2000

2000

04.01.

С наступившим Новым годом!

Мы два дня подряд пекли по одной маленькой лепешке. Я ела ее! Горячую и сырую! Кричала: “Вкусно!” Потом мы опять перешли на воду с мукой, с покрошенным в стакан луком. Меня тошнит.

– Лук необходим для десен, – сказала мама. – Иначе потеряем все зубы!

У меня все зубы шатаются.

Рано утром, пока не стреляют, держась ближе к домам, ходим к колодцу. Он через один дом от нас. Живущие рядом люди ссорятся с нами. Воды немного. Она с мусором.

Оказывается, дальше в доме живут русская бабушка и ее муж-чеченец. Одни! На четырехэтажный и трехподъездный дом!

Появились новые люди. Тоже муж-чеченец, жена русская и дочка.

К колодцу, рискуя жизнью, приходят жители частного сектора! Сегодня светловолосый чеченец спросил у мамы:

– Где вода?

Ему на вид лет семнадцать, в военной форме, без оружия. Помогает старшим: колет дрова, носит воду, готовит еду. В их группе боевиков – его родственники. Автомат ему не дают! На шее у парня светло-зеленые четки. Он веселый! Шутил на русском языке и на чеченском. Помог поднять из дальнего колодца маме и старым бабушкам ведра! Парень отругал тех, кто хотел прогнать нас.

– Вода есть? Значит, для всех! Где живут люди? Какой национальности? Это роли не играет! – звучало его нравоучение бездушным и наглым гражданам.

Скоро мы увидели его товарищей. Плотные молодые мужчины. Они сказали жителям:

– Ставьте ведра у колодца и уходите. Мы воду нальем. Каждому по два ведра. Потом заберете! Не рискуйте! Рядом прикрытия нет!

Колодец действительно расположен так, что подъезд ближайшего дома далеко. Шагов семьдесят. Все стояли в подъезде. Боевики налили воду. Когда разливали – повторяли слова: “Биссми Ллахи!” (Ради Аллаха!) Среди них есть голосистый парень! Это он читает азан (призыв к молитве). Чудный, высокий голос! Мужчины рассказали:

– Когда мы пришли в ваш район, поселились в большом четырехэтажном доме. Но, осмотревшись, решили: надо держаться дальше от людей. Слишком много жителей! Потому ушли в частный сектор. У нас есть котел, тепло. Есть подвал. И если случится решающий бой – он будет безопасным для мирных жителей.

Наверно, по этой причине мы не видели их.

Баба Стася долго благодарила помощников, называла их “родненькими сыночками”. Мама шепнула мне:

– Вчера, когда Стася увидела парня – самого молодого и веселого, она пожелала ему смерти. Показала кулак за его спиной. Бурчала: “Не все еще подохли?!” А сегодня? Видишь, как кланяется!

Я увидела: на пальце правой руки у Стаси было обручальное кольцо. То самое! Снятое с пальца Раисы. Женщины, что погибла на молитве, когда нас бомбили.

– Это похоже на правду! – ничуть не удивилась я.

Будур

07.01.

Сегодня совпадают два светлых праздника! Православное Рождество и волшебная ночь перед Ураза-Байрамом.

Завтра – Ураза-Байрам. Завтра следует угощать гостей и не запирать дома. Двери мы давно не запираем – боимся сгореть. Жаль, угощать людей нечем. Лук закончился. Мука осталась самая гнилая, на дне мешка.

Сегодня с утра не выйти. Минометом бьют по двору. Временами “работают” пушки. Танки видны на холмах. Они и с одной, и с другой стороны. Мы – посередине. Квартиры горят. Здорово грохнуло во дворе. Закричали. Мама вылетела в подъезд. Четверо мужчин в военной форме с ведрами шли в сторону колодцев.

– Вы куда?! – заорала мама. – Бесстрашие показывать? О женах, о матерях не думаете? Переждите в подъезде!

Обстрел усилился. Попадания во двор стали частыми. У бабушек-соседок все чаще раздавались взвизги и крики. Мама вышла, постучала к ним в дверь, позвала к себе. Уложила соседей в нашей коридорной нише.

Мужчин из подъезда мама пригласила в комнату переждать стрельбу. Они вошли. Удивленные. Нерешительные. Спросили, как у нас дела с едой. Мама молча показала на пустой мешок, в котором на дне отсырела мука. Боевики предложили:

– Через дом за подъездной дверью стоит мешок муки! Вечером заберите себе.

Мама обрадовалась:

– Вы нас спасли! Мы голодаем. Парень, что помогал нам медикаментами и продуктами, ушел. Положение таково: нас двое. Ноги у дочери в осколках.

Помните, в октябре ракета на рынке? Убежать, спрятаться в случае опасности она не сможет. Я одна ходить искать – не рискую.

– А мы думали, у вас все есть! – удивились чеченцы. – Ваши соседи со двора всюду ходят. Однажды их в частном секторе поймали! Не мы. Другая группа. Одна женщина – чеченка. Другая – даргинка. Еще с ними прихватизировали чужое добро муж с женой – русские. Они испугались. Объясняли: “Ищем еду!”, а в мешках был хрусталь! Расстреливать не стали. Грех на себя брать. Паспорта отобрали, и все. Решили: потом, после войны разберемся. Мужчины вспомнили:

– Месяца два назад парень к нам приходил. Сказал: здесь на первом этаже его девушка – раненая. Просил, чтобы мы заступились, если арабы захотят ее забрать. Но арабы очень скоро ушли. Они жили недалеко. Ходили в черном, с черными бородами. Наверное, вы их видели. Подождите! Получается, это вы?!

Повеяло теплом.

– Меня зовут Будулай, – представился старший мужчина. – Питаемся просто. Хлеб печем сами. К женщинам мы не ходим. Нам надо держать себя в чистоте.

Я узнала его. Этот человек чаще других разливал воду в ведра мирных жителей. Всегда повторял: “Бисми Ллахи!” Рыжеволосый, светлоглазый и плотный. “Чеченец, а похож на русского богатыря из сказки”, – удивилась я.

К вечеру мы привезли себе муку. Незамедлительно явились бабушки. Мама отсыпала им муки. Сказала:

– Поздравляю! С русским Рождеством и с “чеченской Пасхой”!

Стася и Нина обрадовались. Пообещали подарить стакан макарон и две картошки! Но не принесли. Обманули.

Сегодня нам полностью разбили подъездную дверь. Грохнуло! Сама дверь и укрепляющие ее доски мгновенно разлетелись в щепки. Хорошо, в подъезде никого не оказалось! Ранило несколько собак. Одну убило. Ей оторвало голову и лапы. Завтра утром, пока темно, следует навесить новую дверь и прибить к ней задвижку изнутри.

Ходят вооруженные люди (под видом боевиков). Грабят.

У Вовки с Ольгой их дом в частном секторе окончательно догорел и завалился 31 декабря, в новогоднюю ночь!

Будур

14.01.

Старый Новый год! Мы с мукой! Спасибо ребятам! Сегодня день рождения моей прабабушки Юли-Малики. Она родилась в 1900 году 14 января. Жила в Ставрополе. Ее покрестили подростком, и она стала носить имя Юля. По своему отцу она была мусульманкой. Мы досмотрели ее, парализованную. Похоронили в Грозном. Через год, на этом же Карпинском кладбище, мы похоронили моего любимого деда Анатолия.

Помню: ухаживать за прабабушкой было трудно. Мама ушла с хорошей работы. Из старшего товароведа большого завода она превратилась в уборщицу общежития. Каждые два часа нужно было подходить к нашей лежачей больной. Но со временем к прабабушке вернулась речь. Она стала вставать! Это после парализации, в 92 года! Моя прабабушка много рассказывала о своей юности. Ровесница века. В то время я пошла в первый класс. Мне было 6 лет. Несмотря на все трудности, бабулю Юлю, мать маминой мамы, мы очень любили!

Знать бы о грядущей войне! Тогда не бросили бы квартиру-коммуналку в г. Ростов-на-Дону. А мы, наоборот, перевезли в Грозный имущество: предметы старины, книги, посуду. Жилье в Ростове-на-Дону сдали домоуправлению. В Грозном наша семья имела две квартиры в центре города – двухкомнатную и однокомнатную. Обе они располагались в районе Центрального рынка. И у нас с мамой своя однокомнатная квартира, по улице Заветы Ильича.

Теперь наша ванная, вернее, пол в ней, провалилась. Канализации нет, засорена и повреждена. Стены, потолок – все черное, в жирной копоти. Сможем ли мы отремонтировать свое жилье? Устоит ли наш дом? Как мы будем жить дальше? Слабость сильная. Пилить дрова трудно.

В подъезд заглянул парнишка с четками на шее. Он один из тех, что дали нам муку.

– Тетя, – попросил парень мою маму по-чеченски. – Ты брюки мне постираешь? Я не умею. Старших мужчин просить мне стыдно и нельзя.

Парень задал свой вопрос издали, стоя в дверях подъезда. Своим поведением он понравился.

– Давай, неси! – согласилась мама. – Только у меня сердце больное. Всем стирать не смогу. Одному тебе.

Он ушел и быстро вернулся. Ведро воды. Узкая баночка от кофе со стиральным порошком. В пакете грязные брюки. Все оставил у двери. Мама постирала. Рано утром этот паренек забрал мокрые вещи. Сказал, что досушит их в подвале дома, где они живут. Поблагодарил. Пожелал здоровья и удачи.

– Можно, я еще приду? – выходя на улицу, спросил он. – Пожалуйста! Вдруг меня убьют? Чтобы я в чистых вещах был.

Мама кивнула.

Зашла одинокая старушка Маня. Сказала, у нее нет муки на лепешки и деньги заканчиваются.

– Денег и у нас нет. Всего сто рублей, – покачала головой мама. – А лепешку мы дадим! Надо – и завтра приходи.

Она протянула Мане половину от той, что была у нас самая большая! Маня расплакалась. Сказала:

– Если завтра будет тихо, я схожу за хлебом на базар “Березку”. Вам что-нибудь купить?

– Нет! Спасибо! – отказалась мама.

Маня попросила у мамы прощенья. И ушла. Мы долго не могли понять, что именно мы должны простить старой Мане. Вспомнили не сразу. Давно, до войны, был случай: Маня прибежала к нам с внуком Витей. У них дома случилась драка! Бабушка и внук, перепуганные, прятались у нас. После ухода незваных гостей мы обнаружили пропажу. “Испарились” в большом количестве сладкие шоколадные вафли. Вафли лежали в коробке под кроватью, на которой ночевали гости. Тогда мы торговали шоколадом, печеньем, разными сладостями. Поскольку пропала еда, мама даже говорить об этом не стала.

18.01.

Вчера по нашим домам палили из пушек. Один снаряд совершил редкостную подлость: он влетел в окно на первом этаже, к брату Азы. Все в квартире разнесло на мелкие щепки! Брата ранило в голову. Он всю ночь не приходил в сознание. Утром Шахрудин скончался на руках у своей сестры – Азы. Во дворе этого человека звали по-простому – “Шахид”.

Похоронили у подъезда. Могилу тщательно закрыли большими ветками от голодных собак. Они могут выкопать труп и сожрать. Брат Азы был хорошим человеком. Мирным, тихим. Очень жаль! Он был безвреден. Ценное качество, особенно в военное время.

Попадание в жилое помещение на первом этаже – редкость. Обычно “сносит” верхние этажи: третий, четвертый и выше.

Могилу для Шахида, рискуя своими жизнями, копали мужчины нашего двора. Им, как и в прошлый раз (для Раисы), помогал сосед Тагир из частного сектора.

16 января старушка Маня погибла при обстреле улицы из установки “Град”. Маня шла за хлебом на рынок. Мы не знаем, кто похоронил ее. Где? Искать квартирные документы, остатки пенсии и рыться в ее вещах приходили женщины из дома напротив. Значит, они видели тело. Маня болела. У нее были язвы. Однако даже этот факт не остановил любителей наживы.

P. S. Осколки в ногах причиняют мне сильную боль. И болит сердце. Я чувствую, как кружится голова, и приходится держаться за стены, иначе ведь можно упасть. Упасть на пол от голода. И тогда уже очень трудно встать, вы мне поверьте.

Полина-Будур

20.01.

Вчера утром, 19 января, нас вывели из дома русские военные. На моих часах было начало десятого.

– Быстро! Очень быстро! – приказали они. Маме не дали взять ее паспорт и пакет, куда она сложила фотографии умерших родных. Они сказали:

– Паспорт тебе больше не понадобится.

Бабушка Нина вышла на снег в домашних тапочках. Переобуться она не успела. Решила: проверят квартиры, посмотрят документы и вернемся домой. Так ведь уже было в 1995 году. Но на этот раз всех жильцов, кого вывели из квартир, собрали в среднем подъезде дома напротив. В нем живут Аза с Линой. Я видела, когда проходила через свой двор, яркое солнце и белый искрящийся снег. Красиво! Только осколки, которые уже четыре месяца жили в ноге, кололи изнутри, и идти было больно.

На лестнице, ведущей вниз, было много пачек мыла в красной упаковке. Оно рассыпалось из огромной коробки! Я подняла одну пачку и спрятала в карман. Вдруг пригодится – руки мыть? Еще, пока мы шли через свой двор, я видела, как военные выносили коробки, как оказалось – с хрусталем. Потом они открывали их, ругались матом и били хрусталь прямо во дворе, на глазах у всех. Только непонятно – зачем? Потом нам велели спуститься в подвал, а разговаривать запретили. Болтунам пообещали гранату.

Мы сидели в подвале около трех часов. Беззвучно общались, едва шевеля губами. Все боялись, что бросят гранату. Взрослые говорили, что такие случаи бывали. Было тесно, сыро и очень душно. А Юрочка, у которого повредился рассудок, внук бабки Нины, шептал мне про НЛО. Что солдаты ненастоящие, что вместо них прилетели убийцы-пришельцы с другой галактики. А он ждал “своих друзей, русских”, но совсем не пришельцев.

Наконец нам велели выходить. Тетя Аза и тетя Лина вылезли на свет и сразу стали собирать красивое красное мыло. Объявили, что им его оставили на хранение какие-то соседи. Мне было стыдно, но свой единственный кусок я не отдала.

– Разрешите зайти в свою квартиру! Паспорт взять. Как же я без паспорта? – Мама волновалась.

– Нельзя! Паспорт вам не нужен. Вещи не брать! Двери не запирать! Вперед! С сопровождающим.

Аза дала моей маме черное кожаное пальто.

– Ты мне хоть это спаси! – неожиданно попросила она.

Люди из двух домов шли цепочкой. Я увидела одиннадцать человек.

За углом, при выходе со двора, обстрел был сильнее. Шуршали и свистели мины. Недалеко разорвался снаряд. Полыхнуло прямо перед нами. Мы и военные шли вместе. Свои били по своим. Солдат слева кричал матом в рацию. Но часть его речи я разобрала:

– Эй вы, пермяки! Мы это! Мы уже здесь! По своим бьете!

Мы шли первые: бабушка Стася, мама и я. Стася еле шла. Мы взяли ее в серединку, и все держались друг за друга. Я сама еле двигалась от голода и усталости. Когда раздавался шуршащий визг мины, все падали. А потом опять шли. Нас подвели к обрыву. Я взглянула вниз. Там липкая глина и снег. Юрочка трясся, крестил солдат и бормотал что-то типа:

– Кыш! Кыш! Улетайте отсюда!

Кто-то из военных пальнул короткой очередью из автомата, чуть повыше наших голов. Я испугалась и почувствовала, что падаю. У меня закружилась голова. Мама поддержала меня. А блуждающий осколок в правой ноге проснулся и резанул со страшной силой. Старая бабка Стася упала на колени и стала кричать:

– Что вы делаете? Мы свои, мы русские! Не стреляйте!

Мама стояла молча. Солдаты засмеялись. Тот, что был круглый, как колобок, махнул рукой:

– Свободны! Катитесь вниз! А домой не смейте являться – у нас тут зачистка!

Мы его послушались. Действительно покатились вниз по глине и по снегу. Военный, тот, что ругался в рацию, крикнул вдогонку:

– А насчет расстрела это мы пошутили.

Мы брели неизвестно куда, то и дело заскакивая в чужие гаражи от обстрела. Сопровождающий указал нам на дом без окон и дверей, но с крепкими кирпичными стенами:

– Здесь пока пересидите. За нами другие части идут. У них жестче. Это мы добрые – москвичи, у нас люди даже из вузов есть!

Он был высокий и очень худой.

Скоро подтянулись наши соседи. Дом, в который нас привели, был совершенно пуст. Только стояла в середине комнаты одна кровать с железной сеткой без матраца и одеял. Все по очереди сидели на ней остаток дня и всю ночь. А я села на пол и в очередь не пристраивалась. У меня в кармане оказалось два малюсеньких кусочка сахара. Черных от копоти и похожих на угольки. Я давно их хранила. Хотела съесть перед смертью, думая, что она все равно неизбежно настигнет меня, но забыла. Сунула руку в карман – а они там. Предложила людям, но все отказались. Только бабка Стася взяла. И, подавившись ими, закашлялась.

Утром все отправились искать другой дом, целый и чтоб в нем было на чем спать. Мы не ели. Ни вчера, ни сегодня. Зато нашли дом! Там есть двери! Есть оконные рамы. Даже кухонный стол! И диван! Наши лица, наверное, осветились счастьем, и все перестали ворчать. Быстро разбились на маленькие группы и отправились искать клеенку, чтобы закрыть ею оконные рамы. Так будет теплее. Наша охота была удачной. Мы принесли инструменты – гвозди и молоток! Решили не разделяться! Держаться всем вместе!

Мы заняли крайнюю комнату со старым зеленым диваном. Оказалось, нас в комнатке шестеро: я с мамой, бабушка Нина с больным внуком, старенькая Стася и бабушка Мария из частного дома, сгоревшего на углу. Для Нины с внуком Юрочкой я и мама откопали из-под снега железную ржавую сетку от кровати. Еще мы придумали для сетки подпорки – кирпичи. Кто-то нашел мужские ботинки и переобул бабушку Нину, мокрые ноги которой сильно распухли. Старой Стасе притащили кровать, как в больнице, с высокими спинками. Нам единогласно уступили зеленый диван, и мы с мамой удобно разместились на нем. Правая нога очень болит. У меня температура.

Повезло, что в разбитом шкафу за стеклами нашлись лекарства – аспирин и валидол. Еды мы не нашли. К вечеру мне всегда хуже. Вообще я хожу нормально, но вдруг появляется резкая, страшная боль, я падаю на снег и кричу.

22.01.

Аза с Линой принесли из соседних домов теплые одеяла и спали спокойно. Моя мама постеснялась ходить по чужим домам. И мы мучились, мерзли. Я заплакала утром, не выдержав голода, и сказала маме:

– Да с них пример брать надо! Люди ориентируются в обстановке, а мы!

Она сказала:

– Да ладно, – и безвольно махнула рукой.

Какие-то русские солдаты пожалели нас, дали две банки своей пайковой тушенки. Сказали:

– Все, что вам нужно, ищите сами. Закрытых дверей в Грозном вроде нет!

Пошли искать, но ничего не нашли, кроме муки. К трем часам дня сварили суп с галушками, наконец поели! К вечеру кто-то обнаружил немного риса, кто-то стакан макарон. Ура! Будет макаронно-рисовый суп.

Наш дом, вероятно, уже сгорел, и паспорт мамы тоже.

Вовка и Аза где-то купили для военных водку. Это зачем? Я не поняла. Вовкина жена тетя Оля постоянно хихикает и шепчется с солдатами. Говорит, что старается ради еды. Командует всеми, кричит, а сама таскает в свою комнату чужой хрусталь и ковры. Наши комнаты разделяет кухня. Во второй комнате поселились четверо: Оля с мужем, Аза и Лина. Куда потерялся сосед Николай со своей парализованной мамой?

Когда нас выгнали на зачистку, мы видели, как военные вытаскивали мать Николая, а он все твердил, что ее нельзя трогать.

У меня болят пальцы рук. Вчера, когда несли сетку от кровати для бабушки Нины, пальцы приклеились к мерзлому железу. Варежек нет, я забыла их дома на холодильнике.

Сегодня мама нашла мешок, а в нем примерно ведро-полтора темной муки! Он лежал в яме на углу улицы. Мама взялась нести мешок, а какая-то чеченка громко заорала:

– Мое! Отдай! Он лежал возле моего дома. Я старая! Я не ела три дня!

Маме стало стыдно и жаль бабку. Она отдала ей муку. Как орал на маму пьяный Вовка!!!

– Я вас кормить не буду! Кто ничего не принесет – еды не получит!

Мы молчали. Знали – виноваты. Пока искала дрова, сочинила стихи:

На снег, в Крещенье, 19-го,

“Из дома – вон! Не запирать!

С собою вещи – не вытаскивать!

И ног не смейте обувать.

Идите – вон! Вперед! Без паспорта!

Он вам не нужен! Вон! На снег!”

Мы смотрим – перед нами в маске

Военный русский человек.

Полина

23.01.

Вовка пьян с вечера до утра и с утра тоже. Нина и ее сумасшедший внук колют и пилят дрова. Носят их в дом, делают запас на случай обстрела. Мы с мамой переделали окно. Еще раз затянули его клеенкой, ведь зима, январь, а мы, считай, на улице.

Сегодня Вовка поставил в кухне железную печь. Вывел трубу в окно. Надеюсь, что перестанут мерзнуть мои ободранные пальцы и ноги.

Я хожу в старом, длинном пальто. Я в нем спала, когда нас вывели из дома. Под ним еще две кофты и дырявая куртка. Чтобы ко мне не приставали, мама сделала мне по подбородку капли из теста, вроде прыщи. Припудрила их тертым красным кирпичом. Получилось как зараза. Я так хожу. Ведь мне 14 лет! Мама боится за меня. Много пьяных мужчин вокруг. Люди сказали, что в военный госпиталь мне лучше не обращаться для операции. Почему?

Сейчас Вовка напомнил маме, что она растяпа, так как отдала старухе, “которой подыхать пора”, муку. Мама не выдержала критики и ревела. Наш “обед” почему-то задерживается. Куда делись трое: жена Вовки Ольга, Аза и Лина? Уже половина пятого вечера.

Оказывается, они все трое ездили на БТРах к нам, в наши дома, вместе с солдатами. Никому ничего не сказали! Договорились с военными, и тю-тю. Привезли какие-то большие мешки. Объяснили: там, в наших домах, расположилась другая воинская часть. И они спасали свои вещи. Мешки занесли во вторую комнату. И сразу закрылись. Мы ждали. Я была очень голодная, но еще сильнее я желала узнать, как там наш дом. Путешественницы рассказали:

– Вход в ваш подъезд завален кирпичами. Войти можно, но только из других подъездов. Через дыры, прорубленные в стенах квартир. Все квартиры в доме теперь соединены через внутренние перегородки! Но такой путь требует времени, а мы спешили.

– Что же документы нам не привезли? Необходим паспорт! – волновалась мама. – Мой паспорт – в пустом холодильнике! Он спрятан на случай пожара!

– На хер он кому нужен! – огрызнулась чеченка Аза.

А ведь мама недавно спасала ее плащ! Какие стали все злые! С этого дня в соседней комнате прижились красочные термосы и новый сервиз.

– Если честно, очень завидую, что вы смогли увидеть наш дом! – призналась я.

И сразу увидела, как скривилась тетя Оля.

– Там, у входа к вам, мусор и гора кирпичей. Не пробраться.

– Что-то из вещей, наверное, останется, – успокоила маму Лина. Она добрее. И на том спасибо!

У меня болит сердце, и очень хочется домой.

Женщины рассказали, что те военные, с кем они приехали, сильно ссорились с теми, кто был там, в наших домах. С другой воинской частью. Они едва не подрались и не постреляли друг друга.

Полина

24.01.

Снаряды из пушек теперь падают совсем недалеко. Пушки стоят на горе, рядом с пожарными колодцами, по дороге в мою школу № 50. Хорошо видно, как загорается и рушится дом. Грохот. Гарь. Часто снаряды пролетают прямо над нами. Так военные развлекаются. Они стреляют чуть выше наших голов, пока мы набираем воду.

В чужих разбитых домах бывает вода, но она замерзла и не всегда можно оторвать ведро от пола. У нас печка. Лед в ведре тает. А снег топить трудно. Он всегда с копотью – черный. Спим мы, как и раньше, в пальто, но теперь не так мерзнем.

Сегодня повезло – нашли соленые помидоры в баллонах. Едим мы раз в сутки. Примерно в три часа дня. Но наши соседи нашли и принесли муку. Потому сегодня у каждого есть лепешка. Хочешь – жуй сразу, а хочешь – спрячь на вечер.

Я постоянно хочу есть. Болят ноги. Это все из-за осколков ракеты.

Только что был ужасный, свинячий скандал. Пьяный Вовка бил и душил бабку Стасю. Он кричал:

– Проклятые твари! Еду ищите себе сами! Я всяких старых блядей кормить не обязан!

За Стасю вступилась Аза:

– Она же еле ходит!

Вовка ударил и ее! Аза сильно покраснела, заплакала. Вот сволочь! Жаль, у меня сил нет набить ему наглую морду! Тоже мне, великий благодетель.

Некоторые русские солдаты пожалели нас – выселенных. Из своих пайков дали консервы, 1–2 банки. Это на всех!

– Нам и так дают половину положенного пайка, – признался один из военных. – Остальное начальство на сторону продает, боевикам. Но вы возьмите. Смотреть на вас тяжело. Вы же голодные!

Все продукты Вовка и тетки Лина, Аза и Оля сразу сортируют. То, что качественней, прячут. Едят втихую, по ночам, а бабушкам и мне с мамой не дают.

Ежедневно ругаюсь с кем-нибудь. Это, наверное, потому, что мне постоянно мешают делать мои записи, мешают сочинять стихи, читать. Они вряд ли верят в Бога или в правду. А в кого вообще тут можно верить?

Я поняла наконец! Все дни наши сожители по дому просто мародерствуют. Они специально во весь голос кричат на нас. Чтоб люди на улице слышали и ошибочно думали, что старым бабушкам и нам нужен хрусталь. А у нас дома посуды – валом! Мне она вообще не нужна. Я вспомнила, что один философ скитался по свету, имея только чашу для воды. А когда пришел к ручью и увидел, как мальчишка-пастух пьет воду из горсти, то разбил свою чашку о камни!

Я постоянно чувствую запах смерти. Она пахнет металлом.

Мама, если мы идем в “поход”, не разрешает заходить в жилые комнаты. Главное – еда! Еду брать не грех. Обязательно мы посещаем ванную комнату. Там бывают аптечка, вода, мыло. Нам сегодня крупно повезло – нашли лекарства. Обезболивающие! Я выпила сразу две таблетки. Когда боль в моей ноге прошла, мы пошли на соседнюю улицу, просить у жителей варежки для меня. Никто не дал.

– Ищите сами. Или у своих просите. Вон “хозяева” ваши хозяйничают, – они указали на русских военных.

– Конечно, поищем! – огрызнулась мама.

Надо было спросить на чеченском языке, тогда бы дали. А так ругнулись, и все. Варежки мы искали, но не обнаружили. Невезучие мы!

Сегодня был вкусный обед. Суп с картошкой! Старались дежурные: тети Аза и Лина. После обеда я хотела полежать, но пришла Лина и сообщила:

– Я уже один раз принесла воду и помидоры. Что я, гробиться на всех должна?

Старенькая Стася спала. Нины с безумным внуком не было. На свою беду, мы взялись помочь – принести еду и воду.

В кирпичном частном доме были российские солдаты и какой-то дед-чеченец. Я взяла ведро воды и вышла. Мама также подхватила ведро с водой и баллон варенья. Потом она увидела в баночке острую приправу и тоже сумела взять ее. В большой красный бак из пластмассы солдаты ставили себе баллоны и банки с консервами, видимо, на весь свой коллектив. Дед-чеченец крутился там же, с мешком. Он тоже запасался едой. Никто никому не мешал! Наоборот, царили понимание и сочувствие. Следом за нами вышла Лина. Бабушка Нина шла мне навстречу. Она помогла занести ведро с водой по ступенькам.

– Мы с внуком лук нашли и спички! – успела похвастаться она.

Едва мы вошли, к нам ворвались русские военные. Они кричали, что мы украли у них фонарь! Что сейчас за это они расстреляют нас всех! Они тряслись от гнева и злости. Все наши соседи молчали, замерев от страха, так как два автомата были сняты с предохранителей и нацелены на нас.

Фонарик я действительно видела. Он был в том доме, откуда мы только что пришли. Фонарик стоял лампочкой вниз на подоконнике в кухне. Я вышла вперед и сказала об этом. Уговорила разгневанных людей не стрелять, подумать! Вернуться. Посмотреть внимательно. Сказала, что я не брала. Они поняли – я не вру. Плюнули и ушли. Если бы не я, возможно, остались бы одни трупы! А впрочем, наши соседи-воришки это заслужили. Кто же подставил нас так подло? Старик или Лина? Скорее всего, украла именно она.

Царевна

25.01.

Утром рассказали, что двух девочек российские военные увели из дома от матери. По возрасту они школьницы.

Их мать искала, у кого можно купить ящик водки, чтобы вернуть детей, иначе их ей не отдадут. Аза и Оля принесли чужие красивые полотенца, пояснили:

– Это вместо салфеток.

И сразу забрали в свою комнату.

Днем я увидела: в нашем дворе свежая могила. Взрослые объяснили:

– Это сосед. Убило в доме рядом.

Надо же! А я не заметила.

Ночью сильно стреляют, но никто не уходит в подвал под домом. Спим каждый на своем месте. Больной внук бабы Нины приносит откуда-то книги. Лучшие из них Лина забирает себе. Когда обстрел, он страшно пугается и всегда твердит:

– Господи! Неужели я маму больше не увижу?! Ее убили? Давайте спрячемся в канализационный люк!

Его бабушка шутит:

– Увидишь маму, если слушаться будешь!

На самом деле тетя Варя и Башир стали беженцами. И никто не знает, живы ли они. Ведь места в автобусе стоили очень дорого. При этом еще и обстреливали. Так убило всю семью беженцев из дома № 88. 46 человек сгорело, когда в автобус попал снаряд. Спасся один ребенок.

Маме плохо с сердцем. Я давала ей капли. Она попросила закопать ее в огороде, если она умрет. И чтобы это сделала именно я, а не кто-нибудь еще из ближайшего окружения. Она объяснила, что даже после смерти ей будет противно принять от них помощь. А я ответила, что не смогу ее закопать, так как земля мерзлая.

– Тогда сожги, – предложила она.

Я попыталась представить себе, словно увидев это сверху, мерзлую землю, медленно расплывающееся черное пятно вокруг костра и ее тающее в огне тело. Но, видя, как ей плохо, пообещала:

– Сделаю, как ты просишь.

И пока она не видит, вытерла слезы.

P. S. Наши молодые соседки стали исчезать по ночам куда-то. Женщины, а не боятся! Оля как уйдет – ее муж Вовка все больше пьет.

Царевна Полина-Будур

26.01.

Обнаглели соседи из второй комнаты! Спят вповалку и там же курят и пьют. Это в такое время! В войну, когда жизнь на волоске! Дым идет к нам. Мы задыхаемся: дети и старики. Сейчас получилось еще круче: нашу комнатную дверь закрыли, задвинули стульями.

Сидим все шесть человек, как наказанные, взаперти. В туалет не выйти! А в кухне наши “девушки” пируют с русскими военными! Мирно беседуют и жуют. Наварили что-то вкусное. Запах! Обалдеть! Хотя продукты наверняка дали на всех. Мы – голодные. А они – пьют! В дырочку от замка нам хорошо видны баллоны с красным вином.

Русские военные услышали шорохи, спрашивают:

– Что, тут еще люди есть?

Тогда Вовкина жена и тетя Аза стали раздраженно повторять:

– Какие там люди?! Это у нас комната для калек. Мы их кормим!

Мама как услышала, расплакалась. Сказала:

– Мы отделимся. В продуктах и в дровах. А печь я сама себе с решеткой во дворе сделаю. Битых кирпичей много.

Я обрадовалась и зашептала:

– Давай уйдем от них совсем!

Но уходить из дома мама не решилась. Женщина и девочка – явная мишень. Тем более что у нее постоянно болит сердце. Бабушки нас поддержали и хором сказали:

– Да! Мы согласны! Мы тоже отделимся и уйдем.

Но прошло несколько минут, и они испугались собственного своеволия. Стали петь совсем другое:

– Надо терпеть! Гордость ни к чему. Вы не умеете жить в коллективе.

Явное предательство и трусость. В конце концов получилось, что отделились только я и мама. Наши соседки из параллельной комнаты продолжают исчезать по ночам. Кто-то светит им фонариком в окно и свистит. И у наших дам тоже появился фонарь!!!

Маме лучше. Мы с ней нашли в чужом доме сухие носки и переобулись. Варежки опять не нашли.

В одном доме, на диване, увидели убитого мужчину. Немного крови на голове и стакан чая в руке, лежащей на подлокотнике. Он был словно живой. Только в воздухе висел запах металла. Почему от убитых пахнет металлом и пеплом? И детские вещи, лежащие рядом с ним, и кроватка малыша. В этом доме мама не разрешила брать даже еду. Она суеверная. Говорит, что у мертвых ничего брать нельзя.

Потом мы искали муку и сахар. В другом доме я заглянула в комнату. О! Что там было! На столе стоял открытый чемодан! В прозрачном пакете рядом лежала новая куртка из кожи! Я попросила маму взять куртку. Моя совсем износилась. Дырявая. Но мама не разрешила. Ругалась. Вот зануда! Как будто не видит: вокруг все и все забирают. Ходят группами. Взрослые и дети, военные и мирные жители, соседи и случайные попутчики.

Вечером мы с мамой вышли, пока нет обстрела. Видим – нет того дома с курткой. Одни головешки и фундамент. Я сказала:

– Никогда не смогу поносить такую куртку.

Мама обняла меня:

– Чтобы в нашей квартире хоть что-то осталось, мы с тобой, кроме еды и лекарств, ничего брать не должны! Есть час добрый, а есть – недобрый, особенно в войну.

Позднее ночью я едва не погибла. Вышла около 23 часов во двор. Темно. Звезды. Мороз. Я спрятала кусок лепешки, чтоб покормить бездомную собаку. Из-за собаки, собственно говоря, и вышла. Позвала ее и стала кормить. Неожиданно раздался выстрел. За ним второй! Рядом со мной по стене чиркнула пуля. Кто-то захохотал пьяным голосом.

Стреляли в меня. Явно используя ночной прицел. Наверное, сквозь него мы кажемся снайперам призраками, которых интересно убивать. Я дернулась, спряталась за угол. Присела на корточки. Простояла, как утенок, минут пять. Так же, на корточках, не поднимаясь, взобралась по лестнице домой! От боли в ногах я до крови искусала губы.

Дома, при свете керосиновой лампы, мы с мамой рассмотрели пулевое отверстие в моем шарфе.

Еще когда я кормила собаку, то отчетливо слышала разговор Лины, Азы и Ольги о русских солдатах. Речь и сигаретный дым лились из окна их комнаты. Женщины хохотали и обсуждали, кто лучше как мужчина. У кого какое “богатство” и всякие грязные вещи. Какая низость.

Время за полночь. Только что я поругалась с Олей, женой Вовки. Я наконец решила помыть голову, а то уже чешется (не мыла неделю!), а Оля начала кричать:

– Хочешь понравиться военным?! Шлюха!

Это с моими-то взглядами? И с моими ранеными ногами? Я ответила:

– Бог уже всех вас проклял! Шлюхи живут в соседней от меня комнате.

Ольга прошипела, что ненавидит меня и с удовольствием бы убила, после чего скрылась среди мешков в их комнате. Крыса! Она что, на самом деле думает, что я в 14 лет такая же, как и они?!

Патошка

27.01.

Сегодня ненаглядные соседки снова “смотались” в наши дома. На военных машинах с солдатами. У них БТРы, как автомобили. Это второй раз после выселения! Ни мамин паспорт, ни ее трудовую они не привезли. Хотя обещали. Зато втащили много больших сумок. Отличились Оля и Аза. Возможно, они врут, и были совсем не в наших домах? Я давно перестала верить рассказам этих ненасытных людей. Оля принесла своей матери на выбор стопку головных платков. Бабушка Мария со словами: “Господи, помилуй!” – отобрала те, что ей больше понравились.

Вовка был пьяным, матерился на меня и говорил откровенные пошлости. А я сказала ему, что младше его дочери и что совести у него совсем нет. После этого он заткнулся.

Потом, когда все поели, прибежал дедушка Халид, чеченец, местный житель.

– Помогите! Горит дом моей дочери. Спасите вещи!

Не поднялся никто. Выползли только я и мама. Дед показал на большой дом. Пожар был несильным, но тушить его все равно было нечем. Мы вытащили две подушки и большую синюю кастрюлю литров на пятьдесят. Какие-то старые пальто. Несколько ведер. Все это вместе с дедом занесли к нему во двор. Дом, в котором полыхал пожар, был почти пуст, видимо, основное имущество дочь с зятем успели вывезти.

Старик пообещал отблагодарить, дать нам вермишели. Мы забыли предупредить его, что питаемся отдельно. Халид не обманул. Он принес то, что обещал. Но явно пожадничал. Принес очень мало. А говорил – у него мешок! Нашу вермишель перехватила Аза. Она мгновенно спрятала ее в своей комнате. Мы с мамой остались с носом. Я страшно разобиделась!

Чтобы не показать свою боль и свое бессилие, я вышла на улицу. Слепило солнце. Болела раненая нога. Я не заметила, как заплакала. И в этот момент кто-то протянул мне плюшевую игрушку – зайца. Я не запомнила лицо этого человека. Вернее, увидела только его глаза! Это был русский военный. Он писал сухой поломанной веткой на белом снегу: “Нам пора домой!” Игрушка маме понравилась. Она разрешила ее оставить. Заяц желтый, красочный! Я лягу с ним спать.

Еще новости, Дневник! Наши “дамы” принесли красивые платья. Я была удивлена подаркам. Но как только соседки вышли от нас, мама повесила все за шкаф и сказала:

– Уж не знаю, хитрости ли это или нет, но домой к себе мы эти вещи не понесем. Сделаем вид, что взяли. Чтобы не обидеть.

Я вытащила все наряды обратно и стала примерять. Больше всех мне понравилось розовое платье. Я пыталась уговаривать маму разрешить оставить хотя бы его! Но мама была непреклонна.

– Ты глупая! Это не подарки. Это чтоб свои дела на нас свалить! У нас родных нет. Уезжать нам некуда. Мы останемся. Вот и будут люди думать, что воровали мы. Ненависть к русским в этом поможет.

Я поняла – мама права.

Питаться эти дни мы стали гораздо лучше. Обследуем чужие подвалы и кухни. Что отыщем, то едим. Иногда два раза в день! Нашу долю продуктов соседи от военных получают, но мы ее не видим.

– Раз сами отделились – вам ничего не положено! – заявила Вовкина жена.

Остальные поддержали Ольгу, чтобы еды их коллективу было больше. Мы не спорили. Решили не нервничать. Нужно помнить историю с макаронами и с дедушкой Халидом!

Мы обходимся без помощи военных, сами. Правда, мне постоянно хочется есть. Иногда мы угощаем старых соседок по комнате и “общего” внука. Они с нами дружат, когда “оппозиция” не видит. Даже жалуются потихоньку, а при “своих” не разговаривают. Игра какая-то. Странные взрослые люди.

Царевна

28.01.

Начались общие сборы. Нам с мамой дали: ведро муки, лук, один баллон помидор и (ура!) десяток картошек. Дополнительно выделили две баночки: варенье и аджика. Под кроватями у наших соседей много разной еды. Но старым бабулям Стасе и Нине с больным внуком дали такую же маленькую порцию, что и нам.

Я стащила для своего дома много полезных вещей: спички, вату, валидол и книжку “Прекрасная второгодница”.

Мама выбросила некогда красивую, а теперь грязную, закопченную уличной печкой, кофту. Она переоделась в мужской свитер, который нашла в кухне. Он совершенно чистый! Свою желтую кофту она положила на место свитера.

– Это еще зачем? – спросила я.

– Ее можно постирать, когда вода будет. Пусть видят – выхода не было.

Мама сразу похорошела. Свитер ей идет!

Сегодня мы впервые обратились к военным. Попросили наполнить бутыль соляркой или бензином. Они дали. Сделаем дома “коптилку”!

Домой! Домой! Ура-а-а-а!

Вечер. Коптилка. Мы дома.

Мы совершили свой переход. Шли по глубокому снегу, по дороге, ведущей вверх. Впереди всех – бабушка Стася. Она несла свою долю пайка в какой-то сумке. Все время спотыкалась. Оборачивалась, смотрела на нас, ждала помощи. Иногда она смешно повизгивала. Иногда стонала. За Стасей шли мы. Мама починила поврежденную ручную коляску. Установила на нее деревянный ящик и сложила нашу еду.

Я несла сумку в цветной горошек. Это моя находка! В сумке у меня расположились: желтый заяц, банка с вареньем, вата, разные лекарства, книжка о школьниках и еще красный свитер. Подарок тети Лины. Мама его не видела. Вдруг дома совсем ничего нет, а надо переодеться? Кратковременно, к возвращению домой, отношения между всеми наладились. Наши соседи перестали драться и ругаться.

Платья, подаренные мне, я оставила, развесив их за шкафом. Все они были пошиты по индивидуальному заказу, что подтверждало мамину версию о хитростях.

Сразу за нами по снежной дороге шли баба Нина и ее больной внук. Внук нес две стопки книг, перевязанных бинтом. Бабуля тащила свою долю еды. Малорослая, полная, она проваливалась в глубокий снег и трудно дышала. За Ниной тянулись остальные. Жена Вовки тащила сразу две тачки: по одной в каждой руке. Вовка тоже вез две нагруженные тачки. Лина завершала шествие. Ее тачка была почти пустой. Шла она бойко и легко. Эта женщина красива. Рыжие волосы до плеч, яркие голубые глаза. Лина всегда аккуратна! Даже в войну! В сорок лет выглядит молодой спортивной студенткой. По дороге домой выяснилось, что оставили бабушку Марию. Охранять какое-то имущество. И Аза осталась с ней.

– Там у нас много вещей. Бросать нельзя! – проговорилась Ольга.

Спровоцировали ее бабули простым вопросом:

– А где же все остальные?

– Придется еще за Олиной матерью идти, – сделал грустное лицо хитрющий Вовка.

Действительно, пока мы убирали битый кирпич, чтоб войти в свой подъезд, все жильцы из дома напротив – укатили за бабушкой, прихватив с собой пустые тачки. Вот поганцы! Из дома ведь все вышли в чем были, без вещей. Бабушка Нина – в тапочках… на снег. Я лично в старых маминых калошах. Без сапог. А чеченка Аза спасала свой единственный плащ. Увидев нас, подошли соседи из четырехэтажного дома рядом. Того, где погибла Раиса-армяночка. Они рассказали:

– Когда Николая с парализованной матерью вывели из дома, его старая мать начала умирать у военных машин. Кто-то из военных не выдержал. Приказал отвезти их в госпиталь. Через два дня Николай осиротел. Он бросил остатки своих вещей! Уехал в беженцы или к дальней родне. Остаться ему было негде. Одна из стен его квартиры на втором этаже рухнула еще до Крещенья.

Наконец, когда стемнело, мы расчистили тропу к своей двери. Но самой двери не оказалось! У входа нас встретил наш расстрелянный холодильник. Его оторванная дверца лежала рядом. Мы вошли и увидели: простыни в крови. Магнитофона и телевизора нет! Исчезли вещи: посуда, постельное белье.

Нет даже нижнего белья – переодеться! Квартира накренилась окончательно. Коридор с кухней провалились в подвал. Документов и фотографий нет. Многих старинных вещей, привезенных от бабушки из г. Ростова-на-Дону, тоже. Есть голенища от моих новых сапог. Низ кто-то отрезал. Все загажено. И вещи, и подушки дивана.

Мы так устали, что просто надели на себя то, что смогли найти. Снег летел в комнату через окно. Плевать! Мы дома! Мама соорудила коптилку из баночки от детского питания. Мы накрылись старым потертым ковром и заснули в коридоре на матраце. К утру сильно замерзли руки. Свои перчатки мы не нашли. Не было даже самых старых.

П.

29.01.

Утром увидели, что осталась старинная ваза, спрятанная в дровах! Сохранилась часть книг. Тарелки от любимого маминого сервиза, валялись по двору. Нашлось несколько бокалов! Нет нашего столового серебра! Никем не найден большой магнитофон. Последнее приобретение предвоенного лета.

За стеной в квартире ингушей снова поселились две подруги – Нина и Стася. Бабушка Нина с раннего утра кричит на внука. Он требует еду и рвется что-то искать.

Соседи из дома напротив и сегодня с тачками. Они трудятся. Перевозят к себе чужое добро, дав операции кодовое название “Бабушка”.

За окнами то тихо, а то стреляют. Низко летают самолеты. Нам следует срочно найти нашу дверь. А самое главное – найти документы.

Полы нашей комнаты поднялись горой. А по углам, наоборот, опустились в подвал. Примерно сантиметров на тридцать-сорок. Из подвала веет холодом, слышен писк крыс. Они тоже голодные. А я никак не могу согреться. Сижу у пахнущей отбросами “буржуйки” на кухне и мерзну. Она не греет.

Сегодня на грязном снегу во дворе мы нашли мои детские фотографии. Они были потоптаны ногами. Мы сушили их возле печки, сделанной из выварки. В коридоре, рядом с туалетом, у бабушек-соседок оказался мамин паспорт! Это самое ценное!

Занавесили одеялом окно. Меньше холода будет. Обходить дом и чинить окна опасно. Из садов через дорогу все время стреляют. Ну, ничего, потерпим, переждем.

Царевна Будур

30.01.

Мы спим без двери, прямо на полу. У входа ставим табурет, на него – выварку для белья с дровами. Свою дверь нашли, но скручены петли. Необходимо их заменить. Неизвестные украли муку, ту, что дали боевики. Унесли ее вместе с большими кастрюлями. В муке были остатки нашего товара и музыкальные кассеты.

Я уже обнаружила большие гвозди и молоток для ремонта. Из садов, что за нашими окнами, периодически стреляют. Только что громыхнуло под окном! Короткая вспышка, порыв ветра. Я выглянула и быстро спряталась. Увидела – появилась яма на асфальте. Нас защитил простенок.

Русские солдаты расстреляли пушистого кота Лины, пустив ему пулю в лоб. Она плакала. А дворовую собачку Белочку, которую я спасала от обстрела в подъезде, пулей ранили в шею. Но не добили. Она промучилась три дня, а потом, задыхаясь, умерла. Моя мама взяла ее на руки и похоронила в кустах у дороги. Наши коты и кошки еще поздней осенью умерли от голода.

Будур

31.01.

Мерзну. Еды почти нет. Сегодня я должна дочинить входную дверь. Я уже поставила ее на место. Теперь нужно подточить ее снизу, чтобы она закрылась. Ведь полы у порога вздыбились! Будем уходить – забьем квартиру на гвоздь, а щипцы возьмем с собой. Иначе мы умрем голодной смертью.

Бабушки обманули нас. Попросили муки на лепешку. Сказали, что внук много ест. И у них муки совсем нет. Пообещали в обмен дать макарон, но опять не дали. А мы каждый день едим кусочки вареного теста, крошим на них лук.

Болит живот и правый бок.

Один раз в день мы печем лепешку. Без масла (его нет). Состав: сода, вода из снега, мука. Лепешка всегда сырая, но вкуснее “галушек”. Однажды, когда бабки-соседки готовили в подъезде суп на кирпичах, то на минуту отбежали, так как рядом разорвалась мина. Я воспользовалась этим и, зачерпнув ложкой их суп, съела огненные макароны. Не хочу умереть с голода.

Сходили за дровами. Ими нам служат доски и перила балконов, упавшие вниз после обстрела верхних этажей. Постоянные трудности с водой. Топим снег. Фильтруем от копоти. Получается очень мало – только пить. Бродим мы грязные, чернее ночи. В колодцах воды нет.

Мы вышли за дровами и… спаслись! В нашу квартиру залетела “железная птичка”. Когда вернулись, намели с пола полный совок осколков!

На обеденном столе лежала Зеленая книга. Ей, в отличие от нас, не повезло. Она оказалась вся изранена. Рядом с ней мелкие осколки. Эту книгу я сохраню. Ее надо сдать в музей против войны! Надеюсь, когда-нибудь такой будет!

В стене, общей с соседками, появилась дыра! Царевна

06.02.

Холодно. Мы дома. Спим, надевая на себя сразу по нескольку старых пальто. Я не снимаю обувь неделями.

На окнах – тонкая фанера и старые покрывала. Выварка-печка не греет помещение без стекол. Изо рта валит пар, как на улице. Руки от холода красные, словно гусиные лапы.

Моя правая нога с утра не болит. Большой осколок упокоился с миром. Спи спокойно, мой железный товарищ!

К нам приходили военные. Смотрели документы. Всех записывали. Строго сказали:

– Если от ваших домов или из садов будут стрелять по нашему посту, мы вас всех расстреляем!

– Кто стрелял, те давно ушли – ответила мама. – В наших домах только замученные войной мирные люди! Есть старики, дети. Никаких боевиков тут нет!

Военные нам не грубили. Оказались трезвыми.

Теперь стреляют только ночью. По садам из пушек – “на всякий случай!”. Снаряды разрываются через дорогу от нас. Ночью постоянный мерцающий свет за окном. Горят заборы. Горят дачные домики. А к нам только залетают осколки. Днем же “играются” снайпера. Идешь, а они пугают. Стреляют под ноги или над головой. Прострелили мне бидон, когда я несла воду с нижней улицы. Я испугалась, бросила его на железнодорожном полотне и убежала. Мама громко выругалась русским матом. Вернулась и взяла бидон. Сказала:

– Хоть половинку, а принесем!

Здорово! Бидон превратился в водяную мельницу. Хорошо, что по ногам не попали. Только жалко воду!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.