ДВА БРАТА
ДВА БРАТА
Но еще более сложный случай – отношение к взглядам Толстого его старшего брата Сергея Николаевича. Его также возмутила перемена в брате, которую он назвал «сумасшествием». Он не стеснялся в выражении неприязни к тому, что пишет брат с начала восьмидесятых годов. И опять в ход идет остроумие. Сын Л.Н.Толстого Илья Львович вспоминал: «Как-то он (Лев Николаевич. – П.Б.) дал ему (Сергею Николаевичу. – П.Б.) одну из своих философских статей и просил его прочесть и сказать свое мнение. Дядя Сережа добросовестно прочел всю книгу и, возвращая ее, сказал:
– Помнишь, Лёвочка, как мы, бывало, езжали на перекладных? Осень, грязь замерзла колчами, сидишь в тарантасе, на жестких дрожинах, бьет тебя то о спинку, то о бока, сиденье из-под тебя выскакивает, мочи нет – и вдруг выезжаешь на гладкое шоссе, и подают тебе чудную венскую коляску, запряженную четвериком хороших лошадей… Так вот, читая тебя, только в одном месте я почувствовал, что пересел в коляску. Это место – страничка из Герцена, которую ты приводишь, а всё остальное – твое – это колчи и тарантас».
То же самое о новых вещах Толстого говорил Тургенев А.А.Толстой: «Слог похож теперь на непроходимое болото». И Александра Андреевна согласилась с этим определением. Даже самым близким людям из окружения Толстого почему-то не приходило в голову, что этот слог является естественным результатом мучительного поиска истины и что задача писателя, как теперь ее видит Толстой, не в том, чтобы услаждать слух.
Однако Толстого окружали умные люди, которые постепенно начинали понимать, что в этих поисках есть глубокая правда, но такая, с которой очень трудно примириться. И особенно трудно было тем, кто, не находя истины в церкви, не пытались искать ее больше нигде, а все-таки чувствовали, что истина существует.
Таким человеком был Сергей Николаевич Толстой, личность язвительно-остроумная. В 1894 году он писал Льву: «За неимением чтения всё это время читал Достоевского. Ужасно много из того, что им написано, кажется, он мог бы и не писать, большая часть тех лиц, которых он выводит и которые, как видно, ему очень дороги, напротив, мне ужасно противны. Но, конечно, талант есть, но видно, что он много писал, чтобы наполнить листы, ради денег. Кажется, что от него пошло в ход: “Здравствуйте, – высморкалась она”. У него, может, нечаянно вышло, а боборыкины подхватили».
Он был несчастлив в семейной жизни, пострадав от своей же врожденной порядочности. В молодости, увлекаясь цыганским пением, он выкупил из табора красавицу-певицу Машу Шишкину. Цыганки были тогда целомудренны, и жить с ними «просто так» было нельзя. Став гражданской женой Сергея Николаевича, Мария Михайловна родила ему сына и трех дочерей. Но прожив с ней восемнадцать лет, он влюбился в младшую сестру Софьи Андреевны Татьяну Берс, которая его тоже глубоко полюбила. Дело было за тем, чтобы расстаться с цыганкой (обеспечив ее и незаконных детей) и жениться на Танечке. Вместо этого Сергей Николаевич, как порядочный человек, обвенчался с Машей. Татьяна так тяжело переживала этот поступок, что пыталась отравиться. До конца своих дней, а скончался он в 1904 году в возрасте семидесяти восьми лет, Сергей Николаевич Толстой прожил затворником в своем Пирогове, хотя в молодости отличался красотой, светскостью и мог сделать успешную карьеру. Но слишком независимый характер, а главное – нежелание ни в чем поступаться своей волей и прихотями (случай с Машей был единственный, когда он пошел против своих желаний, и этот случай, возможно, сломал его жизнь) были несовместны с карьерой. Судя по мнению его любимого племянника, старшего сына Л.Н.Толстого Сергея Львовича, «дядя Сережа» был неважным помещиком. Получив по разделу наследства между братьями и сестрой лучшее из имений – Пирогово в Тульской губернии, с жирными черноземами и прекрасным конным заводом, он тем не менее едва сводил концы с концами. Но при этом опять-таки остроумно шутил по поводу хозяйствования своего брата Льва:
– Вы ведь живете на деньги, полученные от писаний вашего отца. А мне надо учитывать каждую копейку. Вашего отца приказчик обворует на 1000 рублей, а он его опишет и получит за это описание 2000 рублей: тысяча рублей в барышах.
Его супруга Мария Михайловна была глубоко верующей и церковной женщиной. Отношение же Сергея Николаевича к религии и конкретно к православию определить непросто. Тот же Сергей Львович утверждал, что «в продолжении всей своей жизни» дядя был «равнодушен к православию». В то же время Сергей Николаевич был крайним консерватором. Он выписывал исключительно «Московские ведомости» (в 1892 году организовавшие откровенную травлю Толстого), а затем суворинское «Новое время». Его аристократический консерватизм не был лишен подозрительного отношения к евреям. Так, в одном из писем к Толстому, который дружил с либеральным судебным и общественным деятелем А.Ф.Кони, Сергей Николаевич с насмешкой пишет в связи с избранием Льва Николаевича в почетные члены Академии наук по отделению русского языка и словесности: «…Что за радость была мне узнать, что Кони из жидов. В какой ты хорошей компании в Академии».
В то же время он пришел в ярость, когда духовная консистория учинила следствие о его православных корнях и исполнении обрядов, о чем писал брату: «…У нас были восемь раз разные попы, по восьми разным делам, в том числе и ваш кочаковский, и восемь раз отбирали показание о том, бываю ли у Святого причастия, был ли под судом и проч., и кто была восприемница и поручитель, и кто стоял у купели. Последний же, восьмой раз благочинный через пироговского священника отбирал показание о том, почему я, как известно архиерею… не был 20 лет у причастия».
Но и к религиозным исканиям Толстого он поначалу относился крайне враждебно. В отличие от сестры Марии, которая, уже будучи монахиней, ежегодно приезжала в Ясную Поляну гостить на лето, Сергей Николаевич не был там частым гостем, а в поздние годы почти совсем туда не приезжал.
Интересно, что дочери Сергея Николаевича, Вера, Варя и Маша, которых отец заставлял говорить с собой по-французски, стали последовательницами учения Льва Толстого, то есть, попросту говоря, толстовками. Это не принесло им счастья в личной жизни и доставило немало хлопот и огорчений отцу. Его единственный сын Гриша просто ненавидел отца и терроризировал требованиями денег до конца его жизни. Напряженными были и отношения Сергея Николаевича с мужиками, с которыми он держался по-барски высокомерно. Возможно, именно это стало причиной того, что во время революции крестьяне сожгли его дом в Пирогове, не тронув (что характерно!) второй каменный дом – сестры Марии Николаевны, имевшей в Пирогове свою часть земли. Трудно сказать, было ли это результатом их отношения к господам, однако факт остается фактом…
Не будучи религиозным, Сергей Николаевич страшно боялся смерти, чего опять-таки никогда не скрывал. В письмах к брату он довольно часто говорит о своем страхе смерти, но при этом отказывается и от какого-то религиозного утешения. «Передумал много, но придумать не придумал ничего хорошего. Смерть вот она, а что делать – не знаешь, – пишет он в мае 1896 года. – Козлов, бывший старшина, который судился с пироговскими крестьянами, которых я к тебе посылал, поступил в Афонский монастырь и пишет оттуда: “Что меня еще не одели, но ноги от стояний опухли”. Вот он придумал и, вероятно, более или менее покоен, но я на Афон не могу и всех любить тоже не могу, хотя и стараюсь».
В детстве и в молодости Сергей Николаевич обожал младшего брата, а в зрелые годы гордился им как писателем. Впрочем, и его отношение к толстовству не было столь прямолинейным. Возможно, именно под влиянием брата он отказался от прислуги. В его семье было принято самим ставить еду на стол и убирать за собой грязную посуду. И это в то время, когда в самой Ясной Поляне прислуга насчитывала двадцать человек.
Младшая дочь Сергея Николаевича Мария Сергеевна Бибикова вспоминала, что отношение отца к духовным поискам брата отнюдь не ограничивалось злым остроумием, которое было скорее всего средством самозащиты от убеждений Толстого, слишком категоричных и поэтому пугающих. «После одного приезда Льва Николаевича в 1887 году, когда он с отцом долго говорил о вегетарианстве, отец за обедом сказал: “Лёвочка теперь нам и мясо не велит есть; он, пожалуй, прав”. Вскоре после этого отец нам рассказал, что, засидевшись как-то вечером у камина, он вспомнил про охоту (Сергей Николаевич был страстный охотник. – П.Б.) и теперь сознает, что это жестокая и ненужная забава.
Когда он в эту ночь лег спать, то долго не мог заснуть: ему всё представлялись в виде кошмара и в полусне убитые им звери, и он говорил, что если бы можно было их всех оживить, то они составили бы огромное стадо. Ему ночью было страшно от страданий, причиненных им всем этим животным, и казался отвратительным ненужный, жестокий азарт во время травли их. Чтение произведений Льва Николаевича, его новые взгляды глубоко волновали отца, и, как человек очень честный, правдивый, он в последние годы всё больше соглашался со Львом Николаевичем, всё больше мучился неправильностью своей жизни, прошлой и настоящей, но, чтобы иметь право жить спокойно, он всё старался найти ей оправдание, продолжал спорить и не соглашаться и отстаивать свои прежние взгляды».
Как и младший брат, формально он был воспитан в православной Церкви, в которую искренне никогда не верил. Отпадая от Церкви, Лев Толстой находил в себе силы искать истину в другом направлении. Но у Сергея Николаевича на это не было ни сил, ни таланта. Поэтому, как пишет дочь, «самое легкое для него было отказаться от церковности, но в Бога, в высшую разумную силу добра он верил; это тоже было для него смутно, непонятно, мучительно, он часто говорил, что было много легче и спокойнее жить, когда была вера в церковь».
Возможно, под влиянием взглядов младшего брата происходит полное отпадение С.Н.Толстого от православия. Но и принять разумение жизни более сильного в духовном отношении брата у него не выходит. «Часто он говорил: “Какая у Лёвочки смелость, что он берется отвергать православие”. Но, исключая церковные обряды, которые отец совершенно перестал исполнять, во всем остальном он колебался и не применял к жизни требований Льва Николаевича».
Когда в начале 1902 года Лев Николаевич, находясь в Крыму, был близок к смерти, Сергей Николаевич собрался было поехать к нему, но все-таки не решился, ибо сам тогда был серьезно болен. Тем не менее в телеграмме старшему брату Лев Николаевич писал, что он «чувствует его любовь».
Знаменательная встреча братьев Толстых состоялась в сентябре 1902 года, когда старшему было семьдесят шесть лет, а младшему – семьдесят четыре года. Есть фотография, где Лев и Сергей Николаевичи сидят в кабинете Толстого в Ясной Поляне, уже два глубоких старца, так похожие внешне, но такие разные по духовному облику. Этот приезд, который был, несомненно, приятен обоим, тем не менее показал пропасть в образах жизни двух братьев, в том, к чему они пришли на закате дней.
«…Давно мне ничего не было такого приятного, как мой приезд в Ясную, – писал Сергей Николаевич, вернувшись в Пирогово, – но у меня тоже была мысль о том, как бы я невольно не сказал или не сделал бы чего неприятного вам, что легко могло случиться, так как я отвык от людей, даже самых близких, и это был мой первый выезд из Пирогова после более трех лет, а у вас я встретил и венгерцев-криминалистов, и евреев-банкиров, и Бутурлина, и Абрикосовых, приехавших от Черткова, и всё это очень любопытно, но одичавшему человеку трудно… Приехавши домой, я вспомнил, что я не поговорил с тобой о многом, о чем именно хотелось поговорить, но поговорить с тобой хотелось так много, что, во всяком случае, всего бы не успел; когда теперь придется увидаться, Бог знает».
Последний раз они увиделись перед самой смертью Сергея Николаевича в августе 1904 года. Старший брат мучительно умирал от рака лица. Лев Николаевич приехал в Пирогово и провел там несколько дней. Показательно, что именно Лев и Маша, младшие Толстые и самые религиозные из них (хотя и очень по-разному), присутствовали так или иначе при последних днях и даже минутах трех своих братьев – Мити, Николая и Сергея. Лев посетил Дмитрия в Орле незадолго до его смерти. Он и Мария были с Николаем в Гиере до последнего его вздоха. Они были и в Пирогове.
Можно ли считать случайностью, что именно Лев Толстой, этот неистовый борец с православной Церковью, отлученный, но не смирившийся, оказался прямым посредником между умиравшим внецерковным братом и православным священником? Об этом замечательно написал Сергей Львович Толстой:
«За несколько дней до его смерти, когда было очевидно, что он умирал, к нему приехал мой отец и дней десять прожил в Пирогове. Еще до его приезда Марья Михайловна и находившаяся в Пирогове его сестра монахиня Марья Николаевна мечтали о том, чтобы Сергей Николаевич причастился, но не решались ему это сказать. Когда приехал Лев Николаевич, они ему высказали свое пожелание. Против их ожидания, он прямо передал Сергею Николаевичу желание его жены и сестры, и Сергей Николаевич внял их просьбам и причастился. Почему он причастился? Это осталось его тайной».
В истории жизни и смерти Сергея Николаевича Толстого как в капле воды отразился страшный вопрос, который Толстой поставил, но на который так и не смог ответить. Если нет веры в Церковь, но есть вера в Бога, то как быть? Толстой отвечал на это решительно и категорически: «Делай, что до?лжно, и пусть будет, что будет». То есть исполняй заповеди Христа, твори добро, люби ближнего, как самого себя, и не мечтай о загробной жизни, которой никто не видел.
Однако следование заповедям Христа – это нравственный подвиг, который не мог до конца исполнить и Лев Толстой. Тогда как же быть слабому человеку, лишенному церковной опоры?
Погибать в своей слабости?
Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚
Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением
ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОКДанный текст является ознакомительным фрагментом.
Читайте также
Как брат брата…
Как брат брата… Этот анекдот, как крючочек петельку, цепляет другую историю тех же нравов, рассказанную уже другим свидетелем. За правильное распределение ролей и в связи с вышеописанным юбилеем Москвы американский режиссер Андрон Михалков-Кончаловский был представлен
Ещё два брата
Ещё два брата Как не ударники-шахтёры и не люди были там, а неслыханное племя: сто шестнадцать пополам. Юлий Ким «Московские кухни» И не то что я позабыл, а как-то всё не к слову приходилось. Кроме Вовки, Ромки и Вадьки у меня ещё два брата были.Мы, ранее упомянутые братья,
Арест брата
Арест брата Мрачные зимние дни скучны в Петербурге, если сидеть в комнате, не выходя на людные, освещённые улицы. Ещё скучнее и мрачнее они в крепостном каземате. А тут ещё нахлынуло горе: Сашу арестовали.Он приехал ко мне на свидание с Леною[18] в день моих именин, 21
ТРЕВОГА ЗА БРАТА
ТРЕВОГА ЗА БРАТА Поздно ночью подошли к Константиновке. Тут снега не было, а была гололедица. Светила луна. Мы увидали гусей в поле и решили захватить одного для еды. Несколько человек отделились от колонны, окружили гусей и зарубили двух. Колонна уже исчезла в селе. Мы
Смерть брата
Смерть брата Летом 1889 года Чехов с семьей жил на Украине, около Сум, в живописном уголке, снимая дачу на берегу реки Псел, на хуторе Лука.Лето обещало быть чудесным. Украинская природа, поэтичность украинского народа восхищали Чехова; в самом облике украинцев он находил
Смерть брата
Смерть брата Ни об одной смерти Бенвенуто не писал с такой горечью и скорбью. Когда чума забрала четырех членов семьи, он смирился, тогда стоны стояли во всех домах, это была словно и не болезнь, а бич Божий. А здесь — случай, глупость, нелепица, и любимого брата Джованни
«Три брата Кабарды…»
«Три брата Кабарды…» При первой же встрече, в самом начале 1915 года, с сотником Колей Бабиевым в Алашкертской долине мы сразу же подружились. Он привлек внимание кавказцев к себе своим постоянным молодечеством.В мрачной хижине-норе, в нашей ли 3-й сотне подъесаула
«Месть за брата-2»
«Месть за брата-2» Однако не забывали братья Кличко и о профессиональном боксе. Так, Виталий понимал: для возвращения в ряды чемпионов мира нужны не просто победы – победить нужно других абсолютных чемпионов. Потому украинский боксер супертяж Виталий Кличко, предвидя
5. Арест брата
5. Арест брата Лето 1936 года, как уже не раз до этого, я провел у брата. Каждое утро, когда брат уходил на завод, я отправлялся к Волге, брал на лодочной станции однопарку и греб вверх по течению, стараясь обогнуть остров, отделяющий рукав от основного русла. Иногда высаживался
ГЛАВА XXX ДВА БРАТА
ГЛАВА XXX ДВА БРАТА С обоими моими братьями читатель уже знаком несколько. Это два почти противоположные типа. Один (старший) словоохотливый, податливый на первые впечатления, опрометчивый, даже бешеный при случае, не ведающий корысти и неспособный к искательствам; отсюда
Почта Брата-Ритора
Почта Брата-Ритора Литературная известность прозаиков Всеволода Иванова и Николая Никитина опередила по времени даже беспрецедентную известность Зощенко; эти ранние успехи повлияли и на них самих, и на отношение к ним остальных Серапионов. То обстоятельство, что успехи
Сестра опознает брата
Сестра опознает брата Артем писал письмо за письмом к родителям в Ак-Булак Оренбургской губернии Актюбинского уезда, где они теперь жили. Писал сестре на Екатеринославщину. Большая часть этих писем не доходила до адресата, оседала у прокурора. Следственные власти
4. Гибель брата
4. Гибель брата Весной 1862 года семейство Тесла пережило трагедию – в результате несчастного случая погиб старший сын Милутина и Георгины Дане…Это была нелепая и совершенно бессмысленная смерть. Мальчишка катался верхом на лошади. Чего-то испугавшись, горячий молодой
Акробаты («Мы — два брата акробата…»)
Акробаты («Мы — два брата акробата…») Мы — два брата акробата, Два взъерошенных чижа. Разделен чертой каната Мир, как молнией ножа. Вместе город и окрестность, Люди, небо и земля. За чертой же неизвестность, Елисейские поля. Между знаньем и незнаньем, Невесомые, как