Дом

…В эти годы в жизни Иосифа произошла еще одна, очень важная перемена. Впервые, с тех пор как он 14-летним подростком уехал из Гори, у него появился дом. Он ценил это приобретение, как только может ценить его сорокалетний человек, двадцать лет скитавшийся по чужим углам. Поэтому-то он и боролся так отчаянно со своей молодой женой – ей, только что вылетевшей из теплого родительского гнезда, хотелось работы, общественной активности, она не понимала и не могла понять, что это значит – двадцать лет по чужим углам. Иосиф мог выполнить общественные обязанности и за себя, и за нее – в обмен на то, чтобы приходить не в казенную квартиру, а домой. Надежда побунтовала, побунтовала и смирилась, не ей было противиться этой стальной воле. Тем более что дела жизни у нее не было, и даже профессии не было, так, одно стремление к эмансипации.

Нельзя сказать, чтобы обязанности хозяйки были так уж неподъемно тяжелы. Сам Сталин в личной жизни всегда был скромен до аскетизма – даже став главой государства, он по-прежнему не имел лишней рубашки или лишней пары обуви. В Гражданскую он раз и навсегда решил для себя проблему одежды, выбрав военную форму и сапоги, и только в летнюю жару на отдыхе позволял себе полотняный костюм. Но от жены он не требовал аскетизма, только косметики и духов терпеть не мог, говорил: «Зачем это? Для меня ты и так хороша!» Сказывался нравственный аскетизм – даже не грузинский, а, скорее, простонародный: красятся лишь определенные женщины и с определенной целью.

Некоторое время Надежда сама вела их небольшое хозяйство, затем в доме стала появляться прислуга: сначала кухарка, потом няня для детей, учительница, домоправительница. Семья постепенно росла. В тот же год, когда родился Василий, Алеша Сванидзе привез в Москву Якова, старшего сына Иосифа, затем в доме появился маленький Артем, ровесник Васи, в 1926 году родилась Светлана. «Я очень жалею, что связала себя опять новыми семейными узами, – писала по этому поводу Надежда Марии Сванидзе. – В наше время это не очень легко, т. к. вообще страшно много новых предрассудков, и если ты не работаешь, то уже, конечно, «баба»…»

«Бабой» Надежда быть не хотела. Она все-таки пошла работать, сначала в редакцию какого-то журнала, потом начала учиться в Промышленной академии, выбрав профессию химика по искусственному волокну. Несмотря на занятость, она находила время на занятия музыкой и французским языком. Дети видели ее редко, даже пятилетняя Светлана разговаривала с матерью не каждый день, и обращалась она с ними сурово – куда больше нотаций, чем ласки. С Василием она была мягче, со Светланой, которую обожал и баловал отец, строже.

Надежда тоже была очень скромна в том, что касалось одежды и поведения. Она сама шила себе одежду – только в последние годы брат Павел прислал ей из Берлина несколько хороших платьев. В академию ездила на трамвае, и никто из соучеников даже не знал, что она – жена Сталина.

Характер у Надежды Сергеевны оказался достаточно суровый. «Мама была скрытной и самолюбивой, – вспоминала Светлана. – Это сдерживание себя, эта страшная внутренняя самодисциплина и напряжение, это недовольство и раздражение, загоняемое внутрь, сжимавшееся внутри все сильнее и сильнее, как пружина, должны были, в конце концов, неминуемо кончиться взрывом, пружина должна была распрямиться со страшной силой».

Вспомним, как дети, прибегавшие поиграть к маленькому Сосо, боялись его отца Виссариона. Дети, появлявшиеся в доме Сталина, нисколько не боялись всесильного главы государства, для них он был просто родственник и папа Светланы и Василия. Кира Политковская-Аллилуева вспоминала: «Когда меня спрашивают, боялась ли я Сталина, то я всегда отвечаю – нет! Его я не боялась. Я боялась Надежды Сергеевны. Она замораживала, казалась строгой, скрытной. Лицо неприветливое, настороженное».

Иосиф с ее характером справлялся, хотя порой ему приходилось трудно. Но они очень любили друг друга… и очень друг друга ревновали. Ну, Иосиф, восточный человек, – это понятно… Но и Надежда ревновала его безумно, по всякой мелочи и к кому угодно. «Цыганская кровь», – сказал про нее как-то Молотов. Но, насколько известно, Иосиф ни разу не дал повода упрекнуть себя в неверности. Выдумки досужих сочинителей и мемуары Хрущева не в счет, хрущевская фантазия – фейерверк, на каплю правды ведро выдумки.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.