16.12.1912

16.12.1912

Нет письма, любимая, ни в 8, ни в 10. Ты утомилась на танцах, а после обеда была в гостях. Но я и открытки не получил. Конечно, у меня нет оснований жаловаться, вчера и позавчера я получил по два письма, и кто бы мог решиться, выбирая между двух столь превосходных вещей, заявить, что он предпочтет получать от любимой по письму каждый день, нежели в один день два письма, а на следующий ни одного, – но именно регулярность больше всего греет сердце, всегда один и тот же час, в который письмо приходило бы ежедневно, этот час, дающий чувство покоя, верности, упорядоченности отношений, укрытости и удаленности от внезапных каверз судьбы. Любимая, я, конечно, не думаю, что с Тобой приключилось что-то плохое, – ибо тогда-то Ты тем скорее бы мне написала, – но от кого мне, один на один только со своим письменным столом, или с нашим переписчиком-машинистом, или с посетителями, которым ни до кого, кроме самих себя, дела нет, с донимающим меня расспросами сослуживцем, – от кого еще мне почерпнуть эту безусловную, твердую убежденность, что там, в далеком Берлине, Ты спокойна и более или менее довольна жизнью? Может, Тебя вчера мать изводила, может, у Тебя мигрень или зубы болят, может, Ты переутомилась, а я всего этого не знаю и в неведении своем только без конца прокручиваю все это у себя в голове.

Всего доброго, Фелиция, теперь всегда буду писать только раз в день, по крайней мере до тех пор, пока работа не начнет подвигаться лучше. Ибо, пока этого не случится, письма мои будут являть собой довольно мрачную картину, так что Тебе и одного, даже если Ты сама себе откажешься в этом признаться, будет более чем достаточно.

Всего доброго, любимая. Написал это слово – и солнце легло на бумагу! Значит, с Тобой ничего плохого, и я спокоен.

Твой Франц.