Экран
Экран
Помню мое первое прикосновение к миру кино. В нашу спецшколу с ранним преподаванием немецкого языка приехала киногруппа отбирать ребят для фильма «Рваные башмаки». Они должны были изображать немецких детей голодающих сапожников. Ребят загримировали, собрались ехать на съемку… но без меня. Сказали, что я не подхожу и могу идти домой. Я – в слезы: «Как это так? Все едут сниматься в кино, а я нет! Приду домой, что скажу маме?» – «А ты скажи ей, что не годишься на роль голодающего ребенка. Ты очень толстый».
Начало 70-х годов. Только что приступили к съемкам фильма по роману Валентина Катаева «Белеет парус одинокий». Второй фильм по этому популярному произведению. Наш фильм, в котором я играл роль Усатого, назывался, в отличие от первого, сохранившего название книги, «Волны Черного моря».
Иду по Арбату, старому Арбату. Встречаю замечательного артиста Театра имени Вахтангова Николая Сергеевича Плотникова.
– Весник, слышал, что ты, сукин сын, мою роль играешь в кино. Ведь в первом фильме я Усатого играл. А теперь, говорят, ты эту роль играешь! Отвечай!
– Да, Николай Сергеевич, я.
– Скажи мне честно, сукин ты сын, – ты знаешь, как я к тебе отношусь, – ты лучше меня играешь Усатого или хуже? Честно!
– Хуже.
– Молодец! Снимайся спокойно. Желаю тебе успехов. Пойдем в кафе – отметим твою творческую артистическую, человеческую победу.
– Я только начал сниматься… О какой победе вы говорите…
– Я не об этом. Признаться честно в том, что играешь хуже другого артиста, – это большая творческая победа! В кафе! Вперед!
Снимался фильм «Самый сильный». Я играл в нем две роли: царя и его брата. Царь был рыжий-рыжий добряк и безвольный, а брат был черный-черный и злой, к тому же одноглазый. И костюмы у братьев тоже были очень разные.
Снимали в Карачаево-Черкессии, в г. Учкекене. На съемках постоянно крутились местные ребятишки. Они не понимали, что царя и брата играет один актер, потому что нас привозили на площадку уже загримированных, одетых в костюмы персонажей. Я появлялся то в обличии царя, то в обличии врага-брата, на базу уезжал не разгримировываясь. Узнать во мне одного и того же актера было для ребят невозможно. В один из съемочных дней ко мне подошла компания малышей:
– Король! Почему ты не дружишь со своим братом?
– Он очень плохо ведет себя, – сказал я.
– Передать ему это?
– Передайте.
– Когда?
Сниматься в роли нехорошего брата я должен был на следующий день.
– Завтра он будет здесь.
Назавтра они опять подошли ко мне:
– Король может простить тебя, если ты будешь себя хорошо вести.
Моя игра с ребятами продолжалась весь съемочный период.
Прошло много-много лет, и я вновь оказался в тех местах со своими сольными концертами. Зрители принимали меня замечательно. Однажды после концерта ко мне подошла группа мужчин с женами и детьми.
– Скажите нам спасибо, что на ваши выступления все билеты проданы. Мы всему поселку рассказали, как вы нас маленьких разыграли на съемках. В нашем поселке вы самый популярный артист.
После выхода на экран кинофильма «Приключения Электроника» я получил более тысячи писем от ребят разного возраста. Самое дорогое моему сердцу письмо было от Лены из Липецка. Тринадцатилетняя девочка довольно толково анализировала картину и в конце письма написала: «Дядя. Вы такой добрый, приезжайте к нам преподавать математику (в фильме я играл роль учителя математики). У нас такая злая учительница». Для меня это была высокая похвала. Видимо, получился образ человека, который запал в душу, полюбился этой девочке.
По поводу этого моего учителя математики. Роль острохарактерная. Манеру говорить я взял у Маршака: немного в нос. А у своего районного хирурга позаимствовал смешную походку, которая ребятам очень нравилась: обе мои руки болтались за спиной, как плети. Дети всегда смеялись в зрительном зале.
В Ялте в коридоре гостиницы ко мне подошел очень расстроенный мальчик.
– Дядя, можно задать вам вопрос? Я вас узнал, вы играли преподавателя математики в «Приключениях Электроника».
– Да. Задавай свой вопрос.
– Скажите, пожалуйста, а почему вы в жизни не так ходите, как на экране?
Я его разочаровал, расстроил, так как не соответствовал тому образу, который ему был мил. А для меня его вопрос – большой комплимент. Для актера всегда радость – убедительное перевоплощение.
Как-то вечером раздался междугородный звонок: «Вас приветствует „Ленфильм“. Приглашаем сниматься. Без проб! Очень хорошая роль. Начальник цеха, неудавшаяся личная жизнь. Словом, есть что играть. Пожалуйста, приезжайте. Ждем вас».
До утра, конечно, не заснул: мечтал, не зная толком, кого предстоит играть, придумывал гримы, костюмы, характерности. На следующий день был в Ленинграде.
Встретили меня очень тепло, устроили в гостинице, а утром привезли на киностудию.
Режиссеру очень хотелось, чтобы мой герой был рыжим. Меня познакомили с мастером по гриму, и тот, обработав мою черную шевелюру и брови перекисью водорода, сделал меня ярко-рыжим. Рыжее не бывает! Мое преображение произошло в 12 часов. В 13 часов пришел директор картины, очень милый человек. Мы подписали с ним трудовое соглашение. Сумма в соглашении была настолько приличной, что решительно подняла мое настроение. Я растрогался и пригласил к себе в номер и директора, и режиссера, и гримера. Из Москвы я захватил с собой денег на костюм, который решил купить в Ленинграде. Потратить их на угощение друзей мне было совсем не жалко. К тому же соглашение подписано, голова накрашена, роль через полгода будет сыграна, и я получу такие деньги, на которые можно будет купить не только костюм.
Угощать я люблю, и стол оказался на славу, икорка на льду, замечательный коньяк, потрясающие закуски. Все было прелестно. И компания была великолепной. Я горячился больше всех: поднимал тост за тостом, желал удачи и режиссеру, и директору, и гримеру, и всей студии. Друзья говорили обо мне: хвалили, желали успеха в роли. Мы хохотали, целовались, пели! Нам принесли вкуснейший кофе, чудесное мороженое…
В 18.00 позвонили со студии и сообщили, что наша картина законсервирована! Полгода ходил рыжим!
Выучил я рассказ о Диогене из «Голубой книги» Зощенко. И никак не мог представить себе, какой он, найти его речевую характеристику. Общеизвестных легенд о нем мало, чтобы увидеть человека во плоти. Читать рассказ в концертах не решался.
И вдруг я напал на своего будущего Диогена. Приехал как-то в Монино в гости к своему товарищу, кинооператору. Он снимал фильм из времен Гражданской войны. По сценарию махновец, бандит – в то время махновцев так себе представляли – должен ударить сельчанина в лицо. И чтобы у зрителя пробудить большую ненависть к махновцам, на рольку сельчанина нашли дедусю из местных. Звали его Иван Игнатьевич. Маленький, ушки лопушками, ножка правая запала, прихрамывал. Славный, худенький, легонький дедуся: румянчик склеротический, очечки, на голове три волосика. Взгляд ребенка.
– Дедушка, мы тебя в кино хотим снять!
– Валяй давай. С удовольствием, – соглашается он.
– Два дня будешь сниматься: сегодня и завтра. Выроем тебе окоп, дадим обрез времен Гражданской войны. И ты вот этого мерзавца (показали на актера, игравшего махновца) завтра убьешь наповал.
Лет старичку было уже под восемьдесят. То ли он воевал с махновцами, то ли историю хорошо знал, то ли в детство впал – не знаю. Посмотрел он на «махновца» и очень серьезно сказал:
– А что? Убью!
– Подожди, дедушка! А сегодня он тебя будет бить!
– Нет, это не надо, – возразил старичок.
– Дедушка, так нужно по сценарию, – уговаривают его. – Мы тебе деньги заплатим. Семь с полтиной.
– Ну ладно, пускай бьет. – Семь с полтиной его убедили.
Подготовили поосновательней съемку, чтобы снять без лишних дублей, – дедушку не щадят. Кино не терпит условности, поэтому драки, удары на экране должны выглядеть правдоподобно. А тому, кого бьют, приходится немного пострадать. Ничего не поделаешь! Иначе трудно будет поверить зрителю в реальность происходящего. Словом, надо «тюкнуть» и дедушку немножко, чтобы зрители настроились против махновцев.
Команда: «Мотор!» Дедушку «тюкнули». Он зашатался, начал, заваливаясь на спину, отступать от «махновца» и вышел за границу кадра: был дедушка на экране и не стало его. Брак – переснимать.
– Дедушка, у нас не вышло, надо повторить.
Дедушка показывает фигу:
– Вот вам ишо раз.
– Дедушка! Мы тебе еще семь с полтиной дадим.
– Ну ишо раз – ладно, а больше не дам.
Со второго раза все получилось.
Метрах в тридцати от съемочной площадки стояла девочка лет двенадцати и вдруг как закричит:
– Дедушку бьют! Безобразие! Кино называется!
После того, что ей ответил дедуся, я от хохота валялся в траве, режиссер накрыл голову сценарием и кричал «караул», оператор, тоже смеясь, заявил:
– Я больше его снимать не буду – он сойдет с ума.
А ответил он внучке вот что:
– Ничего, Клава. Я его завтра убью наповал!
Дед, действительно, чуть не рехнулся. На следующий день прибежал на съемку в семь утра, залез в окоп и потребовал обрез…
Конечно, я влюбился в этого дедусю, забавного ребенка, чистейшей души человека. Он и стал прототипом моего Диогена. Рассказ стал читать смело и с большим азартом. Если бы вдруг мне предложили сыграть на сцене или на экране великого философа Диогена, отказаться от того моего прототипа не смог бы!
Ялта. Кончился последний съемочный день. Решили его отметить. Как всегда, «кое-чего» не хватило. Надо пойти за этим в ресторан. Спросил у швейцара, к кому обратиться.
– Идите в банкетный зал, там немецкая делегация. Обратитесь к официанту – он вам поможет.
В комнате перед банкетным залом увидел двух очень эффектных молодых дам, прекрасно одетых, куривших дорогие закордонные сигареты.
В банкетном зале громко сказал: «Гутен абенд», быстро, как приветствие, пропел куплетик из немецкой песенки, расположил к себе и немцев, и официанта. Тот сразу мне помог с «кое-чем». В комнате перед банкетным залом задержался около дам, не мог не задержаться. Пропел им тоже свой куплетик и сказал: «Ауфвидерзеен».
Одна из этих красивых женщин, сидя в кресле нога на ногу, спокойно, отчетливо выговаривая каждое слово, произнесла:
– Весник, поскромнее! Посажу!
Это же русские! Я быстро ретировался…
Прошло время. Как-то я был на большом спортивном празднике в Лужниках. Пробыл так долго, что не оставалось времени до вечернего спектакля. Вышел на дорогу, «голосую». Останавливается машина, за рулем женщина.
– Умоляю вас, довезите меня до Малого театра, я опаздываю на спектакль.
И вдруг слышу:
– Тогда в Ялте я вас не посадила, а сейчас посажу. – Распахнула дверцу. – Садитесь!
Довезла меня до театра. Кто эта женщина, любящая каламбурить, до сих пор не знаю.
Кинорежиссер А. В. Золотницкий на студии имени Горького всех обыгрывал в шахматы. Никто и никогда не мог у него выиграть ни одной партии.
Как-то я оказался с ним в Одессе в составе киногруппы. Надо сказать, что Золотницкий был человек чудесный. Умный, интеллигентный. Он много знал, беседовать с ним – одно удовольствие. Относились мы к нему как к мудрому старшему товарищу. Часто собирались у него в номере, пили чай с печеньем – никаких крепких напитков. Рассказывали смешные истории. Заканчивались посиделки, конечно же, игрой в шахматы. И как всегда, Золотницкий выигрывал. Перед очередными посиделками я встретил на улице Ефима Геллера. Говорю ему:
– Я вас умоляю, пойдемте со мной. У вас вечер свободен?
– Свободен.
– У нас есть режиссер Золотницкий. Я не скажу ему, что вы гроссмейстер Геллер. Умоляю, обыграйте его! Хоть посмотреть, как он выглядит, когда проигрывает! Вся студия пыталась у него… Ну никак, ни разу.
– Ладно, пойдем.
Прихожу с Ефимом Петровичем на посиделки.
– Знакомьтесь, это мой друг. Мой школьный товарищ.
Через некоторое время, как и следовало ожидать:
– Ну кто в шахматы? – Рано или поздно Золотницкий должен был это сказать.
– Мой товарищ, кстати, очень хорошо играет в шахматы. Попробуйте с ним. А что с нами-то. Мы никак выиграть у вас не можем. Может быть, он выиграет, – предлагаю я.
– С удовольствием, – говорит Золотницкий.
Примерно через десять минут позиция у Золотницкого – бесперспективная. Таким растерянным я его никогда не видел.
– Что за дьявол? Я даже не понимаю, в чем дело. Мне здесь, – показал на доску, – делать нечего. Знаете, я, пожалуй, сдамся.
Тогда Ефим Петрович говорит:
– У меня к вам просьба, если вы не против. У меня есть за ваши фигуры идея по линии «С». Вы не позволите повернуть доску? Я продолжу за вас игру.
Золотницкий развел руками и, посмеиваясь, согласился.
– Я тут не вижу никаких продолжений. Но давайте попробуем.
И снова через десять ходов он оказывается в проигрышном положении.
– Это какие-то чудеса… Что-то я… Я не понимаю, что со мной происходит. Не могу никак проанализировать. Я сдаюсь…
Геллер опять с предложением:
– Давайте еще раз повернем доску!
– Здесь уж совсем делать нечего, дорогой мой друг! Я проиграл… Чего тут поворачивать?
И все же развернули доску. Через восемь ходов Геллер выигрывает партию!
Золотницкий торжественно встает, поправляет на себе одежду:
– Блестяще! Давайте познакомимся поближе. Мне было очень… давно я не получал такого наслаждения. Даже не могу отдать себе отчет в том, что произошло. Давайте знакомиться: режиссер Золотницкий.
– Гроссмейстер Геллер.
Золотницкий замахнулся на меня и прорычал:
– Негодяй!
Они сыграли еще пять партий, и все выиграл Геллер. Золотницкии первый раз на моих глазах выпил глоток коньяку и утверждал, что Геллер – гений!
Только что прошел с успехом фильм «Трембита», в котором я играл центральную роль Сусика.
В Москве в Марьинском универмаге решил купить плащ. Моего размера не оказалось, выхожу из магазина и обнаруживаю, что сторублевая купюра, сложенная фантиком, из кармана исчезла. Украли. Напротив магазина замечаю кучкующуюся шпану. Переговариваются, что-то передают друг другу, убегают в магазин, возвращаются. Компания подозрительная. Чутье подсказало, что они имеют непосредственное отношение к моей пропаже. Подошел к ним и говорю:
– Ну что? Дошли уже до ручки? Шарамыги! Актеров уже стали обворовывать?
– О-о! Су-усик!
Узнали, очень довольны, что к ним подошел.
– А что случилось? – спрашивают.
– Что случилось, что случилось… – обиженно ворчу я. – Пришел плащ купить, не успел оглянуться, а ста рублей нет. Что же это такое? Нашли богача.
– А какие они? Как были сложены?
– Фантиком. Одна купюра. Вот в правом кармане пиджака.
– Стой здесь, Сусик!
Через минут двадцать мне принесли именно мою сотню, сложенную фантиком. Пришлось половину потратить на угощение…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.