Сым

Сым

Меня как-то спросили: а можно ли выполнить мертвую петлю на "кукурузнике" Ан-2?

Я задумался. Можно, конечно, ведь самолет не очень скоростной, а крепкий; все самолеты летают по одним и тем же законам аэродинамики. Если хорошо со снижением разогнать, набрать скорость и крепко потянуть штурвал, то машина, конечно же, выполнит ту петлю… хватило бы только высоты, чтобы вывести потом из отвесного пикирования.

Вот те ребята, что упали где-то в районе Ванавары, как раз и не рассчитали высоту - им ее чуть-чуть и не хватило. Летели порожняком - и захотелось адреналину. А может, на спор: мол, а слабо? Но в результате… вышибли они собой лобовые стекла и улетели далеко вперед останков несчастного аэроплана - и ремни привязные не удержали, лопнули.

Нам потом читали результаты медицинской экспертизы - в воспитательных целях: что остается от людей, нарушивших правила полетов. Оно, конечно, полезно, да только в молодости как-то легкомысленно думаешь: "а… это - не со мной".

И они ж так думали, что это - не с ними будет.

А я себе тоже вот думаю: ну что их толкает на эти подвиги?

Ну вот меня в молодости - что толкало? Ведь грешен, что там скрывать… дело прошлое.

Став командиром Ан-2, я прежде всего почувствовал себя человеком-птицей, свободным в решениях: что хочу, то и делаю… сам себе хозяин. Конечно, была ответственность, была оглядка… приучили… Было какое-то предвидение ситуации… как у школьника, научившегося переходить улицу на зеленый свет…Но опыта, по моему нынешнему разумению, не было почти никакого. Ведь как тревожишься за ребенка, переходящего дорогу: ты-то знаешь сотни ситуаций и примеров, а он… воробышек… Но воробышку хочется скорее стать опытным воробьем, и если Господь милует, то не попадется ни кошке в лапы, ни молнией сверкнувшему соколу - в когти.

А бурлила в жилах молодая кровь, хотелось горячих ощущений, не таких, которые доступны всем земным людям, а особых, небесных, острых, пряных!

Сначала, конечно были полеты ниже безопасной высоты, от напоминаний начальства о соблюдении которой уже тошнило. Понятно, что эта безопасная рассчитывается так, чтобы в сложных метеоусловиях не зацепить за наивысшую точку земной поверхности по маршруту полета.

Еще в самом начале полетов мы, молодые пилоты, наизусть выучили все превышения, все искусственные препятствия, контрольные ограничительные пеленги - и сдали зачеты. Подготовка была серьезная, и в сложняке все летали, строго выдерживая безопасную.

Ну а - когда "миллион на миллион?" Когда земля прекрасно просматривается, знаешь трассу, знаешь препятствия, вышки, ЛЭП, горушки - какая тут еще безопасная…

Конечно, с оглядкой. Конечно, повнимательнее. Конечно, барограф выключается, а потом барограмму рисуешь - ясное дело, с выдерживанием безопасной высоты.

Зато какое ощущение полета, когда несешься над заснеженными вершинами деревьев, под тобой ровной плоскостью лежит верхний край тайги, и только отдельные вековые кедры, как взрывы, встают на пути, только успевай уворачиваться. Как замирает сердце, когда ровная поверхность под тобой вдруг обрывается крутым берегом Ангары - и повисаешь…

Бывало, вечером заход Солнца поджимает, мчишься из Ярцева в Енисейск, а ветер встречный, и по расчету выходит, что не успеваешь две-три минуты - а с этим у диспетчеров строго: полеты разрешены только в светлое время суток, минута в минуту, - вот и прижимаешься к земле, где встречный ветерок послабее… правда, болтанка от того ветерка над бугорками приличная, но мы же люди-птицы… Да еще оба пилота - вчерашние выпускники летных училищ: азарт, желание переплюнуть друг друга в смелости… а - слабо тебе? Вот и спор, вот и доказательство!

Потом на стоянке старый техник, матерясь и качая укоризненно головой, выдергивал из подкоса лыжи застрявшую кедровую ветку, ворчал нам вслед, да только мы не шибко-то слушали его упреки… люди-птицы…

Иногда, правда, трудяга Ан-2 в полете "потряхивал головой": перебои в работе хорошего двигателя АШ-62 случались, что там говорить. Бензин некачественный, что ли, - но смолистые наслоения в моторе откладывались, клапана чуть зависали; мы все к этому привыкли. Ну, тряхнет, ну, вздрогнешь, поддернешь машину на всякий случай повыше…

Этот самый "всякий случай" и произошел с Толей Уткиным над Муратовскими болотами: двигатель обрезал на малой высоте, и только большой опыт и мгновенная реакция позволили командиру успеть набрать высоту, погасив при этом скорость, выбрать место и свалить машину на крыло на минимальной скорости меж двух горелых листвяков. Ломающаяся полукоробка крыльев смягчила удар, и все остались живы, кроме одной непристегнутой пассажирки, которую мотануло по кабине и ударило виском аккурат об угол связной радиостанции… так что пристегиваться-то надо.

Но это было - не с нами. Мы верили в надежность мотора, а раз уже с кем-то произошел отказ, то с нами - явно не случится. И носились над тайгой и Енисеем на одномоторном самолете - и Бог нас миловал.

И сейчас ведь летают еще Ан-2 - и летают-то на автомобильном, явно некачественном, дерьмовом для авиации бензине. Но что делать: Ан-3, неплохая модификация того же Ан-2, под турбовинтовой, керосиновый двигатель, идет туго, хотя самолет получился очень даже тяговитый. А старина Ан-2, золотой, прекрасный, лучший в мире в своем классе, неприхотливый многоцелевой самолет, так и летает над тайгой и все трясет головой: "Ну и ну… на чем заставляют летать - на АИ-95… или, может даже АИ-92 - кто ж его знает на этих АЗС, с чем его смешивают".

А летчики все так же верят, что случай будет - не с ними.

Может, эта безопасная высота должна была учитывать лишнее время для принятия решения при отказе двигателя. Помню, как меня, зеленого стажера, натаскивал командир эскадрильи Иван Русяев, убирая газ двигателю над самыми неподходящими для вынужденной посадки местами: "Ищи площадку, заходи и садись!" Как ухало и проваливалось сердце и как трудно было найти тот единственный спасительный пятачок земли, построить маневр, зайти, выпустить закрылки, прибрать скорость - и я же знал, что над краем пятачка Русяев добавит газ и уйдет, коротко бросив в мою сторону: "Слабак!" или "Годится!"

Это сейчас Ан-2 кажется мне, ну, чуть не воздушным велосипедом, и уж, случись что, не дай Бог, я сумею повесить его на любую березу. А тогда, в молодости, и думать не хотелось ни о какой вынужденной посадке - душа не лежала. Воробышек я был тогда.

Душа лежала - облететь вровень с плоской вершиной Енашимский Полкан, пирогом возвышавшийся на километр над холмистой тайгой, и поспорить, годится ли его вершина для вынужденной посадки - или валуны на ней слишком велики?

Интересно было отвернуть от трассы, найти лежащий на склоне горы еще с сороковых годов трехмоторный пассажирский "Юнкерс" и покружиться над ним, с холодком в животе разглядывая обглоданный ветрами дюралевый скелет.

И это тоже было - не с нами. Это было когда-то, с кем-то, кто допустил ошибку, не успел, не предусмотрел, не среагировал, не справился.

Мы - все успевали. Мы - реагировали. Мы помнили обо всем. Мы хотели себя проверить на прочность, на смелость, на умение мгновенно оценить ситуацию, на способность жить в воздухе.

Кто тебе в воздухе контролер? Только ты сам. На малой высоте тебя не возьмет радиолокатор диспетчера; ты умеешь управляться с этим допотопным барографом и нарисуешь что надо, напишешь в отчете что требуется. Какая там еще безопасная высота, когда погода звенит.

На малой высоте, случись что… вякнуть не успеешь - и полон рот земли… и не найдут ведь тебя в бескрайней тайге без того контроля.

Вот интересная все-таки психология у русского человека. Недавно мне довелось выслушать рассказ старого уважаемого вертолетчика, как они переучивались в Германии на импортную машину. Возил их опытный инструктор-немец, пунктуальный, педантичный, зарабатывавший немалые деньги в долларах, тысяч шесть или семь. И вот в столовой, обсуждая за обедом достоинства и недостатки новой машины, русский летчик задал немцу сакраментальный вопрос:

- Вот тут написано, что машина берет столько-то тонн загрузки. А больше - может?

Немец, методически поглощая пищу, не отрываясь от дела, бросил:

- А зачем?

Зарубежные летчики, фигурально выражаясь, ходят по плоской крыше эдакого законопослушного небоскреба, ограниченной парапетом с четырех сторон: взлетный вес, безопасная высота, необходимое количество топлива, определенные метеорологические условия. И никогда, ни при каких обстоятельствах немцу не придет в голову превысить вес, лететь ниже безопасной, недолить керосину в бак, нарушить минимум погоды. Ему неинтересно хотя бы заглянуть за этот воображаемый парапет:

- А зачем?

А русский летчик по этому парапету балансирует, норовя заглянуть туда, в бездну.

Вот ему - надо.

Вот я и размышляю: а зачем?

Зачем понадобилось моему однокашнику гонять на малой высоте над Каспийским морем, пугая рыбаков в лодках, пока наконец не убил колесом человека?

Зачем понадобилось двум летчикам устраивать на самолетах Ан-2 подобие воздушного боя, гоняться друг за другом, пока не заставили водителя лесовоза с перепугу свалить машину с грузом в кювет?

Зачем понадобилось тем парням крутить петлю Нестерова на малой высоте?

Зачем вообще задавать вопрос, выталкивающий летчика за парапет закона?

Зачем-то и мне понадобилось лететь из Ярцева в Сым не по прямой трассе и на безопасной высоте, а именно над речкой, прихотливо извивающейся в своих песчаных берегах, заросших у воды тальником и дурниной.

Кое-где берега поднимались повыше и выплывали мысами справа и слева, заставляя нас отворачивать вдоль изгибов реки.

День был пасмурный, низкая облачность повисла над равнинным левым берегом Енисея, в который у Ярцева впадает извилистая, с темной водой, рыбная речка Сым. Изредка луч солнца огненным мечом прорубал слой облаков, высвечивая начавшие уже золотиться вершины осенних берез по берегам.

Мы мчались над темной водой, сквозь которую просвечивало песчаное дно. Иной раз в воде появлялось отражение нашего самолета, размывавшееся на проскакивающих под крылом перекатах.

Редкие лодки рыбаков проносились мимо, и мы махали им рукой, а они, как и все люди, кому довелось видеть так близко летящий живой самолет, вскакивали и в восторге махали нам шапками.

На малой высоте трудно вести ориентировку, все сливается в одну сплошную пеструю картинку, бесконечно и быстро перемещающуюся внизу: берега с мысами, похожими один на другой; редкая избушка охотника, тропа по болотине… а вон, вон! Сохатый! И точно: под деревом взбрыкнул и понесся от нас в чащу живой, настоящий лось с широкими рогами… не часто такое увидишь вблизи.

Ощущение - даже не полета - а как на мощном катере, чуть приподнятом над водой: очень быстро плывешь, успевая за поворотами реки. Легкие, очень легкие движения штурвалом и педалями; самолет отбалансирован триммерами так, что летит сам, только чуть пальцами помогаешь.

По времени еще рановато быть поселку, еще минут десять, а потом чуть набрать высоту - и выплывет перед нами вырубленная в лесу площадка с укатанным песком, тумбами по углам, полосатым ветроуказателем и избушкой "аэропорта".

Начальника этого "аэропорта" мы как-то взяли зайцем до Ярцева и обратно - за ведро брусники. Сидел он между нашими креслами, как водится на Ан-2, на железной палке-струбцине, которой стопорятся на стоянке органы управления. Смотрел по сторонам, мы ему показывали приборы, потом сделали небольшую "горку", чтобы человек прочувствовал невесомость. Нам было весело, и мы ожидали реакции от нашего пассажира. Реакция последовала неожиданная: глаза у парня наполнились слезами, рот с судорожно сжатыми губами разверзся, и под хриплое, отрывистое "а…", "а…", "ыак…" из него ударила оранжевая струя, моментально заткнутая его же картузом: второй пилот среагировал мгновенно… привычное дело. Дальнейший путь пассажир наш продолжил, лежа на чехлах в хвосте, с известным зеленовато-серым пакетом в руках.

Кстати, пакеты эти, непромокаемые, использовались экипажем в самых различных целях. Так, однажды перед полетом мы набрали в них брусники и спокойно поглощали ее в воздухе, отсыпая ягоду на виду у пассажиров из пакета прямо в рот. Оглянувшись в открытую дверь, мы увидели, что основная масса пассажиров, глядя на нас круглыми глазами, выполняет с аналогичными пакетами совершенно противоположную операцию. Вот же до чего укоренился рефлекс!

Машинально пилотируя, я распустил взгляд по широко несущейся под меня реке, а сам как-то задумался: об этом начальнике площадки, о том, как человек реагирует на маневры самолета, о том, как эти маневры выполняются, об ошибках при их выполнении… Был в моей небогатой капитанской практике случай, когда я допустил такую глупость, что чуть не свалил самолет с пассажирами. Перед глазами всплыл Пит-Городок…

Взлетев как-то раз с площадки Пит-Городок, лежащей в долине Большого Пита, я не лег на курс по ущелью, как полагалось, а свернул в широкий лог, который спрямлял маршрут, но плавно поднимался в ту сторону, куда нам лететь, а там, далеко, обрывался в то ущелье, по которому полагалось набирать высоту. А я рискнул по логу: летчики всегда предпочитают прямой путь извилистому.

Самолет охотно лез вверх; вершины деревьев подо мной потихоньку уходили вниз. Все правильно: траектория моего набора круче, чем уклон этого лога; глядишь, выйду на гриву с запасом высоты. Хватает мощности. Интересно, с каким запасом я перетяну гриву?

Лог потихоньку сужался и потихоньку поднимался. И скорость стала потихоньку падать. Это означало, что я инстинктивно хочу уйти от вершин деревьев и тяну штурвал на себя. А деревья стали приближаться. Пассажиры с интересом уставились в окна: действительно, зрелище проносящихся под окном близких верхушек деревьев завораживает.

Пока до меня дошло, что так ведь можно и скорость потерять, что лучше было бы развернуться назад, - лог сузился так, что развернуться обратно я бы уже не смог.

Самолет все лез и лез вверх. Грива была уже недалеко, но становилось ясно, что перетянуть ее мне уже вряд ли удастся. Деваться было некуда.

Сколько раз уже ловлю себя на этом: деваться в полете - некуда; надо продумывать все заранее, наперед.

Я держал скорость на минимальном пределе, боясь всем нутром, чтобы самолет только не вышел на критический угол атаки: выскочат автоматические предкрылки, самолет перейдет во второй режим… я таки знал аэродинамику - свалимся.

А деревья неотвратимо приближались: угол подъема земной поверхности стал круче моего угла набора высоты. Я рискнул, влез - и ошибся.

В горной местности нельзя определять на глазок горизонтальность и наклон поверхности земли. Глазу не за что зацепиться, горизонта не видно. Нельзя рисковать. Но это я теперь знаю; тогда не придавал этому значения.

Кто-то же до меня составлял инструкцию по производству полетов в Пит-Городке, облетывал схему, наметил маршруты, определил безопасные коридоры подхода и выхода… а я, умник, решил пойти на глазок, своим путем. Теперь вот он, урок. Что делать? Что делать?

Двигатель звенел на взлетном режиме; бледный второй пилот дожимал рычаг газа, как будто мог выдавить лишние лошадиные силы, а я, вцепившись в штурвал, по километру в час уменьшал скорость сообразно приближению желанной гривы - чтобы вытянуть.

Уже видно было край гривы, уже я мостился, между какими верхушками деревьев попытаться проскочить, пусть и зацеплю законцовками крыльев за ветки…

И тут мелькнула мысль.

Закрылки! В последний момент перед столкновением выпустить закрылки. Кратковременное увеличение подъемной силы позволит перетянуть гриву. Что там за нею, я не знаю, но, думаю, понижение. Только не спешить, только не раньше времени. Тут счет на доли секунды. Чуть раньше - и машина тут же потеряет скорость, а с нею и подъемную силу.

Ерзая мокрой задницей по кожаной обивке сиденья, я таки дождался тех деревьев, нажал кнопку выпуска закрылков… заела!… еще, еще - и чувствуя, как под крыльями начинает набухать воздушный пузырь, чуть, самую малость, потянул штурвал на себя.

Ветки хлестнули по колесам, ноги сами поджались… я глядел вперед: верхушки леса стали уходить вниз, а за ними, скользя по веткам, стал я дожимать, дожимать машину. Скорость пошла. И тайга оборвалась в ущелье. И сердце мое чуть не оборвалось от пережитого страха.

… Сым несся подо мной; я бездумно, автоматически подворачивал по изгибам берегов; мысы, заросшие сосняком, выплывали справа и слева. Мыслями я был где-то там, на Большом Питу: разгонял машину, убирал закрылки и боялся оглянуться на своих пассажиров…

Есть Бог на небе. Наверно он раздвинул на секунду пелену облаков и огненным перстом высветил прямо перед глазами тонкий трос телефонного перехода - того самого, по которому я недавно сдавал зачет.

Сердце остановилось. Йех! - в четыре руки рванули мы штурвалы…

Да. Может, может самолет Ан-2 выполнить мертвую петлю. Может. Только не надо его до этого доводить.

Метров на триста мы выскочили, под самую нижнюю кромку облаков, аж чуть зацепили ее.

Не знаю, как кому, а мне этого случая хватило на всю оставшуюся летную жизнь. Как обрезало.

И еще одно я понял: безопасную высоту полета придумал мудрый человек. Знай ты наизусть хоть все телефонные переходы - а от заскока никто не гарантирован. С этой стороны небоскреба я в бездну уже заглянул.