13. Ливерпуль - «Литерлэнд» и «Кэверн»
13. Ливерпуль - «Литерлэнд» и «Кэверн»
Джон вернулся из Гамбурга посреди ночи. Чтобы разбудить Мими, ему пришлось кидать камушки в окно ее спальни. - На нем были эти страшные ковбойские сапоги до колен, разрисованные золотом и серебром. Он бросил мне на ходу: «Заплати за такси, Мими». А я успела крикнуть ему в спину: «Где же твои 100 фунтов в неделю?»
– Ты все та же, Мими, - донеслось сверху, - ворчишь по поводу денег, хотя прекрасно понимаешь, как я устал. - А ты выкинь эти сапоги. Я тебя в таких не выпущу из дома. Джон лег спать. Он не выходил целую неделю, но не из-за сапог, а потому, что ничего другого ему не оставалось. Син, конечно, очень обрадовалась, что он приехал. Он писал ей все время. «Самые сексуальные письма со времен Генри Миллера, - говорит Джон. - Некоторые по сорок страниц. Надеюсь, ты их не выбросила?»
Джордж, добравшийся домой первым, представления не имел, что остальные последовали за ним.
– Мне было стыдно за все эти разговоры перед отъездом в Гамбург. Как-то вечером отец подбросил меня в город на машине, и мне пришлось одолжить у него 10 шиллингов.
Пол тоже бесцельно слонялся по дому, и вскоре ему пришлось объясняться с отцом. Джим с самого начала не хотел, чтобы сын бросил школу и ехал в Гамбург. Теперь, сказал он, хватит, придется Полу устраиваться на работу.
– Черт найдет дело для ленивых рук, - ворчал Джим, обнаруживая в этой тираде свежесть и глубину, достаточные для того, чтобы повторять ее целый день. Пол никогда не был бунтарем, всегда стремился всем понравиться - и в конце концов сдался.
– Я пошел на биржу труда искать работу. Они взяли меня запасным на грузовик. На почте я уже поработал на прошлое Рождество, поэтому теперь решил испробовать что-нибудь новенькое. Фирма называлась «Срочная доставка» и занималась рассылкой почтовых отправлений в доках. Я садился на первые утренний автобус, отправлявшийся туда, покупал газету «Дейли миррор» и изо всех сил старался стать настоящим рабочим парнем, хотя на самом деле оставался «институтским пудингом». Я ездил в кузове грузовика и помогал разносить посылки. Сил нет, как это все иногда надоедало. По дороге в Честер я то и дело засыпал. Проработав у них около двух недель, я почувствовал себя спокойно - у меня была работа и несколько фунтов в кармане. Но потом меня уволили. Прошло Рождество, и я снова оказался на мели. Отец опять взялся за свое, он твердил, что группа - это, конечно, очень мило, но на жизнь я так не заработаю. Я готов был уже согласиться с ним, если бы не поклонники, которые нет-нет да и напоминали, что мы все же способные ребята, что мы нравились, что из нас должен выйти толк, и настроение поднималось. Я нашел другую работу, намотчиком в фирме «Массии Когтинз». Для этого я должен был нацепить на себя защитную робу из ослиной кожи, встать над лебедкой и наматывать полторы электрических катушки в день, в то время как другие умудрялись сделать по восемь, а то и по четырнадцать. Но уж зато перерывы были чистым блаженством, нам давали хлеб с джемом, а потом мы с ребятами гоняли в футбол во дворе, сильно смахивавшем на тюремный. Иногда я вспоминаю, как это все тогда происходило - как поначалу я работал дворником, подметал мусор и считал, что так и надо. Но как-то раз парень из бюро обнаружил, что у меня есть документы об образовании, и это возбудило его подозрения - он решил, что наверняка у меня какие-то нелады с полицией. Потом он убедился, что со мной все в порядке, успокоился и предложил работу получше - наматывать катушки. Пообещал, что если я буду стараться, то не пожалею. Вот я и стал мечтать, как постепенно, работая все лучше и лучше, продвигаюсь вверх и становлюсь управляющим. Надо только вкалывать. А пока за то, что я наматывал катушки и варил чай, мне платили 7 фунтов в неделю. Наша группа снова начала выступать, но мне как-то не очень хотелось тратить на это полный рабочий день. Я продолжал наматывать катушки и смывался к ним только на обеденный перерыв или когда болел. Но в конце концов катушки я бросил. Проработал там всего два месяца. Мне почти понравилось быть рабочим. С этим малым, его звали Алберт, мы несколько раз задушевно поговорили.
– Насчет Пола я скажу вам вот что, - говорит его отец Джим. - Он всегда был старательным парнем. Но ни одна из этих работ не понравилась ему. Он просто хотел меня ублажить.
«Битлз» вернулись из Гамбурга в начале декабря 1960 года. Они проскучали друг без друга всего три недели. Повези им хоть чуть-чуть, и они могли бы начать выступления в клубе тотчас по приезде.
Это, конечно, несколько скрасило бы печальный финал их вояжа. Пока они отсутствовали. Алан Уильямс решил построить большой бит-клуб на манер гамбургских. Теперь он отправлял к немцам столько групп, в том числе «Джерри энд Пейсмейкерз», что поневоле задумался над тем, куда же их девать по возвращении в Ливерпуль. Как раз перед тем, как прибыли домой «Битлз», он открыл в Ливерпуле новый клуб «гамбургского типа» под названием «Топ Тен» и в качестве администратора взял туда Боба Вулера. Но через шесть дней после открытия клуб сгорел. Идеальная эстрада для «Битлз» исчезла раньше, чем они на нее ступили. Первое выступление «Битлз» после Гамбурга состоялось в клубе «Касба», принадлежавшем матери Пита Беста. Их встретили там с распростертыми объятиями, причем особенно отличился друг Пита, Нил Аспинал.
Нил дружил с Питом уже два года. Он фактически поселился в «Касба», уйдя из дома и снимая комнату у миссис Бест. Нил был одноклассником Пола, а с Питом учился вместе не в школе, а в «Институте». Он прекрасно знал и Джорджа. Их обоих чихвостили за курение. Сумасшествие, связанное со скиффлом, не коснулось его, хотя он симпатизировал местным группам. Вместе со всем своим классом Нил явился поболеть за «Мундогз» в театр «Эмпайр» во время прослушивания, которое устроил Кэррол Левис.
Нил оставил «Институт», сдав восемь экзаменов ступени «О», и теперь учился на бухгалтера. Он нолучал 2 фунта 10 шиллингов в неделю, бесплатные талоны на завтрак - словом, карьера его была, что называется, обеспечена. Вечера свои поначалу он посвящал занятиям на заочных курсах.
– Я терпеть не мог получать выволочки от какого-то типа, который находился за тридевять земель от меня. Это все равно что отправлять что-нибудь на луну только для того, чтобы на тебя же оттуда и нагадили.
Когда Нил начал вертеться в «Касба», его рвение к учебе на заочных курсах постепенно стало охладевать, а когда он переехал на житье в дом миссис Бест, остыло окончательно.
– Пит писал мне из Гамбурга все время, - рассказывает Нил. - Сообщал, что все идет здорово и что их просят остаться еще на месяц, потом снова на месяц и еще раз на месяц.
«Джерри энд Синиерз» вернулись из Гамбурга первыми. Пит порекомендовал их своей матери, и они выступили в «Касба». Группа очень выросла. Но, предупреждали они, подождите, вы еще не слыхали теперешних «Битлз».
– Когда я узнал, что «Битлз» скоро будут дома, - вспоминает Нил, - я нарисовал кучу плакатов: «К нам возвратились легендарные «Битлз»!» Я расклеил их повсюду - на стенах, на дверях. Я никогда не слышал, как играет с ними Пит. Не представлял, какими они стали в Гамбурге.
Но, несмотря на энтузиазм Нила, выступление «Битлз» в «Касба» сразу организовать не удалось. Ни один из них не знал, чем занят другой, и вообще ни одному из них не было известно, вернулись ли остальные.
– Целую неделю я понятия не имел, что Джон здесь, что он тоже уехал из Гамбурга, - говорит Пит Бест. - До самого января мы ничего не знали о Стю. И все же первое выступление «Битлз» состоялось в «Касба» и прошло с огромным успехом. - Да, это было потрясающе! - подтверждает Нил. - Они поразительно повысили свой класс. Их стали приглашать в другие клубы, число поклонников росло. Фрэнк Гарнер, вышибала, стоявший в дверях, стал развозить их на своем фургончике. Теперь я видел их очень часто, потому что именно в «Касба» они держали свою аппаратуру. Рори Сторм тоже возвратился из Гамбурга и стал играть в «Касба». Там творились большие дела.
Однако решающее выступление «Битлз» после Гамбурга состоялось 27 декабря 1960 года в «Литерлэнд-Таун-холл». Если какой-то день можно считать поворотным в их жизни, то именно этот. Все их последние достижения - совершенно новое звучание, новые трюки-неожиданно обрушились в тот вечер на Ливерпуль. Конечно, болельщики из «Касба», пришедшие в «Литерлзнд», немало способствовали успеху своих кумиров, и с этого момента начался тот путь, по которому в окружении неистовых почитателей двинулись «Битлз», ни разу не оглянувшись назад. «Полный вперед!»
Этим концертом они были обязаны Бобу Вулеру, диск-жокею в «Литерлэнд-Таун-холл». До наступления эры скиффла он работал на железной дороге. Сам Боб, конечно, не участвовал в разразившемся буме, поскольку ему было почти тридцать, но всячески способствовал развитию этого жанра.
– Это же просто чудо что такое! Подростки сами сочиняют и исполняют музыку - слыханное ли дело?
Идея создания ливерпульского клуба «Топ Тен», к сожалению, лопнула, хотя могла бы принести успех и Вулеру, и «Битлз». Огорчились все страшно, настроение испортилось. Особенно разочаровал плачевный финал гастролей в Гамбурге Джорджа - ведь этому предшествовали такие грандиозные проекты!
И вот тогда-то Вулеру удалось организовать выступление «Битлз» в «Литерлэнд-Таун-холл». Два раза в неделю здесь устраивали танцевальные вечера для молодежи. «Битлз» никогда еще не играли в таком большом зале. Оглушительный звук, топот, грохот впервые в их концертной жизни вызвали беспорядки. Каждый участник группы заработал за ночь 6 фунтов, самый высокий гонорар за всю карьеру.
– Детишки просто с ума посходили, - вспоминает Пит Бест. - После выступления мы обнаружили, что они еще и разрисовали мелом наш фургончик, - тоже впервые.
Афиша в тот вечер преподносила их так: «Битлз» - прямым ходом из Гамбурга». Подростки, устроившие беспорядки в тот вечер и продолжавшие буйствовать на следующих представлениях, считали их немцами. Когда они раздавали автографы или вступали в разговор, со всех сторон неслись удивленные восклицания: «Как хорошо вы говорите по-английски!»
– Мы, наверное, и в самом деле были похожи на немцев, - вспоминает Джордж. - В кожаных штанах, ковбойских сапогах - ни одна группа так не одевалась. Мы странно выглядели, да и играли не так, как другие. Короче говоря, наше выступление произвело эффект разорвавшейся бомбы. - В тот вечер, - рассказывает Джон, - мы наконец вылупились из яйца и стали самими собой. Оказывается, «Битлз» - знаменитости!
Именно тогда мы впервые поверили, что, наверное, чего-то стоим. До Гамбурга мы тоже были неплохого мнения о себе, но многого нам недоставало.
Изменились не только «Битлз», в их отсутствие важные перемены произошли в самой Британии. Теперь все группы обезумели в стремлении походить только на «Шэдоуз»
Успех Клиффа Ричарда привел к славе и самостоятельности всю сопровождавшую его группу: Джета Харриса, Тони Михена, Брюса Уэлча и Хэнка Марвина. Их пластинка «Апачи» штурмом покорила страну. Все копировали строгость их сценического облика: аккуратные серые костюмы, подобранные в тон галстуки, сверкающие начищенные ботинки. На сцене они делали не больше трех танцевальных шажков в одну сторону и трех - в другую. В их внешнем виде, так же как в музыке, все было приглажено, прилизано.
«Битлз», напротив, играли громко, необузданно, выглядели неряхами, творили на сцене бог знает что - словом, дикари, да и только. Они продолжали играть в стиле рок-н-ролл, который вошел в моду в Ливерпуле, когда они его покидали, но теперь постепенно сходил на нет. «Битлз» не только не изменили своей манере - теперь это был трижды рок-н-ролл, они усилили громкость, добавили топот, - они «делали шоу». В результате они создали свое, присущее только им, новое звучание. Это звучание отстояло от сдержанной манеры «Шэдоуз» на несколько световых лет. Звучание, от которого можно было или бежать, заткнув уши, или сойти с рельсов и впасть в буйный экстаз вместе с исполнителями.
– Все это сделал Гамбург, - утверждает Джон, - именно там мы развернулись. Чтобы завести немцев и не отпускать их двенадцать часов подряд, надо было врубать изо всех сил. Останься мы дома, из нас не вышло бы ничего путного. В Гамбурге мы пробовали все, что приходило в голову. Подражать было некому. Мы играли то, что нам больше всего нравилось. А немцам - чем громче, тем лучше. Но только в Ливерпуле до нас дошло, какая разница между нами и всем этим дерьмом вроде Клиффа Ричарда.
Их взрывчатость, страстность, яркость индивидуальностей, способность увлечь аудиторию играли, конечно, немалую роль. Важно было и другое: новое, необычное звучание создали свои, ливерпульские ребята, «ливерпульская косточка», такие же, как те, кто их слушал, - грубоватые, резкие, без притворства - антиподы шоу-бизнеса.
Боб Вулер, диск-жокей, сменивший «Литерлэнд» на «Кэверн», первым напечатал статью, анализирующую творчество «Битлз». Она вышла спустя всего полгода после знаменательного концерта летом 1961 года в местной бит-газете в Мерсисайде. Вулер подытожил достижения того раннего периода, который начался концертом в «Литерлэнд-Таун-холл», когда они нанесли первый ошеломляющий удар по Ливерпулю. Вулер сделал это задолго до появления какой бы то ни было рекламы «Битлз» или кампании в их пользу.
«Как вы думаете, почему «Битлз» так популярны? Они возродили во всей своей первозданности музыку рок-н-ролла, истоки которой уходят в негритянскую песенную традицию Америки. Они нанесли удар по эстраде, выхолощенной певцами типа Клиффа Ричарда, сменивших вялой безжизненностью прежний напор. Исчезла искра, которая воспламеняла чувства. «Битлз» взорвали эту опостылевшую сцену. Материей «Битлз» стал вопль. Они вопили оглушительно, в сильнейшем возбуждении, надрывая слух и душу, олицетворяя бунт молодости.
Будучи, по существу, скорее вокалистами, чем инструменталистами, «Битлз» мыслили совершеннo независимо и пели все, что им заблагорассудится, ради удовольствия, славы и денег. На престижных гамбургских гастролях они приобрели опыт. Они несут звуковую мощь, магнетическое обаяние личностей, - возьмите хотя бы Пита Беста в его яростном великолепии ударника, своего рода Джеф Чандлер - подросток. Талантливое владение удивительными по разнообразию голосами и вместе с тем простое и наивное звучание этих голосов в разговоре. Революцию ритма. Действо, которое от начала до конца являет собой нескончаемую цепь кульминаций. Культ сильной личности. Это безусловный феномен, бросающий открытый вызов менеджерам. Вот что такое потрясающие «Битлз». Не думаю, чтобы такое явление когда-нибудь повторилось».
В новом, 1961 году после успеха в «Литерлэнд-Таун-холл» на «Битлз» одно за другим посьшались приглашения выступать в самых различных крупных танцевальных залах. Как правило, концерты кончались беспорядками, особенно когда Пол пел «Long Tall Sally», обычный роковый номер, исполняемый, однако, на пике возбуждения и с грандиозным ударным ритмом. Они стали понимать, какое воздействие могут оказать на аудиторию, и пользовались этим вовсю, пока слушатели не теряли контроль над собой. Пол говорит, что выступления в танцзалах в раннюю пору их успеха наводили ужас.
– В танцзал «Гровнер» в Уолласи набивалась сотня тамошних парней, и, как только начиналась музыка, эта компания вступала в драку с таким же количеством ребят из Сикомба. Однажды вечером я даже не успел сообразить, что происходит, как они уже затеяли драку, и мне пришлось спасать свой усилитель, - усилитель фирмы «Эль Пико», мою любовь и гордость! Один «тед» сгреб меня в охапку и сказал: «Ни с места, сынок, если не хочешь отдать концы». В «Хэмблдон-холл» тоже дрались будь здоров. Один раз их оружием стали огнетушители. Когда мы играли «Hully Gully», дело всегда кончалось побоищем.
Владельцы залов нанимали кучу вышибал, чтобы предотвратить эти потасовки. Но вышибал использовали и для других целей.
– Помню, мы выступали в одном зале, - рассказывает Джон, - народу набилось столько, что яблоку негде было упасть. «Наверняка пришли какие-нибудь менеджеры, - говорили мы друг другу, - теперь у нас будет куча работы». Нам и в голову не приходило, что именно администрация нагнала в клуб толпу вышибал, чтобы они не дали другим менеджерам проникнуть на наше выступление. В результате никто к нам не подошел, кроме одного парня как раз из администрации этого дансинга, - он сказал, что мы ему понравились, и предложил нам дать целую серию концертов по 8 фунтов за вечер - на пару фунтов больше, чем мы получали! Мы дико обрадовались.
Начиная с 1961 года ребята могли бы зарабатывать гораздо больше, потому что спрос на их группу повышался с каждым днем и постепенно они стали обходить лидера ливерпульских групп Рори Сторма («Мистера Шоумейкера», как они его называли). Но у «Битлз» по-прежнему не было ни менеджера, ни истинного представления о себе. Они просто не знали себе цену.
– Мы не сразу поняли, что стали лучше всех групп, - говорит Джордж. - Как-то вдруг заметили, что собираем повсюду толпы народа. Люди окружали нас, стремились познакомиться, они приходили на наши концерты не для того, чтобы просто потанцевать.
В группе по-прежнему продолжали подкалывать Стю и Пита Беста, но до драк, как это бывало в Гамбурге, уже не доходило. Зато не упускали случая, чтобы повздорить из-за места в фургончике или еды. Вспыхивали перепалки, кому сидеть за рулем, потому что место водителя считалось лучшим - оно не было завалено аппаратурой.
– Кто чаще всего ругался, так это мы с Джорджем, - рассказывает Пол, - мы ведь ровесники, а наш безусловный лидер, Джон, постарше. Вот мы с Джорджем все время и препирались, кому вести фургончик. Потом, когда у нас уже был собственный фургон, я забирал ключи и первым бросался на водительское место. Влезал Джордж и говорил: «Слушай, я думал, сегодня моя очередь. Ты ведь вчера вел». А я отвечал: «Видно, ты что-то спутал».
Успех в дансингах Мерсисайда, естественно, привел к тому, что им стали предлагать обосноваться в собственном клубе, где они выступали бы как постоянная группа, чтобы поклонники могли быть уверены во встрече с ними. Благодаря Бобу Вулеру таким местом стал клуб «Кэверн». Клуб «Касба», расположенный вдали от центра Ливерпуля и, прямо скажем, довольно убогий, «Битлз» уже переросли.
В течение долгого времени «Кэверн» была главным музыкальным клубом в центре Ливерпуля, однако выступали там в основном джазисты. Даже когда летом 1961 года вышла статья Боба Вулера, процитированная выше, на другой странице той же самой газеты «Кэверн» рекламировался как джазовый клуб, хотя в нем уже преобладала бит-музыка и выступали «Битлз».
Клуб «Кэверн» расположен в доме № 8 по Мэтью-стрит, маленькой улочке в центре Ливерпуля, неподалеку от «НЕМС», главного магазина по продаже пластинок, в двух кварталах от здания газеты «Ливерпул эко» и совсем близко к Пир-Хэд.
Большинство зданий на Мэтью-стрит представляют собой плодово-овощные склады. На грязной, замусоренной улице всегда пахнет прелыми овощами и фруктами. День и ночь разгружаются грузовики. Девятнадцать ступенек вниз - и вы оказываетесь в клубе «Кэверн». В этом подвале раньше был винный погреб; под его высокими сводчатыми потолками темно и жутковато. Даже сейчас, когда здесь обосновались фешенебельный ресторан и ночной клуб - в залах нет никакой вентиляции.
Рэй Макфол, бывший бухгалтер, став хозяином «Кэверн» в 1959 году, сделал его джаз-клубом. Джонни Дэнкворт, Хамфри Литлтон, Экер Билк, Крис Барбер - все они играли там. Но мало-помалу позиции в клубе стали отвоевывать бит-группы.
С января 1961 года, после возвращения из Гамбурга, постоянной группой «Кэверн» стали «Битлз», которые на первых порах играли там попеременно с полуджазовой группой «Свингинг Блуджинз».
– С января 1961 года до февраля 1962-го я вывел «Битлз» на сцену «Кэверн» 292 раза, - говорит Боб Вулер. - За свое первое выступление во время ленча они получили 5 фунтов, за последнее - 300.
Из этих слов можно судить не только о том, насколько сильное впечатление произвели «Битлз» на Вулера (с какой точностью он подсчитал все их выступления!), но и о том, как они работали.
– «Кэверн» мы любили, наверное, больше всего, - говорит Джордж. - Просто фантастика! Мы все время чувствовали связь с публикой, никогда не репетировали в отличие от других групп, которые продолжали подражать «Шэдоуз», играли для наших болельщиков, которые были точь-в-точь как мы сами. Они приходили во время обеда, чтобы послушать нас и сжевать свои бутерброды. Мы делали то же самое: играли и одновременно ели. Все происходило само собой, спонтанно.
– Это была самая настоящая дыра, - утверждает миссис Харрисон. - Там нечем было дышать. Пот лил с них в три ручья, капал на усилители, вызывая короткие замыкания. Но они продолжали петь и без усилителей. Джон кричал что-то публике, впрочем, как и все остальные. Они вопили в зал: «Заткнитесь!» Один Джордж никогда не произносил ни звука и не улыбался. Девушки часто спрашивали меня, почему он такой серьезный. Джордж отвечал: «Я лид-гитара, это другие могут лажаться и валять дурака, никто этого даже не заметит, а мне нельзя». Он чрезвычайно серьезно относился к своей музыке и к деньгам. Всегда интересовался, сколько им заплатят.
Миссис Харрисон по-прежнему оставалась одной из самых преданных болельщиц «Битлз». Она не только ездила за ними повсюду, но еще и прихватывала с собой родственников и друзей. Еще до отъезда ребят в Гамбург она как-то сидела в «Кэверн», когда туда ворвалась тетушка Джона Мими, чтобы за ухо стащить со сцены Джона.
– Я видела, как она оттуда выкатилась, - вспоминает миссис Харрисон. - «Потрясающие ребята!» - крикнула я ей вслед. Она обернулась и сказала: «Я рада, что хоть кто-то так считает». После этого я несколько раз встречала Мими. И она всякий раз говорила, что, не поддерживай я их, все жили бы в мире и согласии.
Тем, кто слышал «Битлз» в «Кэверн», навсегда врезались в память их выступления-экспромты. Группа «Шэдоуз» повлияла не только на стиль игры других групп, но и на их сценическое поведение: выход на сцену, объявление номеров, прощание с публикой. «Битлз» же делали вое по-своему. Если в аппаратуре что-нибудь ломалось, другие группы убегали за кулисы, как положено в большом шоу-бизнесе, и оставались там до тех пор, пока кто-то не вставит пробки. А «Битлз» заставляли весь зал вместе с ними хором петь «Coming Round the Mountains» или какой-нибудь другой шлягер.
Миссис Харрисон была всей душой за ребят. Мими - против. Что касается Джима Маккартни, он потихоньку привыкал жить и так.
Раньше он проводил обеденное время поблизости от «Кэверн», околачиваясь в районе пабов и кафе по соседству с хлопковой биржей, высматривая возможных клиентов. Действительность была тяжела. Джим по-прежнему оставался самым обыкновенным продавцом, зарабатывал меньше 10 фунтов в неделю и еле-еле сводил концы с концами. Брат Пола, Майкл, к этому времени уже работал, но удача ему не сопутствовала. Он не смог поступить в Художественный колледж и после серии неудачных попыток на разных поприщах стал учиться на парикмахера.
– Я частенько приходил в «Кэверн» во время обеденного перерыва, - говорит Джим. - Вообще, им следовало давать надбавку за вредность. Всюду воняло потом. Когда Пол возвращался с работы, я буквально выжимал его рубашку. Ребята там приходили в неистовство, они дрались, чтобы пробиться поближе к сцене, или же хлопались в обморок от возбуждения, нагнетаемого всей этой атмосферой. И Пол, и все остальные на сцене были похожи на каких-то драных котов. Я несколько раз пробовал протолкнуться сквозь толпы ребят, но ни разу не смог. Поэтому обычно я шел в их крошечную артистическую и ждал, пока они вернутся туда со сцены.
Джим сидел там, конечно, не для того, чтобы получить автограф, - ему хотелось увидеть Пола. Он, который кухарил, мыл посуду, чистил кастрюли, скреб и убирал для Пола и Майкла за двоих, заменяя им мать, тратил свое обеденное время, чтобы сделать покупки на ужин.
– Я должен был идти в «Кэверн», чтобы накормить Пола сосисками, отбивными - чем-нибудь в этом роде. Я дико торопился, и мне едва-едва хватало времени, чтобы протиснуться через этих оголтелых поклонников и всучить Полу кусок мяса. «Не забудь, сынок, - предупреждал я. - Когда придешь домой и будешь разогревать, поставь духовку на 450 градусов [Имеется в виду шкала Фаренгейта]».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.