ДВЕ ВЕРШИНЫ ПЛАНЕТЫ

ДВЕ ВЕРШИНЫ ПЛАНЕТЫ

В марте 1979 года с острова Генриетты, самого северного из группы Новосибирских островов, стартовала полярная экспедиция газеты "Комсомольская правда". Ребята во главе с Дмитрием Шпаро должны были на лыжах достичь Северного полюса. И наш Институт медико-биологических проблем принимал в подготовке этого перехода самое непосредственное участие.

С Димой Шпаро я познакомился задолго до этой экспедиции, еще тогда, когда выпускник Московского университета, его механико-математического факультета, был пока никому не известным энтузиастом, полным интересных идей о походах в Арктику. Он сам нашел меня: позвонил, пришел домой. Нам было о чем поговорить — ведь путешественник пришел к путешественнику, недавно возвратившемуся из плавания на "Ра". У меня тогда уже была определенная известность, а Диме требовалась помощь в осуществлении его арктических планов. И самой большой его мечтой было — достичь пешком Северного полюса.

Незадолго до встречи со Шпаро я познакомился со знаменитым нашим летчиком-полярником Ильей Павловичем Мазуруком, неоднократно бывавшим со своим самолетом на Северном полюсе, много лет работавшим в Арктике… Я позвонил ему и попросил разрешения прийти к нему в гости с Димой.

Они долго разговаривали, Дима рассказывал ему о своем намерении дойти до полюса автономно, объясняя все детали подобного похода. Мазурук терпеливо слушал его, а потом сказал:

— Дима, я долго жил и работал в Арктике. Я хорошо знаю то, что может вас ожидать в таком путешествии. Поэтому скажу тебе прямо — без поддержки извне пройти таким способом к полюсу невозможно.

В 1971 году при редакции газеты "Комсомольская правда" была создана полярная научно-спортивная экспедиция, готовившаяся осуществить лыжный поход к "макушке" Земли. Но до этого было еще далеко. Ребятам предстояло совершить несколько тренировочных походов в Арктике. Весной 1972 года они прошли от Чукотки до острова Врангеля через пролив Лонга; через четыре года прошли от острова Врангеля до дрейфующей полярной станции "СП-23"…

У них были интересные маршруты и интересные результаты. Мне же наиболее интересной кажется та их экспедиция, во время которой они сделали удивительную находку — продовольственные склады полярного исследователя Эдуарда Толля, погибшего еще в 1902 году.

Ученые вскрыли консервы тех лет — и супы, и каши, — шоколадные конфеты и еще многое другое, и после проверки оказалось, что продукты вполне сохранили свою годность. Часть найденных консервов оставили там, где их заложили когда-то полярники. Кроме того, решили в склады Толля положить и современные продукты, те, которые входят в рацион космонавтов, — для будущей проверки на сохранность. Договорились вскрыть все эти продукты через пятьдесят лет…

Когда пришло время готовить поход на лыжах к Северному полюсу, ученые нашего института много помогли группе Шпаро. Они разрабатывали для них рацион питания, в который входили белковые добавки и витамины. Кроме того, высококалорийные продукты должны были быть и облегченного веса, поскольку рюкзаки ребят имели определенные ограничения.

Наши сотрудники, в частности Михаил Алексеевич Новиков, который вел с группой Шпаро работу еще с 1971 года, помогали и при психологической подготовке. Разрабатывались также образцы походного снаряжения, продумывались различные его варианты. Так что это был не просто спортивный поход к вершине планеты, а настоящая научная программа медицинских и психологических исследований. Врачей, физиологов, психологов интересовали особенности приспособления человеческого организма к экстремальным условиям длительного лыжного перехода в Арктике.

Ребятам помогали не только мы, медики: готовилось авиационное, метеорологическое, штурманское обслуживание. Экспедиция была обеспечена радиосвязью. Каждые две недели к группе Шпаро вылетал самолет и сбрасывал им продукты, горючее. И не только это — им сбрасывали также и тесты, которые для них готовил М.А.Новиков.

И вот 1 июня 1979 года Шпаро сообщил, что они находятся там, где сходятся все меридианы Земли. Но еще задолго до этого дня в поселок Черский на Колыме съехалось множество людей — журналистов из газет, ТАСС, АПН, с телевидения, кинооператоров… Среди тех, кто жаждал попасть на "верхушку" Земли, чтобы запечатлеть торжественный момент, оказались и поэт Андрей Вознесенский, и знаменитый журналист из "Комсомолки" Василий Песков, и не менее знаменитый полярник Артур Чилингаров… От телевидения были и мы с оператором Юрием Чернятиным.

На двух самолетах "АН-2" вся славная команда вылетела на полюс. Приземлились. Людей никого не видно, стоит только палатка. Я пошел к ней. Вижу — палатка плотно закрыта. Подхожу и слышу в ней какой-то разговор понять нельзя, только звуки голосов… Открываю круглый "рукав", просовываю в него свою физиономию:

— Люди! — И слышу неожиданный по оригинальности вопрос:

— О! Юра! Откуда ты здесь?

Действительно, откуда? С неба упал!

После астронавигационных работ определили точное нахождение полюса. Состоялся торжественный митинг. Летчик одного из самолетов подарил ребятам, обожженным солнцем и ветром ("Лица людей, обугленные, как тигли…" написал Андрей Вознесенский), букетик подснежников, сорванных специально для этого случая на берегах Колымы. Я привез с собой для подарка "космические" тюльпаны, упакованные в специальные плексигласовые контейнеры и побывавшие на орбите. Как и все, я совершил за минуту "кругосветное" путешествие, обежав вокруг штыря, воткнутого в лед в точке Северного полюса. Конечно, дрейфом нас немного снесло от настоящей точки, но это уже не имело особого значения.

Затем все вернулись в Черский, где прожили несколько дней. Опять, как и перед броском к полюсу, мы питались в одном-единственном на весь поселок ресторанчике. Однажды Дима, глядя на команду "идеологического сопровождения", сидевшую за столом, бросил фразу: "Не слишком ли много знаменитостей на один километр Арктики?"

Естественно, у себя в "Клубе кинопутешествий" мы сделали целую передачу, посвященную лыжному походу группы Шпаро к Северному полюсу. Она вызвала тогда большой интерес у зрителей. Тогда — да! А сейчас подумалось: произойди все это в наши дни, вряд ли резонанс был бы подобен тому, что было в 1979 году. Теперь нас уже ничем не удивишь… Но мужество ребят от этого не перестало быть мужеством…

На следующий год ученые Института медико-биологических проблем стали участвовать в подготовке еще одной экспедиции — на этот раз в Гималаи. Советские альпинисты решили подняться на высочайшую вершину планеты Эверест. Директор института О.Г.Газенко вошел в состав оргкомитета экспедиции и стал научным руководителем темы "Эверест", предложив мне быть ответственным исполнителем этой темы.

К работе были привлечены многие наши сотрудники. Профессор Аркадий Сергеевич Ушаков вместе с Марком Белаковским занялись разработкой рациона питания спортсменов для разных высот. Работавший в моем отделе биолог Евгений Гиппенрейтер занимался солевыми добавками для питьевой воды. Наши специалисты по одежде создавали и испытывали образцы спортивного облачения альпинистов для таких больших высот. Геннадий Давыдов, тот самый, кто первым из нашего института побывал на станции "Восток", занимался подготовкой кислородно-дыхательной аппаратуры, с которой спортсмены должны были выйти на штурм Эвереста. Баллоны были сделаны из армированной пластмассы, маски делались по нашим эскизам. Аппаратура, созданная с учетом уже накопленного нами опыта, получилась легкой, надежной и ни разу не подвела.

Мы осуществляли программу отбора альпинистов, близкую к программе отбора кандидатов для полета в космос. В чем-то отбор спортсменов был даже сложнее и жестче. Проверяя их устойчивость к гипоксии, мы помещали альпинистов в барокамеру, где проверялся "высотный потолок" каждого из них. В барокамере их "поднимали" до высоты 9-10 тысяч метров, при этом усложняя задачу тем, что задавали разного рода вопросы типа "Сколько будет четырежды пять?" Дело в том, что по мере увеличения "высоты" человек начинает отвечать не всегда точно, путаться, ошибаться. Своеобразный рекорд установил во время таких испытаний алмаатинец Юрий Голодов, который "поднялся" в барокамере на высоту 11 000 метров без кислорода и выдержал.

Не довольствуясь такими исследованиями, мы решили усложнить эксперимент, связавшись с Институтом биофизики. У них были большие барокамеры, где можно установить велоэргометры. На них наши альпинисты "проигрывали" подъем на такую "высоту", на которую каждый мог подняться при большой физической нагрузке. Пока человек крутил педали, его Постепенно "поднимали". Кажется, выше 7500 метров никто уже не смог выдержать таких нагрузок.

Конечно, эксперименты были трудные, сложные, но альпинисты шли на них сознательно, поскольку каждый хотел попасть в группу тех, кто пойдет на штурм Эвереста. А стремились туда все альпинисты, мало-мальски известные. В конце концов была отобрана команда — 12 основных и 6 запасных участников.

Руководителем экспедиции был назначен Евгений Игоревич Тамм, известный альпинист (сын академика И.Е.Тамма, физика, лауреата Нобелевской премии). Старшим тренером команды был Анатолий Георгиевич Овчинников, доктор технических наук, а председатель Федерации альпинистов СССР, кандидат медицинских наук Б.Т.Романов был тренером. Борис Тимофеевич работал у нас, занимался физической подготовкой космонавтов.

Все эти отборы, проверки и исследования шли почти три года, и к весне 1982 года состав команды был ясен. За это время мы не просто обследовали спортсменов, но и выезжали с ними на тренировочные сборы. Однако на заключительном этапе формирования команды возникли сложности с включением в нее именитого альпиниста Эдуарда Мысловского.

Наша строгая комиссия не дала своего согласия на то, чтобы он участвовал в экспедиции на Эверест: у Эдуарда при нагрузках были признаки некоторой коронарной недостаточности. Но и Е.И.Тамм, и А.Г.Овчинников очень хотели, чтобы Мысловский шел с ними на Эверест. Овчинников приехал ко мне и стал просить, чтобы мы что-нибудь сделали для включения Мысловского в состав команды. Я был бы и рад дать разрешение, но ведь медики вынесли свое заключение. Тогда Анатолий Георгиевич предложил: "Ну разрешите ему хотя бы, чтобы он пошел с ограничением высоты".

Мы ухватились за эту идею. Я договорился с Юрием Мухарлямовым (вообще-то он был Нурмухамед Мухамедович, но мы звали его Юрой), привез Эдуарда к нему в Институт кардиологии, который тоже участвовал в подготовке экспедиции, и попросил обследовать альпиниста еще раз. В результате Мухарлямов скрепя сердце все же написал свое заключение, что до высоты 6000 метров спортсмен может подниматься… Эдика Мысловского удалось включить в группу восхождения. И так случилось, что именно он был тем, кто вместе с Владимиром Балыбердиным первым из наших альпинистов покорил высотный "полюс" Земли.

Для штурма Эвереста наши спортсмены выбрали самый сложный маршрут — по юго-западной стене, где еще никто из альпинистов до них не проходил. Это был сложнейший из возможных вариантов подъема. Для создания базового лагеря у подножия Эвереста на высоте 5640 метров экспедиция вылетела в марте 1982 года.

Я тоже очень хотел полететь вслед за нашими ребятами, и потому, что был ответственным исполнителем научной темы "Эверест", и потому, что хотелось сделать материал для "Клуба кинопутешествий". Директор института тоже был за это, но у нас не нашлось средств для такого рода командировки. А на телевидении у нашей программы тогда еще не было собственной съемочной группы.

И на помощь мне пришла главный редактор нашей редакции Нина Александровна Севрук. Вместе с ней мы пошли к самому главному телевизионному начальнику — Сергею Георгиевичу Лапину. Она убедила его послать ведущего "Клуба кинопутешествий" вместе со съемочной группой передачи в базовый лагерь экспедиции.

Это было тем более необходимо, что в нашей передаче мы уже не раз рассказывали зрителям об истории покорения Эвереста, полной драматизма и подлинного героизма. Зрители были уже как бы подготовлены к тому, что в заключительной передаче на эту тему мы расскажем о нашей гималайской экспедиции не с помощью чужих киноматериалов, а, как говорится, из первых рук, прямо с места событий…

Согласие мы получили. И это была, по сути дела, наша первая собственная группа и первые собственные съемки. Режиссером был Валерий Лещинский, а оператора искали долго: почему-то руководство решило, что он должен быть альпинистом, хотя ни я, ни Валерий таковыми не являлись. Искали, искали и все же нашли — у нас на телевидении оказался всего один оператор-альпинист. Это был Марик Трахтман.

Втроем мы вылетели из Москвы в Дели. Потом перелетели в столицу Непала Катманду. Отсюда нам предстояло добираться до небольшого поселка Луклы, расположенного на высоте 2800 метров. От него начинается дорога в глубь Гималаев, к Эвересту.

Но вылететь туда мы смогли не сразу, потому что погодные условия в Лукле не позволяли приземляться самолетам в течение нескольких дней.

Перед отъездом из Москвы кроме ограниченных средств меня снабдили указаниями, как надо собирать разного рода финансовые документы о наших тратах — для будущего отчета перед бухгалтерией. И вскоре я почувствовал всю муторность этой процедуры и проклял все на свете, поскольку за несколько дней вынужденной задержки в Катманду, кажется, только этим и занимался.

Каждый день с утра мы готовились вылетать: собирали свой багаж, аппаратуру, потом гостиничная обслуга все это спускала вниз, грузила в такси. Мы приезжали на аэродром, подбегали носильщики, все выгружали, заносили в здание, мы начинали сдавать багаж… И со всеми этими людьми я расплачивался, получая от них квиточки, квитанции, чеки или расписки…

Мы садились в ожидании рейса на Луклу, но выходил какой-нибудь работник аэропорта и сообщал, что сегодня рейса не будет, так как Лукла закрыта для самолетов. И процедура повторялась в обратном порядке: носильщики, такси, гостиничные работники, затаскивание нашего скарба в номер… И так несколько раз. Под конец я уже был на пределе выдержки…

Наконец-то мы вылетели. С нами в самолете был только наш багаж и никаких попутчиков. Подлетая к Лукле, я понял, почему полеты сюда так сложны и опасны. Перед самой Луклой самолет влетает в ущелье, поэтому здесь используются только небольшие машины. Летя по ущелью, самолет потом должен развернуться почти на 90 градусов, чтобы зайти на посадку.

Полоса в Лукле необычная — она начинается от края ущелья и упирается в скалистую стену. Идет она с небольшим подъемом вверх, поэтому при посадке как бы гасит скорость самолета, который и без того тормозит. А при взлете наклонная полоса "разгоняет" машину вниз. Точно попасть на начало полосы не просто важно, но жизненно необходимо.

Когда мы подлетали к Лукле, то видели, что внизу, в ущелье, лежат обломки самолетов — тех, кто не дотянул до начала полосы, а в конце ее, у скалы, и обломки тех, кто "перетянул", сел в середине полосы, не успел погасить скорость и врезался в гору. Что и говорить — увиденное не вызывало оптимизма. К счастью, наш полет закончился благополучно.

Вся экспедиция уже давно находилась в базовом лагере у подножия Эвереста. Ребята начали подготовку к восхождению, создавая на маршруте промежуточные лагеря на пути к вершине. Всего таких лагерей было пять. Последний, штурмовой, на высоте 8500 метров, был установлен 3 мая, а на следующий день начался штурм Эвереста.

Нам же еще предстояло за несколько дней пройти пешком 140 километров от Луклы до основного, базового лагеря, чтобы встретить там альпинистов, покоривших высочайшую вершину Земли, поднявшись на 8848 метров.

В Лукле нами занимался мистер Тава, заведовавший местной туристической службой. Поселили нас в какой-то домик, каких здесь было немало. Дома в Лукле устроены весьма просто: крыши у них приподняты, поскольку внутри находится очаг и дым от него выходит через крышу. По оживленному блеску в глазах нашего приветливого хозяина я понял, что с русскими мистер Тава уже успел познакомиться и расположиться к ним. Это и подтвердилось вскоре в нашем разговоре:

— У русских есть хорошая вещь, называется водка.

— Знаете, а у меня есть русская водка экстра-класса, только очень крепкая. Самая крепкая водка в России.

— Интересно было бы попробовать.

Так в чем же дело? Хочется тебе попробовать — попробуй! Проблем нет. У меня с собой был небольшой "жбанчик" с чистым спиртом. Из него я отлил некоторое количество универсального лекарства в свою "заслуженную" фляжку, с которой плавал еще на "Тигрисе". Правда, тогда я держал в ней питьевую воду. Сейчас она в мягком чехле была при мне. Из нее я и налил мистеру Таве полстаканчика.

Непалец хватанул чистого спирта… Ну, думаю, сейчас он тут же и свалится — Тава был небольшого росточка, на вид хлипкий. Ничего подобного! Выжил! Только крякнул с восхищением: "Да-а-а! Вот это настоящая водка!" И тут же предложил мне местного пива "чанг". Я согласился, чтобы поддержать компанию.

Принесли какой-то беловато-мутноватой жидкости. Я отпил из своего стакана незнакомого напитка, который чем-то напоминал по вкусу нашу брагу. Только нашу брагу делают где из хлеба, где из свеклы, а непальцы делают свое пиво из риса. Если бы я знал, ка-ак они это делают…

Оказывается, рис сначала варят до полуготовности, потом его жуют и выплевывают в бочку, где все это должно бродить. По мере готовности массы ее процеживают, сливают в кувшины и… приятного аппетита.

На этом мое знакомство с местной жизнью не кончилось. Вскоре после нашего приезда ко мне пришел один человек, как оказалось, англичанин, и спросил:

— Я слышал, вы врач?

— Да, а что случилось?

— Я себя что-то плохо чувствую, у меня кашель…

— Ну тогда давайте я вас прослушаю.

Я осмотрел его и обнаружил левостороннюю пневмонию. Воспаление легких да еще в условиях высокогорья — вещь малоприятная. Я сделал ему укол антибиотиков, дал отхаркивающее, сказал, чтобы он пришел на укол и завтра. Но при этом настоятельно порекомендовал завтра же и улететь из Луклы. Взяв рецепт и выслушав рекомендации, пациент ушел.

Наутро я сделал ему еще одну инъекцию антибиотиков и повторил требование улететь первым же самолетом. Через какое-то время он опять заявился, но уже с необычной просьбой. Оказалось, что чиновник из администрации аэропорта требует прихода врача, который должен подтвердить, что англичанину действительно требуется срочная эвакуация. Иначе он не соглашался пропустить его без очереди, поскольку в аэропорту скопилось немало желающих вылететь в Катманду.

Пошли с ним в аэропорт. Вижу, к администратору действительно стоит внушительная очередь и в начале ее возвышается убедительных размеров дама, как оказалось, француженка.

Я направился прямо к окошку, стал объяснять даме, что я врач, что должен срочно эвакуировать больного, что у него температура, что он может погибнуть, если не улетит из Луклы.

— Мадам, позвольте мне пройти без очереди. Этот мистер — англичанин, ему требуется помощь…

— Ах, так он англичанин! И я еще должна пропустить его!!! — Тут уж она дорвалась до возможности показать, как они, французы, относятся к англичанам. Нашла коса на камень! Хорошо еще, что не дошло до исторических претензий…

Я понял, что договориться с ней не получится, и решил, что здесь уже не до галантности. "Взяв ее на бедро", точнее, плечом я несколько отодвинул строптивую француженку, и мы прошли к местному чиновнику. Все уладилось, и незнакомый мне англичанин смог вылететь из Луклы…

Через какое-то время мы тоже стали собираться в путь, тем более что режиссер и оператор меня торопили. Но, как врач, я понимал, что нам нужно время на адаптацию к условиям высокогорья: маршрут предстоял многодневный и все время на подъем.

Мистер Тава всячески старался нам помочь, обеспечивая носильщиками и яками. Я попросил его достать еще и лошадь, чтобы часть пути проехать верхом. "Да-да! Вам хорошо иметь еще и лошадь, тем более что у вас такая хорошая водка". Яснее не скажешь: будет водка — будет лошадь. Если со спиртом проблем не было, то с лошадью приключился конфуз. Мистер Тава привел мне лошадь, но какую-то странную: такую низкую, что ни о каком сидении на ней не могло быть и речи — она свободно могла пройти между ног.

Пришлось налить еще стакан. Лошадь, уже повыше, появилась на следующий день. При этом мистер Тава предупредил, что лошадь может подниматься только до высоты 3600 метров, до Намче-Базара, столицы шерпов, где животное следует оставить.

Наконец мы тронулись в путь. Яки, носильщики и я во главе каравана на коне и под зонтиком. Зрелище — необычно красочное! Встречные непальцы, которые спускались по тропе, идущей из глубины Гималаев в Луклу, останавливались едва ли не с открытыми ртами, глядя на непонятное белое тело в шортах, верхом на странной лошади, да еще под зонтиком… Лошадь все-таки пришлось оставить после первого же дня пути и отправить назад. Решили, что собственные ноги надежнее.

Основными дорогами в этой части Непала являются тропы — они соединяют населенные пункты, по ним движутся и многочисленные туристы, посещающие этот удивительный край. Поэтому непальцы следят за тропами, по возможности благоустраивают их. По пути расположены "отели", своего рода сараи, хижины, где в одной комнате устроены полати, на которых спят путешествующие, а носильщики располагаются в другой комнате.

Грузы в основном переносят на себе, на спинах, в легких плетеных корзинах, сужающихся книзу наподобие кулька. Этот конусовидный кулек внизу упирается в нечто типа пращи, а сверху корзину с грузом держит кожаный ремень, который накинут на лоб. И все носильщики с палками, у которых странной формы ручка — она вроде буквы "Т". Мне очень хотелось заполучить такую палку, но сколько я ни торговался, никто из носильщиков не согласился ее продать. Потом я понял, почему они не хотели расставаться с ними.

Эти палки им необходимы для отдыха. Садиться каждый раз с грузом на землю и отдыхать нельзя — потом ведь предстоит вставать с этой тяжеленной корзиной. А если остановиться и подставить палку с ручкой под, извините, зад, то получается своего рода стул, на который можно опереться и немного передохнуть.

Меня удивляли наши носильщики, скромные, тихие и благодарные люди. И при этом поразительно неприхотливые. Их выносливость поражала.

По мере того как мы поднимались все выше и выше, становилось холоднее, а ночи здесь везде были холодные, несмотря на весенний период. Наши носильщики шли в тапках типа "вьетнамок", плохо одетые. Можно было представить, каково им приходилось. Потом мы отдали им кое-что из своей одежды, чтобы хоть как-то утеплить своих помощников.

Сам я перед отлетом на Эверест экипировался по первому классу благодаря заботам Карло Маури. Он снабдил меня альпинистской пуховкой, спальным мешком… Карло уже бывал в Гималаях, знал особенности здешнего климата, знал и местный комфорт на тропе, поэтому надавал мне массу полезных советов.

Первое время мы шли вдоль горной речки, берущей начало на Эвересте. Красота вокруг была невероятная. Невдалеке виднелись снежные вершины Гималаев, завораживающую магию которых не мог передать даже Рерих — мне кажется, никому из людей это не под силу. Дойдя до Намче-Базара, оставили здесь яков, потому что дальше животные идти уже не смогли бы. Поменяли носильщиков. Теперь нам помогали шерпы, жители этих мест.

Так мы поднялись до монастыря Тьянг-Боче, расположенного на высоте 3800 метров. И попали в райские кущи. Здесь, в Гималаях, в отличие от других гор на такой высоте росли деревья — елочки, сосны. И совершенно невероятно среди этих хвойных деревьев выглядели рододендроны. Причем не кусты, как у нас на юге, а самые настоящие деревья. Я нигде больше такого не видел. И при этом каждое дерево было сплошь усыпано цветами: одно белыми, другое розовыми, третье сиреневатыми… Освещенные солнцем, на фоне темной хвои, они производили незабываемое впечатление. Тут же бегали и фазаны разнообразной расцветки. Тишина стояла удивительная. Слышно было только журчание ручейков, вода которых крутила молельные барабаны. Но с заходом солнца ощущение, что ты в раю, исчезает — холодно.

Мы осмотрели монастырь, потрогали молельные барабаны, отдохнули и двинулись дальше. Тропа теперь не была столь благоустроенной, как между Луклой и Намче-Базаром, но все равно на ней нам встречались спускавшиеся со склонов Эвереста туристы. Встретили мы двух студенток-англичанок, совершавших путешествие по разным странам. Потом была пожилая дама, которая спускалась от подножия Эвереста в сопровождении двух носильщиков. Мы обратили внимание, что они несли некое сооружение, напоминавшее наш дачный "скворечник". Так и оказалось: дама путешествовала в горах со своим индивидуальным туалетом. Она рассказала нам, что бывает здесь регулярно, сначала приезжала с мужем, а теперь, после его смерти, решила побывать там, где они путешествовали вместе.

А потом мы встретили и нескольких человек из нашей экспедиции. После того как базовый лагерь был подготовлен и группа восхождения вышла на маршрут к вершине Эвереста, часть экспедиции была отправлена вниз, в Намче-Базар, для отдыха…

Наконец мы поднялись на высоту нашего базового лагеря и смогли приступить к тому, ради чего проделали неблизкий путь из Москвы. Здесь мы узнали о тех драматических обстоятельствах, которые сопровождали победу наших альпинистов.

Ребятам пришлось идти к вершине в тяжелейших условиях: в том году с погодой творилось что-то неладное. Восхождение планировалось проводить в предмуссонный период, наиболее благоприятный для этого. А тут как назло почти ежедневно шел снег, дули ветры, стояли морозы. Это внизу, на высоте базового лагеря. А наверху, на пути к вершине было намного сложнее.

22 марта команда начала подъем, создавая по пути промежуточные лагеря — на высоте 6500 метров, потом 7350 метров и далее, все выше и выше. Группа в два-три человека шла вверх, создавала очередной лагерь и возвращалась в предыдущий. Этот поэтапный подъем для создания промежуточных лагерей имел целью еще и акклиматизацию альпинистов к большим высотам. В такие походы вверх-вниз ходил и Эдуард Мысловский. Но ему по медицинским рекомендациям можно было делать это до высоты примерно третьего лагеря. Четвертый же лагерь был устроен на высоте 8000 метров, а пятый, который было поручено создать им с Владимиром Балыбердиным, был еще на 500 метров выше.

Те, кто выстроил этот график организации промежуточных лагерей, сами альпинисты-профессионалы, прекрасно понимали, что та группа, которая пойдет создавать последний перед вершиной лагерь, и будет первой штурмовой. Потому что, организовав лагерь на высоте 8500 метров, когда до вершины остается чуть больше трехсот метров, возвращаться вниз не имеет смысла. На это и был расчет.

Когда Мысловский и Балыбердин шли организовывать пятый лагерь, Эдика, видимо, уже уставшего, в какой-то момент перевернуло вверх ногами — тяжелый рюкзак перевесил его. Из рюкзака выпал кислородный баллон. Вернувшись в нормальное положение, он продолжил подъем к месту, где они должны были создать последний лагерь.

Доложив по рации, что лагерь заложен, ребята получили разрешение идти на вершину. И вот 4 мая, рано утром, в экстремальных условиях снегопада, ветра ураганной силы и очень низкой температуры Эдуард Мысловский и Владимир Балыбердин пошли на штурм Эвереста. При этом Балыбердин шел без кислорода, который он отдал Эдику, и первым из наших альпинистов ступил на высотный "полюс" Земли. Следом за ним поднялся Мысловский. Это случилось примерно в 14.30. А через час ребята начали спуск с вершины…

В это время на восхождение шла вторая двойка — Сергей Бершов и Михаил Туркевич. Они достигли пятого лагеря, когда уже начинало смеркаться. Первой двойки там еще не было. Спуск всегда сложнее, чем подъем. Уставшие Эдик и Володя двигались очень медленно: за два часа они прошли вниз всего метров пятьдесят. Наступал вечер, и им грозила холодная ночевка на высоте 8800 метров. У Мысловского кончался кислород. Стало ясно, что до пятого лагеря им не дотянуть. И тогда навстречу им с горячим питанием, с кислородом стали подниматься Сергей Бершов и Михаил Туркевич. Была опасность, что в темноте, при вое ураганного ветра они не увидят и не услышат ребят. Но, слава Богу, обе двойки все-таки встретились.

Получив кислород, подкрепившись, Владимир и Эдуард теперь могли продолжить спуск к лагерю. А вторая двойка, находившаяся рядом с вершиной, попросила по рации разрешения начать подъем, так как к тому времени тучи рассеялись, появилась луна и ветер немного стих. Так состоялся уникальный ночной подъем на высочайшую вершину Земли… А первая двойка, обессиленная, двигалась очень медленно. Когда Сергей и Михаил стали спускаться с вершины, то догнали Эдика и Володю все еще на пути к лагерю. Они помогли им добраться до него, затащили в палатку, где вчетвером и переждали ночь.

С 4 по 9 мая на вершине Эвереста побывали одиннадцать наших альпинистов, причем был еще раз совершен ночной подъем.

Мы встречали ребят в базовом лагере, где брали у них интервью и проводили съемку для "Клуба кинопутешествий"… Подъем на Эверест обошелся Эдуарду Мысловскому дорого: ему пришлось ампутировать фаланги нескольких пальцев, которые он отморозил на вершине в тот памятный день. В разговоре со мной он сказал слова, которые я запомнил: "Нормальная цена за Эверест".

Вскоре после завершения гималайской экспедиции, в подготовке которой принимали участие сотрудники нашего института, у нас произошли некоторые изменения. Небольшие отделы, занимавшиеся отбором и подготовкой космонавтов, было решено реорганизовать и создать Центр медико-биологической подготовки космонавтов-исследователей гражданских ведомств. Заниматься организацией нового большого подразделения, в котором стало работать более пятисот человек, поручили мне. Я же и возглавил потом работу Центра.

Тот же 1982 год памятен для меня и очень печальным событием: экипаж "Ра" недосчитался еще одного из своих матросов… Скоропостижно скончался мой дорогой друг Карло Маури…

Недалеко от городка Лекко в северной Италии, где он жил, в горах есть специальная трасса, оборудованная для скалолазов. Трасса трудная, так что подняться по ней — достаточно большая нагрузка. Карло, чтобы поддерживать свою форму альпиниста, раза два в неделю приезжал сюда для тренировок.

И вот он пошел в горы в очередной раз, оставив машину внизу, на дороге. Поздним вечером один из жителей Лекко, проезжая мимо, увидел ее стоявшей на обочине и сразу узнал: в окрестностях все знали Карло Маури и его машину. Человек забеспокоился — почему машина стоит здесь ночью, а хозяина не видно? Он пошел вверх по трассе и через несколько сот метров наткнулся на лежавшего Карло.

Он отвез его в больницу, где установили диагноз — обширный инфаркт. Придя в сознание, Карло попросил, чтобы прислали русских врачей. После того как наш знаменитый хирург Г.А. Илизаров вылечил Карло поврежденную ногу, чего долго не могли сделать в других клиниках, Маури доверял только русским врачам.

Когда мне сообщили о том, что мой друг в больнице и что он просит о приезде врачей из Советского Союза, я тут же бросился к заместителю министра здравоохранения О.П.Щепину. Замечательный, отзывчивый человек, Олег Прокопьевич помогал мне и прежде — когда надо было направить Карло на лечение в клинику Г.А.Илизарова. Согласился он помочь мне и теперь. Но для этого требовалось лишь одно — официальное обращение итальянской стороны. Итальянцам надо было или срочно связаться с нашим посольством в Риме, или обратиться в посольство Италии в Москве, чтобы оно попросило Министерство здравоохранения СССР направить в Лекко группу врачей. Без официального документа, только лишь по просьбе Сенкевича сделать это было нельзя. Но итальянские чиновники непростительно все затянули…

Когда Карло умер, я решил тут же вылететь в Милан, но теперь уже наши чиновники посчитали, что мне нечего делать на похоронах. Страшно расстроенный, я рассказал все нашему главному редактору Нине Александровне Севрук. Она же рассказала о моей ситуации мужу, который работал в ЦК КПСС. В.А.Севрук сам позвонил мне:

— Юра, не расстраивайтесь. В конце лета наша делегация вылетит в Милан на ежегодный фестиваль газеты "Унита". Мы вас включим в состав делегации. Вы выступите там раза два, а потом я отпущу вас, чтобы вы смогли поехать в Лекко.

Так и вышло. Я прилетел в Милан, выступил на празднике газеты итальянских коммунистов, а потом на неделю уехал в Лекко. Побывал на могиле Карло… В Милан я вернулся перед самым отлетом нашей делегации в Москву.