлера. Тоже можно сказать и о позиции генерала Бека (генерал-полковника фон Браухича не было тогда в Берлине) по вопросу о решении Гитлера ввести свои войска в Австрию. Военный министр фон Бломберг вначале по внешнеполитическим соображениям возражал против введения всеобщей воинской повинности, но затем вскоре снял свои возражения. Тот же Бломберг в связи с оккупацией Рейнской зоны – без ведома ОКХ – советовал Гитлеру возвратить войска, находившиеся уже на левом берегу Рейна, когда французы объявили частичную мобилизацию. Тот факт, что Гитлер уже собирался последовать его совету и что лишь совет министра иностранных дел фон Нейрата сохранить спокойствие удержал его от этого шага, возможно, в связи с воспоминанием о проявленной слабости, имел своим следствием значительное усиление открытой неприязни Гитлера по отношению к генералитету. Если ОКХ далее в годы перевооружения часто подчеркивало, что армия еще ни в коей мере не готова к войне, то оно при этом руководствовалось своим прямым долгом.

Гитлер – по крайней мере, официально – всегда соглашался с этой точкой зрения. Но, возможно, что эти предостережения усилили его неприязнь к ОКХ. Первое категорическое возражение внешнеполитические планы Гитлера встретили на том совещании с министром иностранных дел и командующими тремя видами вооруженных сил 5 ноября 1937 г., на котором Гитлер впервые заявил о своих намерениях по отношению к Чехословакии. Тогда он впервые натолкнулся на сопротивление со стороны министра иностранных дел фон Нейрата, а также военного министра фон Бломберга и командующего сухопутными силами барона фон Фрича, и это определенно способствовало тому, что он при первом удобном случае освободился от тех, кто стоял у него на пути.

Теперь часто можно услышать мнение, что согласие генералитета на уход в отставку генерал-полковника барона фон Фрича показало Гитлеру, что он теперь якобы может делать с ОКХ все, что угодно. Я оставлю в стороне вопрос о том, сделал ли тогда Гитлер подобный вывод. Если он его сделал, то он, во всяком случае, заблуждался относительно мотивов, которыми руководствовался генералитет. Позиция генералитета объяснялась в то время не слабостью, а была следствием незнания подоплеки этой интриги, невозможности для честных солдат «предположить, что руководство государством ведет подобную игру, или своевременно разгадать ее, а также практической невозможности при существовавших обстоятельствах и в связи с этой причиной осуществить государственный переворот.

Не подлежит никакому сомнению, что Гитлеру, помимо этого, упомянутые выше высокопоставленные партийные деятели и другие лица прожужжали все уши о «вечных сомнениях генералов в отношении наших великих целей».

Таким образом, ясно, что генерал-полковник фон Браухич с самого начала находился в сложном положении в своих отношениях с Гитлером. Роковую роль, кроме того, сыграло, безусловно, и то, что он при вступлении в должность согласился с рядом изменений в вышестоящих кадрах армии, в частности, на совершенно неоправданную отставку имевших большие заслуги генералов и на занятие поста начальника Управления кадров сухопутных сил братом генерала Кейтеля. Это означало первый шаг Браухича к пропасти.

Уничтожающий удар авторитету ОКХ в глазах Гитлера затем был нанесен после того, как выяснилось, что сомнения ОКХ по поводу уступчивости западных держав во время судетского кризиса оказались беспочвенными, и он оказался прав. То, что генерал-полковник Браухич в связи с этим пожертвовал начальником Генерального Штаба Беком, конечно, не могло усилить его позиции по отношению к Гитлеру, а наоборот, только еще больше ослабило ее.

Второй личностью, которая после отставки Бека выступила против Гитлера как важная фигура в ОКХ, был будущий генерал-полковник Гальдер, в отношении своих военных способностей являвшийся достойным помощником генерал-фельдмаршала фон Браухича. Во всяком случае, они испытывали друг к другу в своей совместной деятельности полное доверие. Мне кажется, что Браухич всегда соглашался с предложениями Гальдера о проведении операций не по долгу службы, а по убеждению. Как большинство офицеров, вышедших из баварского Генерального Штаба, Гальдер прекрасно знал работу различных отделов Генерального Штаба. Он был неутомимым работником. Слова Мольтке «гений – это прилежание», очевидно, служили ему девизом. Священный огонь, который должен воодушевлять настоящего полководца, однако, вряд ли пылал в нем. О присущем ему чувстве большой ответственности свидетельствует то, что перед русской кампанией он поручил начальнику 1 Управления, генералу Паулюсу, и начальникам штабов групп армий разработать план операций. Но главная концепция плана кампании должна ведь, по-видимому, рождаться в голове того, кто будет ею руководить. Гальдеру не хватало тонкости фон Браухича. Высказывания Гальдера отличались предельно деловым характером. Я сам был свидетелем того, с какой настойчивостью он отстаивал свою точку зрения перед Гитлером. При этом было весьма показательно, как горячо Гальдер выступал за интересы войск, как остро он переживал вместе с ними навязанные ему неверные решения. Но одна трезвая деловитость не была тем качеством, которое могло бы импонировать Гитлеру. Горячая любовь к армии на него не производила впечатления.

Гальдер, по моему мнению, потерпел, в конце концов, фиаско из-за двойственности своих стремлений. Когда он стал преемником Бека, он уже был явным врагом Гитлера. По словам Вальтера Герлица («Германский Генеральный Штаб»), Гальдер, вступая в должность, заявил генерал-полковнику фон Браухичу, что он это делает только для того, чтобы вести борьбу с военной политикой Гитлера. По имеющимся сведениям, он не раз лелеял планы свержения Гитлера, как бы ни обстояло дело с практической осуществимостью этих планов.

С другой стороны, Гальдер, однако, был начальником немецкого, а затем и гитлеровского Генерального Штаба, после того, как Гитлер взял в свои руки и командование сухопутными силами. Может быть, политический деятель и в состоянии играть двойную роль ответственного советника и заговорщика. Солдаты обычно не годятся для подобной двойной игры. Главная же причина состоит в том, что, по немецким традициям, начальник Генерального Штаба немыслим без отношений доверия со своим командующим. Даже если (что для Германии до того времени было совершенно немыслимым) в связи с деятельностью Гитлера признать, что для начальника Генерального Штаба существовала возможность в мирное время готовить свержение главы государства и верховного главнокомандующего, то во время войны двойная роль заговорщика и начальника Генерального Штаба была бы неразрешимой дилеммой. Долг Гальдера как начальника Генерального Штаба состоял в том, чтобы всеми силами обеспечивать победу армии, за руководство которой, а, следовательно, и за успех планов своего командующего он, наряду с другими, нес ответственность. В своей второй роли, однако, он не мог желать этой победы. Не может подлежать ни малейшему сомнению, что генерал-полковник Гальдер разрешил эту дилемму, приняв решение в пользу своего военного долга, и приложил все свои силы для того, чтобы верно послужить немецкой армии в этой тяжелой борьбе. С другой стороны, его вторая роль требовала, чтобы он при любых обстоятельствах оставался на своем посту, с целью, как он надеялся, сохранить возможность в один прекрасный день свергнуть Гитлера. Для этого, однако, он вынужден был подчиняться его решениям в области ведения войны и в тех случаях, когда он с ними не был согласен. Он оставался на этом посту в первую очередь потому, что полагал, будто его тактика выжидания на посту начальника Генерального Штаба избавит армию от последствий военных ошибок Гитлера. Но за это он был вынужден платить ценой выполнения приказов Гитлера, с которыми он по своим военным убеждениям не мог согласиться. Это противоречие должно было подорвать его внутренние силы и, наконец, привести его к крушению. Ясно только, что генерал-полковник Гальдер так долго оставался на посту начальника Генерального Штаба в интересах дела, а не в своих личных интересах.

Я попытался охарактеризовать тех двух генералов, при которых осенью 1939 г. произошли события, которые вряд ли можно назвать иначе, чем «лишение ОКХ власти». Из сказанного понятно, что оба эти солдата, сами по себе обладавшие высокими качествами, не могли успешно вести борьбу с таким человеком, как Гитлер. Во всяком случае, то, что снижение роли ОКХ до роли чисто исполнительной инстанции произошло как раз после его блестящих побед в Польше, явилось причиной и определенной постановки Гитлером и ОКХ вопроса о дальнейшем ведении войны.

До начала войны и в ее первый период было естественным, что немецкая сторона придерживалась на западе оборонительных действий. Кто мог ожидать, что западные державы так позорно оставят Польшу, которой они дали гарантии, на произвол судьбы! Их наступление небольшими силами, приведшее к вклинению в полосу обеспечения «Западного вала», в Саарской области, за которым последовал отход на территорию Франции, не могло даже привести к предположению о том, что они готовят в будущем наступление крупными силами.

Если бы можно было с полным основанием ожидать подобного наступления, оставалось бы только выжидать, удастся ли остановить это наступление у «Западного вала» или, если бы оно велось, например, через Люксембург и Бельгию в направлении на Рурскую область, нанести после высвобождения сил из Польши контрудар; в настоящее же время пассивность западных держав создавала совершенно иную обстановку. Даже если учесть методы ведения войны французским командованием и неповоротливость британцев, нельзя было ожидать, что они перейдут в наступление после поражения Польши и возникновения возможности использования всей германской армии для ведения войны на западе. Судьба Польши стала, однако, ясной самое позднее 18 сентября, когда решился исход сражения на Бзуре и после того как Советы накануне перешли восточную границу Польши.

Именно тогда и не позже должен был начаться обмен мнениями между Гитлером и командующим сухопутными силами по вопросу о ведении военных действий на западе. Тем не менее, как можно судить по опубликованным данным (в первую очередь по книгам генерала фон Лоссберга, бывшего начальника 1 Управления ОКБ, и министериальрата Грейнера, ведавшего журналом боевых действий ОКБ), этого не произошло.

Можно предположить, что реакция на блестящую победу в Польше, как и на неожиданную пассивность западных держав, со стороны Гитлера и со стороны руководящих деятелей ОКХ была совершенно различной. Тот факт, что англо-французская армия на западе не перешла в наступление, Гитлер, безусловно, расценивал как признак слабости, который позволяет ему в свою очередь перейти на западе в наступление. Блестящий успех польской кампании, кроме того, привел его к убеждению, что немецкая армия вообще может решать любую задачу. ОКХ совсем не придерживалось последнего мнения, как мы это покажем ниже. Из пассивности западных держав можно было, с другой стороны, заключить, что они, возможно, вступили в войну только для того, чтобы спасти свою честь. Поэтому, вероятно, с ними все же еще можно договориться. Генерал Гальдер, по-видимому, также думал о том, что такое соглашение можно будет заключить и помимо Гитлера. В этом случае немецкое наступление на западе в такой момент было бы совершенно неуместным.

Как бы то ни было, ОКХ могло исходить в своих предположениях из того, что Гитлер до этих пор никогда еще, даже после разгрома Польши, не ставил на обсуждение вопрос о наступлении на западе. В этом отношении я получил неопровержимое доказательство зимой 1939/40 г. Когда Гитлер в очередной раз отдал приказ о выдвижении в районы сосредоточения для наступления на западе, ко мне прибыл командующий воздушным флотом, с которым группа армий «А» должна была взаимодействовать, генерал Шперрле, и заявил, что его соединения не могут стартовать с размытых дождями аэродромов. В ответ на мое замечание о том, что за минувшие месяцы было достаточно времени для создания бетонированных стартовых дорожек, Шперрле заявил, что Гитлер в свое время категорически запретил проводить всякие работы, предназначенные для подготовки к наступлению. То же относится, впрочем, и к производству боеприпасов, которое осуществлялось не в том объеме, который был необходим в случае, если бы планировалось наступление на западе.

Очевидно, ОКХ считало, что это решение Гитлера является непоколебимым, и тем самым ошиблось в оценке его характера. Как сообщает Грейнер, ОКХ в течение второй половины сентября, когда подходили к концу события в Польше, дало задание генералу Генриху фон Штюльпнагелю разработать план дальнейшего ведения военных действий на западе. Штюльпнагель пришел к выводу, что армия до 1942 г. не будет располагать необходимой материальной частью для прорыва линии Мажино. Возможность ее обхода через Бельгию и Голландию он не рассматривал, так как германское правительство незадолго до этого обещало этим странам уважать их нейтралитет. На основе этого вывода и упомянутой выше позиции Гитлера ОКХ, по-видимому, пришло к убеждению, что на западе по-прежнему действия будут носить оборонительный характер. В соответствии с этим оно после окончания польской кампании отдало приказ об усилении обороны сухопутных сил на западе, очевидно, не удостоверившись предварительно во мнении Гитлера.

В совершенно новой обстановке, возникшей в результате окончательного разгрома Польши, такой образ действий означал не что иное, как предоставление Гитлеру инициативы в решении вопроса о дальнейших планах кампании. Этот путь, конечно, не был правильным путем для военного руководства, чтобы обеспечить за собой влияние на дальнейший ход войны, какой бы характер она ни приобрела. Кроме того, упомянутая выше работа Штюльпнагеля не могла рассматриваться как решение вопроса о дальнейшем характере войны. Если бы мы выжидали до 1942 г., чтобы прорвать линию Мажино, западные державы, по всей видимости, ликвидировали бы отставание в области вооружения. Помимо этого, успешный прорыв линии Мажино никогда не мог бы быть развит в операцию, решающую успех войны. Против, по меньшей мере, 100 дивизий, которыми располагал противник еще в 1939 г., таким путем нельзя было добиться решающего успеха. Даже если бы противник выделил для обороны линии Мажино крупные силы, он всегда мог бы оставить в качестве оперативного резерва 40-60 дивизий, которых было бы достаточно для того, чтобы вскоре остановить войска, прорвавшиеся через линию укреплений даже на широком фронте. Боевые действия, безусловно, приняли бы застывшие формы позиционной войны с ничейным исходом. Такую цель не могло ставить перед собой немецкое командование.

Естественно, нельзя предположить, что генерал-полковник фон Браухич и его начальник Генерального Штаба собирались на продолжительный срок ограничиться оборонительными действиями. По-видимому, они все же надеялись на возможность заключения соглашения с западными державами или на то, что последние сами начнут наступление. Решение по первой линии лежало, однако, за сферой их компетенции. Надежда на наступление западных держав была нереальной, как это будет позже доказано. В действительности обстановка складывалась так, что весна 1940 г. была, с военной точки зрения, пожалуй, самым ранним, но одновременно и самым поздним сроком, сохранявшим для германской стороны возможность успешного осуществления наступления на западе.

Гитлер, по словам Грейнера, правда, не получил на просмотр вышеуказанной работы генерала фон Штюльпнагеля, однако он, безусловно, должен был знать, что ОКХ намерено продолжать придерживаться на западе оборонительного характера военных действий. Таким образом, вместо своевременного обмена мнениями по вопросу о дальнейшем ведении войны, который должен был состояться не позже середины сентября, Гитлер поставил командующего сухопутными силами своим решением от 27 сентября и последовавшей за ним директивой ОКБ от 9 октября перед «fait accompli"{28}. Без предварительной консультации с командующим сухопутными силами он дал при этом не только приказ о переходе к наступательным действиям на западе, но и решил одновременно вопрос о том, когда и каким образом будет осуществляться наступление, то есть принял решение по вопросам, которые он никоим образом не должен был разрешать без участия командующего сухопутными силами.

Гитлер требовал начать наступление как можно раньше и, во всяком случае, еще осенью 1939 г. Вначале он, по словам генерала фон Лоссберга, указал срок 15 октября. Этот срок, даже если бы он был достаточным для переброски войск по существующим коммуникациям, должен был исходить из той предпосылки, что танковые соединения и авиация должны были быть переброшены из Польши не позже окончания сражения на Бзуре, что само по себе было возможным. Далее, Гитлер заранее установил, как должна была осуществляться наступательная операция: в обход линии Мажино, через Бельгию и Голландию.

Командующему сухопутными силами оставалось только технически осуществить эту операцию, по поводу которой его мнение не было выслушано и в отношении решительного успеха которой он, во всяком случае, осенью 1939 г. придерживался отрицательного мнения.

Если задать вопрос, как могло получиться, что командующий сухопутными силами, примиряясь с планами Гитлера, допустил подобное «capitis diminutio», то правильный ответ можно, по-моему, найти в книге Грейнера «Главное командование вооруженными силами». Он считает, что генерал-полковник фон Браухич придерживался того мнения, что прямым возражением он ничего не добьется. Эту же точку зрения высказывает на основании личного знакомства с Гитлером и его тогдашней позицией генерал фон Лоссберг. Генерал-полковник, очевидно, надеялся, что при проявлении доброй воли в то время ему в дальнейшем удастся отговорить Гитлера от его плана. Он, по-видимому, считал также, что состояние погоды практически сделает невозможным проведение наступления поздней осенью или зимой. Если бы ввиду этого удалось отложить решение до весны, возможно, нашлись бы пути для окончания войны путем политических переговоров.

Если командующий сухопутными силами и его начальник Генерального Штаба рассуждали подобным образом, то относительно влияния погоды они оказались правы.

Что же касается мысли о том, что удастся «отговорить» Гитлера от такого принципиально важного решения, даже посредством услуг генерала фон Рейхенау, которого ОКХ вскоре послало с этой миссией к Гитлеру, то эти попытки были, по моему мнению, заранее обречены на провал, если только не допустить, что ОКХ смогло бы найти другое, лучшее, импонирующее Гитлеру решение.

Возможности окончить войну в тот период путем мирных переговоров, с другой стороны, не было видно. Предложение о заключении мира, направленное Гитлером западным державам после окончания польской кампании, встретило резкий отпор. Впрочем, Гитлер вряд ли согласился бы с разумным урегулированием польского вопроса, которое сделало бы возможным соглашение с Западом, не говоря уже о том, что такое урегулирование практически трудно было себе представить после того, как Советский Союз уже поглотил восточную половину Польши. Весьма сомнительным является и то, могла ли действительно Германия без Гитлера добиться почетного мира. Как можно было тогда свергнуть Гитлера? Если бы генерал Гальдер в октябре 1939 г. снова стремился осуществить план военного демарша против Берлина, то я по этому поводу могу лишь сказать, что он нашел бы после побед в Польше гораздо меньше последователей, чем осенью 1938 г.

Таким образом, генерал-полковник фон Браухич мирился с планами Гитлера, и ОКХ работало над Директивой о развертывании «Гельб» согласно данным Гитлером указаниям. Затем командующий сухопутными силами при поддержке своего начальника Генерального Штаба, как сообщает Грейнер, попытался 27 октября, ссылаясь на соображения военного характера, добиться от Гитлера переноса срока начала наступления на более благоприятное время года, весну 1940 г. Такое же предложение было сделано ему, как также сообщает Грейнер, за несколько дней до этого генералом фон Рейхенау – очевидно, по желанию генерал-полковника фон Браухича. Командующий сухопутными силами мог рассчитывать в этом отношении на поддержку всех командующих Западного фронта. Хотя Гитлер решительно не отверг все аргументы, которые ему были высказаны, он оставил в силе установленную им еще 22 октября дату для начала наступления – 12 ноября.

5 ноября командующий сухопутными силами снова сделал попытку переубедить Гитлера. Это был день, когда – при условии, что наступление действительно должно было начаться 12 ноября, – ожидался приказ о выступлении войск в районы сосредоточения.

Во время этой беседы, проходившей с глазу на глаз (Кейтель, по словам Грейнера, был приглашен на нее позже), – результаты ее, тем не менее, впоследствии стали известны, – произошел непоправимый разрыв между Гитлером и генерал-полковником фон Браухичем. Последний, как пишет Грейнер со слов Кейтеля, прочитал Гитлеру меморандум, в котором были сформулированы все причины, говорившие против начала наступления. Наряду с безусловно неоспоримыми доводами против начала наступления осенью (состояние погоды, незавершенность обучения вновь сформированных соединений и т.д.) генерал-полковник назвал одну причину, которая привела Гитлера в ярость. Это была критика действий немецких войск в польской кампании. Он выразил мнение, что пехота не проявила такого наступательного порыва, как в 1914 г., и что вообще подготовка войск в отношении дисциплины и выносливости в связи со слишком поспешными темпами перевооружения не всегда была достаточной. Если бы генерал-полковник Браухич высказал эту точку зрения в кругу военных руководителей, он бы встретил поддержку. Правда, упрек в том, что пехота не отличалась таким же наступательным порывом, как в 1914 г., во всяком случае в таком обобщенном виде, был несправедливым. Он объясняется недооценкой изменений, которые наступление пехоты претерпело за это время. Принципы наступления 1914 г. были теперь просто немыслимы. С другой стороны, нельзя было отрицать, что – как это бывает в начале войны с еще не обстрелянными войсками – наши войска на отдельных участках, особенно в боях за населенные пункты, проявляли признаки нервозности. Высшие штабы также были иногда вынуждены принимать резкие меры против явлений недисциплинированности. Это не удивительно, если принять во внимание, что рейхсвер в течение нескольких лет вырос с 100000 человек в миллионную армию и что значительная часть соединений была сформирована вообще только во время мобилизации. Все это, однако, перед лицом побед германской армии в польской кампании еще не давало оснований прийти к выводу о том, что армия по этой причине не в состоянии вести наступление на западе. Если бы генерал-полковник Браухич ограничился ясным заявлением о том, что вновь сформированные дивизии в связи с недостаточной выучкой и спаянностью еще не подготовлены и не могли быть подготовлены к ведению наступления и что нельзя вести наступление только испытанными кадровыми дивизиями, то его аргументы нельзя было бы опровергнуть, так же как и нельзя было опровергнуть довод о неблагоприятности времени года. Вышеупомянутые же аргументы в таком общем виде были как раз тем, что меньше всего следовало бы приводить Гитлеру, так как он чувствовал себя создателем новой армии, которую теперь называли недостаточно подготовленной. При этом Гитлер был прав в том отношении, что без проявленной им смелости в политической области, без той энергии, с которой он осуществил перевооружение, а также без вызванного к жизни национал-социалистским движением пробуждения военного духа также и среди тех слоев населения, которые во времена Веймарской республики отвергали его, эти вооруженные силы не обладали бы такой мощью, какой они обладали в 1939 г. Гитлер, однако, упорно игнорировал при этом тот факт, что наряду с его заслугами такие же заслуги в этой области принадлежали рейхсверу. Ибо без его идеологической и материальной подготовки, без самоотверженного труда пришедших из него офицеров и унтер-офицеров Гитлер не получил бы вооруженных сил, которые он теперь рассматривал как «свое детище», одержавших такие замечательные победы в Польше.

Сомнениями, которые высказал Гитлеру генерал-полковник фон Браухич, он добился от этого диктатора, зашедшего уже довольно далеко в своем самомнении, как раз обратного тому, к чему он стремился. Гитлер отбросил все деловые аргументы командующего в сторону, выразил возмущение по поводу критики, которую генерал-полковник осмелился высказать в адрес его – Гитлера – творения, и грубо оборвал беседу. Он настаивал на начале наступления 12 ноября.

Тут, к счастью, вмешался бог погоды и вынудил к переносу этого срока, к чему только до конца января 1940 г. пришлось прибегать пятнадцать раз.

Итак, если ОКХ подобным образом и оказалось правым в отношении возможного срока начала наступления, в результате описанных выше событий возник кризис в командовании вооруженными силами, результаты которого в дальнейшем ходе войны оказали очень пагубное влияние. Во-первых, он проявился в том, что Гитлер и Браухич больше не виделись. Во всяком случае, начальник Оперативного управления, будущий генерал Хойзингер, 18 января 1940 г. сказал мне, что Браухич с 5 ноября не был больше у Гитлера. Это положение было совершенно нетерпимым при создавшейся обстановке. Следующим результатом разрыва 5 ноября была речь, которую произнес Гитлер 23 ноября перед собравшимися в имперской канцелярии командующими группами армий и армиями, командирами корпусов и начальниками их штабов. Я могу обойтись без подробного изложения содержания этой речи, так как оно известно из других источников. Наиболее существенным было то, что Гитлер подчеркнул свое непоколебимое решение в самое ближайшее время начать наступательные действия на западе, причем он уже высказал сомнение в отношении того, как долго еще будет обеспечен тыл Германии на востоке. Высказывания Гитлера относительно принципиальной необходимости начать наступление на западе носили деловой характер, были продуманы и, по моему мнению, убедительны (за исключением вопроса о сроке начала операции). В остальном его речь представляла собой сплошные нападки на ОКХ и, кроме того, вообще на генералитет сухопутных сил, который все время стоял на пути его смелых предприятий. В этом отношении речь Гитлера была лишена всякой деловой основы. Командующий сухопутными силами сделал единственно возможный вывод и подал в отставку. Гитлер, однако, отклонил такое решение вопроса. Само собой разумеется, что кризис в руководстве армии ни в коей мере не был ликвидирован. Во всяком случае, дело обстояло так, что ОКХ вынуждено было подготавливать наступление, с которым оно не было согласно. Командующий сухопутными силами по-прежнему был отстранен от консультаций по вопросу о проведении военных действий и низведен до положения генерала-исполнителя.

Если исследовать причины, которые привели к подобного рода отношениям между главой государства и руководством армии и тем самым к лишению последнего власти, то выявится, что решающую роль в этом сыграло стремление Гитлера к неограниченной власти, его все увеличивавшееся самомнение, подогреваемые травлей генералитета со стороны таких людей, как Геринг и Гиммлер. Но необходимо также сказать, что ОКХ в значительной степени облегчило Гитлеру свое отстранение от руководства армией в связи с той позицией, которую оно заняло по вопросу о дальнейшем ведении военных действий после окончания польской кампании.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.