«Чудесный грузин»

«Чудесный грузин»

В феврале 1913 года, накануне возвращения Горького из первой итальянской эмиграции в Россию, Ленин написал ему письмо. Выражая в начале письма свои обычные опасения по поводу здоровья Горького – «Что же это Вы, батенька, дурно себя ведете? Заработались, устали, нервы болят. Это совсем беспорядки», – Ленин снова и снова набрасывается на уже разгромленный им «махизм» вообще и на Богданова лично. «А Богданов скандалит: в “Правде” № 24 архиглупость. Нет, с ним каши не сваришь! <…> Тот же махизм = идеализм, спрятанный так, что ни рабочие, ни глупые редактора в “Правде” не поняли. Нет, сей махист безнадежен, как и Луначарский…»

Но важно письмо не этим, а тем, что в нем произошла заочная смычка «Ленин – Горький – Сталин». Отвечая на какое-то письмо Горького по поводу разгула национализма (проблема, которая сильно волновала Горького накануне Первой мировой войны), Ленин пишет: «Насчет национализма вполне с Вами согласен, что надо этим заняться посурьезнее. У нас один чудесный грузин засел и пишет для “Просвещения” большую статью, собрав все австрийские и пр. материалы. Мы на это наляжем. Но что наши резолюции (посылаю их в печати) “отписка, канцелярщина”, это Вы зря изволите ругаться. Нет. Это не отписка. У нас и на Кавказе с.-д. грузины + армяне + татары + русские работали вместе, в единой с.-д. организации больше десяти лет. Это не фраза, а пролетарское решение национального вопроса. Единственное решение. Так было и в Риге: русские + латыши + литовцы; отделялись лишь сепаратисты – Бунд. То же в Вильне».

По-видимому, Ленина, до его размолвки со Сталиным, устраивало, как решал национальный вопрос «чудесный грузин». Устраивало его и то, что с Кавказа, в бытность там Сталина и Камо, в большевистскую кассу поступали деньги от экспроприации. Ленина вообще устраивало всё, что не противоречило его партийным убеждениям. И этот принцип Сталин несомненно перенял у Ленина. Так что он был искренен, когда, оказавшись на вершине власти, смиренно называл себя его «верным учеником».

Достаточно оценить, как Ленин относился к собственной стране и ее населению. В письме к Горькому (конец января 1913 года) Ленин писал: «Война Австрии с Россией была бы очень полезной для революции (во всей Восточной Европе) штукой, но мало вероятно, чтобы Франц Иозеф (так у Ленина. – П. Б.) и Николаша доставили нам сие удовольствие».

«Сие удовольствие» большевикам доставили в августе 1914 года. Но они сумели воспользоваться им только после февраля 1917-го.

Поражает не только цинизм и жестокость Ленина по отношению к своей родине и своему народу, но и откровенность, с которой он высказывает свою точку зрения Горькому. Ведь Горького разгул национализма волновал именно из-за опасения новых расколов, раздоров, войн.

И все-таки проблема притяжения-отталкивания между Лениным и Горьким более или менее понятна. Каждый из них – авторитет, большой человек. Пусть один из них сектант, а второй еретик. Между этими категориями есть полярность, но существует и взаимопонимание и взаимопритяжение.

Но главное – Ленин в глазах Горького был интеллигентом, а это для Горького являлось решающим обстоятельством. Ленин был умницей, эрудитом. Вне партийного раскола он мог вести беседу в тональности, которая была приятна Горькому.

Легко поверить, что Ленин действительно проверял простыни в гостиничном номере Горького в Лондоне – не сыроваты ли? И едва ли Горький выдумывал, когда писал, что Ленин «за разительно смеялся», как ребенок. «Заразительный» смех Ленина не один Горький отмечал, как не один Горький отмечал загадочный ленинский магнетизм, его способность влюблять в себя партийцев, даже своих оппонентов.

Но что общего у Горького со Сталиным, кроме густых усов? Понятно, что могло сближать его с интеллигентом Львом Каменевым или «любимцем партии» Николаем Бухариным. Даже с Григорием Зиновьевым у Горького до 1921 года были почти теплые отношения. Но об отношениях Горького со Сталиным до того, как они вступили в переписку в конце 20-х годов, ничего не известно, кроме грубого окрика Сталина в 1917 году в газете «Рабочий путь», вынесенного в эпиграф этой главы.

Впервые Сталин проявил себя в Гражданскую войну, а до этого был неприметной фигурой в партии. Будучи после Октября комиссаром по делам национальностей, Сталин имел стол в общей комнате с табличкой, написанной от руки. От Сталина того времени до всесильного вождя, которого Анри Барбюс назвал лицом стомиллионного советского народа, расстояние почти космическое.

Однако ни тот, ни другой Сталин не мог быть близок Горькому. Он любил больших «человеков», но не терпел тиранов. Пресловутый вождизм Горького проявился лишь в самом конце его жизни, в статьях, написанных словно другим человеком. Прочитав его письма к членам писательского товарищества «Серапионовы братья» Лунцу, Зощенко, Каверину, Вс. Иванову, Федину и другим, можно ощутить, сколько в них было неподдельной любви к «молодым». Но главное – сколько в них потрясающего такта! И это понятно. У Горького была школа переписки с Чеховым, Толстым, Короленко. Горький элементарно не мог нагрубить начинающему таланту.

Грубость Сталина отмечали многие. Был он груб и с писателями. «Пожалуй, только с М. Горьким он не мог себе позволить снисходительного, порой грубого тона, каким он говорил нередко с другими писателями», – пишет Дмитрий Волкогонов, но и он не совсем прав. После охлаждения отношений с Горьким, с 1934 года, Сталин в письмах к нему позволял себе тон если не снисходительный, то достаточно иронический. И то, что он посчитал себя вправе ломиться к умирающему Горькому в два часа ночи, говорит о многом. Из этого становится понятным бешенство больного и беспомощного Ленина, когда Сталин оскорбил Крупскую.

Но тогда почему от «дружищи» Ленина Горький бежал, а к Сталину вернулся, да еще и со словами хвалы на устах? Каким золотым ключиком к душам человеческим обладал этот «чудесный грузин», что сумел заманить к себе Горького на восемь лет, на весь остаток его жизни, и использовать его мировой авторитет, сделав его частью основания своей пирамиды власти?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.