Поездка в Сибирь

Поездка в Сибирь

Окончательное уничтожение «левой оппозиции» в 1927 г. и в течение последующего 1928 г. переросло в победу Сталина. Верхушка Политбюро, ранее скрепленная борьбой с Троцким и Зиновьевым, начала распадаться. Нараставший социально-экономический кризис сопровождался кризисом высшей власти. Эта горючая смесь окончательно взорвала революционную большевистскую систему. Катализатором взрыва служил провал государственных заготовок хлеба из урожая 1927 г., сигнализировавший об очередном кризисе нэпа. Нэповская модель развития оказалась уязвимой по целому ряду причин. Рыночные взаимоотношения государства с крестьянством изначально противоречили доктринальным установкам большевиков. Несмотря на печальный опыт «военного коммунизма», правящая партия продолжала проповедовать радикальный социализм и преследовала частную экономическую инициативу. С другой стороны, советское сельское хозяйство оставалось очень слабым. Оно не могло немедленно дать тех ресурсов на проведение индустриализации, которые хотело получить государство. Все течения в руководстве партии: и «правые», и «левые», и колебавшееся между ними «болото» осознавали необходимость корректировки нэпа и наращивания индустриализации. Проблема заключалась в поисках (как правило, методом проб и ошибок) оптимальных методов такой корректировки. Однако поле для поисков существенно ограничивалось из-за острейшей борьбы за власть. Политическое противостояние, необходимость соответствовать догмам, как всегда, губили экономику. Лидеры, претендующие на единоличную власть, использовали кризисы как удобный момент для ее захвата, принося в жертву консолидацию и экономическую рациональность. В конце 1920-х годов таким лидером был Сталин. Причины кризиса конца 1927 г. были традиционными и понятными для руководства страны. Ошибки ценовой политики, увеличение вложений в индустрию и другие факторы подрывали общий экономический баланс и заинтересованность крестьян продавать хлеб государству. В предыдущие годы вполне успешно вырабатывались и рецепты преодоления подобных кризисов. В 1928 г. такой рецепт предстояло найти вновь. Первоначально Политбюро занималось этим сообща и единодушно. Не отвергая экономические стимулы, на этот раз решили опробовать усиление административного нажима на крестьян. В рамках кампании силового изъятия хлеба высших руководителей страны начали отправлять в командировки в основные зернопроизводящие районы. Своим присутствием и угрозами они подталкивали активность местных чиновников. Молотов, отправленный на Украину, сообщал Сталину в первый день нового 1928 г.:

Дорогой Коба! Сижу на Украйне 4-ый день – люди говорят, небесполезно. Раскачал ленивых хохлов […] Добился, что «главки» и «центры» Украйны разъехались по местам с обещанием усердно поработать. Теперь вот сижу в Мелитополе (золотое дно!) и тут также устроил погром с обычными хлебозаготовительными ругательствами […] Много впечатлений новых, очень рад, что прикоснулся к земле. Об этом расскажу по приезде. Привет всем[287].

Спокойный и скорее шутливый, чем воинственный тон сообщений Молотова отчасти отражал относительно «мирные» настроения, которые сохранялись в то время в Политбюро. Молотов еще не обличал оппортунистов и не клеймил «кулаков» и «вредителей». Более того, он просил Сталина выдать Украине премию из заготовленного ею зерна, чтобы закупить сельскохозяйственные машины за границей: «Это крайне нужно для поощрения (плюс к произведенному нажиму) и во всех отношениях целесообразно», – отмечал Молотов в том же письме.

Как показали последовавшие вскоре события, Сталин не разделял «миролюбие» своего ближайшего соратника и именно в этот период продумывал меры, призванные подстегнуть чрезвычайную политику. Чем были вызваны новые планы Сталина, далеко превосходившие левизну Троцкого и Зиновьева? Чем диктовалась борьба Сталина против нэпа: убежденностью в неизбежности ультралевого курса или корыстными политическими расчетами? Многие факты позволяют утверждать, что Сталин руководствовался комплексом мотивов. Очевидно, что противоречия нэпа способствовали постепенному полевению всей советской верхушки, активизации реконструкции нэпа в соответствии с ускорением индустриализации. Сам Сталин был готов к этим переменам более, чем многие другие члены Политбюро. Как «голый» политик и «организатор», он был склонен к насилию и административному нажиму, не имел профессиональных знаний и опыта работы в экономической сфере. Похоже, Сталин искренне полагал, что экономику можно сравнительно беспрепятственно и безнаказанно ломать, подстраивая под политику. Чрезвычайные меры в экономике имели также очевидные политические цели. Сделав ставку на радикальный курс, Сталин осознанно разрушал систему коллективного руководства. Неизбежная борьба в Политбюро позволяла создать новую фракцию большинства, на этот раз – сталинскую фракцию.

Фактически Сталин взял на вооружение ленинскую стратегию революции – максимально стимулировать левые эксцессы, забежать вперед, отсечь «умеренных» и мобилизовать радикалов. Для развертывания своей революции в апреле 1917 г. Ленину пришлось приехать из эмиграции в Петроград. Сталин в начале 1928 г. с той же целью уехал из столицы в Сибирь, превратив этот далекий и огромный край в полигон для новых потрясений. Скорее всего, Сталин в буквальном смысле этого слова подстроил свою поездку. Первоначально первая тройка Политбюро – Сталин, Рыков и Бухарин – оставалась в Москве «на хозяйстве». Однако Сталин воспользовался тем, что Г. К. Орджоникидзе по состоянию здоровья не смог поехать в Сибирь, и отправился вместо него. Поскольку Орджоникидзе серьезно болел уже некоторое время, похоже, что его назначение изначально было произведено с расчетом на последующую замену. О серьезности намерений Сталина свидетельствовало уже то, что он вообще отправился в столь длительную и дальнюю командировку. Сталин не очень любил путешествия. После 1928 г. он выезжал в командировки нечасто. Совершал полуэкскурсионные визиты по дороге на юг во время отпусков, в июле 1933 г. посетил Беломорско-Балтийский канал, однажды выехал в прифронтовую зону в годы войны и трижды на известные встречи «большой тройки» – в Тегеран, Ялту и Потсдам. В общем, у Сталина, явно избегавшего деловых поездок, должны были иметься серьезные основания, чтобы в 1928 г. уехать в Сибирь.

Три дня потребовалось для того, чтобы добраться в Новосибирск поездом. Самолетами Сталин не пользовался. В Сибири во второй половине января и начале февраля Сталин провел три недели. В основном эти дни были заполнены совещаниями с местными руководителями и встречами с партийным активом. Под нажимом Сталина крайне напряженный план вывоза из Сибири хлеба был принят к неукоснительному выполнению. Сталин объяснил сибирским чиновникам, как это нужно сделать. Здесь на практике он обкатывал свои идеи об использовании против «кулаков» всей силы карательного аппарата и привлечении их к суду за «спекуляцию»[288]. Фактически речь шла о возвращении к политике «военного коммунизма». Далеко не все сибирские чиновники приняли сталинские указания безропотно. Поворот был столь неожиданным, что некоторые из них осмелились даже открыто спорить с генеральным секретарем. Руководитель Сибирского отделения Сельскохозяйственного банка С. И. Загуменный 19 января направил Сталину записку. Он выражал сомнения в эффективности уголовных репрессий против крестьян за отказ продавать хлеб государству. Крестьяне воспримут это как возврат к продразверстке. Ситуация может ухудшиться. «Мне кажется, что мы слишком круто поворачиваем», – писал Загуменный. Пометы Сталина на письме Загуменного (многочисленные подчеркивания и надписи «ха-ха») свидетельствовали о его раздражении. «Мы административных мер не исключали», – написал Сталин[289].

Чувствуя опасность противодействия, Сталин продолжал «накачивать» сибирских руководителей и подверг Загуменного публичной критике. Он упорно утверждал, что чрезвычайные репрессивные меры будут эффективными. При этом, однако, Сталин проявлял в общении с сибирскими чиновниками определенную сдержанность. Давил на них, но в меру. Обвиняя в провалах заготовок, не переходил к угрозам. Демонстрировал не только уверенность и решительность, но и лояльность. В ответ на заявление участника совещания в Новосибирске, что он, Сталин, уличил краевых руководителей в ошибках, Сталин миролюбиво бросил с места: «Нет, я уличать не хотел». Даже Загуменного Сталин критиковал мягко и «дружелюбно»[290]. Сочетание твердости и беспощадности по отношению к «кулакам», скрывающим хлеб, и лояльности в партийной среде – эту сдержанную, «товарищескую» манеру поведения Сталина в Сибири чрезвычайно важно зафиксировать. Несомненно, она производила благоприятное впечатление, была эффективным оружием Сталина до тех пор, пока необходимость в демонстрации «партийного товарищества» не исчезла совершенно.

Нажимом и убеждениями Сталин добивался своего. В течение нескольких недель в новом полушубке, специально пошитом для него в местной мастерской, Сталин колесил по огромному Сибирскому краю, требуя дать хлеб. Пользуясь выражением самого Сталина из телеграмм в Москву, «накрутил всех как следует»[291]. Накануне возвращения из командировки, 2 февраля, Сталин победоносно телеграфировал в столицу: «Перелом в заготовках начался. За шестую пятидневку января заготовлено вместо обычной нормы 1 миллион 200 тыс. пудов 2 миллиона 900 тыс. пудов. Перелом довольно серьезный»[292]. Сталин выражал оптимизм и надежду на дальнейшее увеличение темпов вывоза хлеба. За один месяц в Сибири предполагалось получить более трети годового плана.

За растущими цифрами стояла эскалация насилия в сибирской деревне. Многочисленные уполномоченные железной рукой выколачивали хлеб. Презирая даже видимость законности, они следовали принципу, который откровенно сформулировал один из уполномоченных: «Что это еще за бюрократизм? Вам товарищ Сталин дал лозунг – нажимай, бей, дави»[293]. Деревню охватили обыски и аресты. Непосильные реквизиции разоряли крестьянские хозяйства. Под влиянием Сталина ситуация в Сибири была более напряженной, чем в других хлебных районах страны, хотя вряд ли намного. При активном участии высокопоставленных московских эмиссаров волна насилия и произвола прокатилась повсюду. Однако сибирский прецедент чрезвычайной политики играл особую роль. Указания генерального секретаря партии о начале войны с «кулаком» имели значительный вес и должны были восприниматься как руководство к повсеместным действиям.

Как политическая акция сибирская командировка Сталина имела сложную многоэтажную структуру. Сталин начал с того, что изменил саму идеологию причин кризиса. Игнорируя формулу об ошибках партийно-советского аппарата (о которых немало говорилось в коллективных директивах Политбюро), он почти целиком перенес акцент на обличение враждебных действий «кулаков» и антисоветских сил. Это открывало путь широкому применению репрессий. По предложению Сталина (это был его «творческий вклад» в хлебозаготовки 1928 г.) реквизиции проводились не в чрезвычайном порядке, как ранее, а на основе постоянно действующего уголовного кодекса. Крестьян как спекулянтов отдавали под суд за отказ продавать свое зерно. Это была насмешка над законностью. Однако она подвела законодательную основу под чрезвычайные меры, сделав их рутинными и привычными. Фактически Сталин предлагал отбросить нэповские принципы взаимодействия с деревней вообще. Наконец, поездка Сталина была серьезным и даже демонстративным вызовом правительственно-хозяйственному аппарату, персонально Рыкову. Теперь партийный аппарат в лице Сталина брал в свои руки решение важнейшей политико-экономической задачи, предъявлял права на фактическое первенство. Это нарушало баланс сил, сложившийся в предыдущие годы в Политбюро.

Понятно, что такая линия Сталина не могла не вызвать возражений у многих его коллег. Сталин понимал это и, судя по всему, расчетливо провоцировал конфликт. Сибирская командировка позволяла сделать это с выгодных позиций, с позиций энергичного лидера, способного решать острые проблемы революционными методами. Кризис дискредитировал «умеренную политику» и провоцировал радикальные настроения. Заметные признаки раскола в Политбюро обозначились сразу же после возвращения Сталина в феврале 1928 г. в Москву. Однако доводить дело до прямых столкновений уже в феврале или чуть позже Сталин не решился. Со стороны может показаться, что он упустил чрезвычайно выгодный шанс. Однако сам он так вряд ли думал. Пока ничто не предвещало, что Сталин может одержать легкую победу или победу вообще. Свою решающую битву за единоличную власть он вел как партизанские действия, скрытно, постепенно, методом диверсий.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.