Тридцатое августа в старые годы в С.-Петербурге

Тридцатое августа в старые годы в С.-Петербурге

Эти строки я пишу 12 сентября 1941 г. в Казани, и мне напомнили, что в этот день был праздник «святого, благоверного, великого князя Александра Невского», который особенно почитался петербуржцами, устраивавшими целое гуляние на кладбище Александро-Невской лавры. Я невольно припомнил один из этих дней уже в царствование Николая II.

Накануне объявлялось во всех газетах на казенно-канцелярском языке: «Государь император высочайше повелеть соизволил: в высокоторжественный день храмового праздника Александро-Невской лавры имеет быть отслужено молебствие с водосвятием и возглашением многолетия царствующему дому. На молебствии присутствовать обоего пола особам, ко двору приезд имеющим, гвардии, армии и флота генералам и адмиралам и, по назначению их ближайших начальников, штаб- и обер-офицерам».

Я был тогда обер-офицером и вместе с капитаном 1-го ранга Н. Н. Азарьевым получил назначение присутствовать на молебствии. Съехались мы вместе в лавре и встретили старшего адъютанта Главного морского штаба капитана 1-го ранга Хвостова, известного всему флоту под прозвищем Ванечка Хвостов. С Азарьевым он был одного выпуска, меня он знал по делам эмеритальной кассы.

— Вы здешние порядки знаете?

— Будем делать то же, что другие.

— Вижу, что ничего не знаете. Вы меня держитесь и ни шагу не отступайте. В келье отца казначея были?

— Нет, не были.

— Пойдемте, я вас проведу, пока в церкви обедню да молебен служат, мы перед завтраком у митрополита закладочку сделаем.

Келья отца казначея оказалась целой квартирой в несколько комнат с залом, в котором стоял громадный стол, ломившийся от вин и закусок. По примеру Хвостова, подошли «под благословение», отец казначей предложил «червячка заморить чем бог послал».

Зазвонили колокола, значит, обедня скоро кончится и начнется молебен. Поблагодарили отца казначея, вышли к дорожке, ведущей из церкви в «покой» митрополита, которым был Палладий. Хвостов сам стал и нас поставил близ входа в покои.

— Процессия пойдет: сперва певчие, потом диакона, потом попы и иеромонахи, потом митрополит, за ним великие князья, министры, «обоего пола особы», генерал-адъютанты; я за ними нырну, вы за мной, тогда попадем в первый зал, где будут великие князья и сам митрополит. Рыбный стол — какого нигде не видывали, вина — первый сорт, шампанское — настоящее Редерер; ну, во втором зале хорошо, но попроще, а в третьем — рыба хороша, а шипучее донское, не зевайте.

В это время подходит какой-то чиновник, черный мундир обшит серебряным галуном, брюки с серебряным лампасом, треуголка с серебряным шитьем — ни дать, ни взять обер-факельщик на похоронах по первому разряду. Хвостов к нему:

— Здравия желаю, ваше превосходительство, как ваше здоровье, как здоровье ее превосходительства? Ваше превосходительство, вы здесь все знаете и все вам доступно, покажите нам, где у монахов «девочки» живут, говорят, прелесть какие красотки, целый гарем.

Все это громко, так, что не только нам, но и всем достаточно близко стоящим было слышно. Чиновник от него так и отпрянул.

— Знаете, это кто? Обер-секретарь святейшего синода, тысяч сто в год по бракоразводным делам «безгрешно» зарабатывает.

Нырнули мы за Хвостовым; попали в первый зал. Таких блюд, таких старых, в монастырских подвалах выдержанных вин, таких наливок, конечно, мы нигде не едали и не пивали.

Хвостова за легкомыслие и приверженность к женскому полу и прозвали, как сказано выше, Ванечка, на этом он и сгорел.

Года через три был он произведен в генерал-майоры и назначен севастопольским градоначальником — пост, равный губернаторскому; кажется, мог бы остепениться.

Был близ Севастополя какой-то женский монастырь, не то какая-то община. Приехал туда Ванечка, да и заведи с игуменьей или с директрисой, недостаточно разведав почву, такой же разговор, как с обер-секретарем святейшего синода. Игуменья или директриса обиделась и принесла формальную жалобу сразу двум министрам — морскому и внутренних дел, и полетел Ванечка не только из градоначальников, но и из службы.