108

первые обитатели крепости, ободрали на память драгоценную штукатурку.

Легенда возникла вот из чего: «Я борюсь с нечистым пером и чернилами»,- сказал Лютер, к тому же на стене действительно была клякса. Служители не ленились восстанавливать эту кляксу, как дух Кентервилей восстанавливал кровавое пятно красками бедной Вирджинии.

Меня тут взволновало одно: когда Лютер работал, он видел из окна неизъяснимо прекрасный лик родной земли: тающие в голубой дымке взгорья, поросшие елями и соснами, склоны, сопрягающиеся так нежно и мощно, что спирает сердце. Ему, видно, хорошо тут писалось, если он мог за год отмахать свой гигантский и чудовищный по следствиям труд.

Весна в Тюрингии. Весна на склонах Вартбурга. Распустившиеся, нежно-зеленые листочки буков; лопнувшие, но лишь по крошечному бледно-зеленому росточку выпустившие, толстые, в детский кулачок, почки тополей; густая, более темная зелень елок – всё просквожено солнцем, нежнейшим запахом, всё окутано каким-то истомным маревом, соединяющим зримое в одну цельную, не члененную на подробности, картину. И моя нервность от осязаемого бессилия передать всё это на бумаге.

Прогулка по вечереющему Эйзенаху. Узенькие улочки и молодой человек, звонящий у какого-то подъезда. Позвонит раз, два, три, нетерпеливо и робко, и тут же отбежит на противоположную сторону, чтобы его увидели из окна. Улочки горбатые и прямые, и косо убегающие вниз, в тень надвигающегося вечера. Улочки, искривленные в самом конце, обещающие тайну.

Домик-музей Баха. Человечество играло и играет на всем, на чем только можно и нельзя: на дереве, на стекле, на бамбуке, на меди и стали, на кости, на коже бычьей и, кажется, на мочевом пузыре. Удивительный инструмент – водяное пианино, привезенное в Европу Франклином, с нежнейшим, чуть певучим звуком. Принцип простой: поет же бокал, если провести по его стенке влажным пальцем. Круглые цилиндры из грубого стекла помещены в сосуд, наполовину полный воды. С помощью ножной педали цилиндры начинают вращаться, прикосновения пальцев исторгают из них тоскующие, долгие,

109

тихие звуки, которые медленно, словно неохотно сопрягаются в мелодию.

ВЕЙМАР

Верстах в пятнадцати от города, «под небом Шиллера и Гёте», находится Бухенвальд, самый «прославленный» из гитлеровских лагерей смерти. Лагерь сохраняется в том самом виде, в каком его застало освобождение. На воротах чугунная надпись: «Каждому – свое», и еще одна – «Право оно или не право, но это твое отечество». Здорово утешительно! Сразу за входом, слева, очередная могила Тельмана, здесь он был расстрелян. Бараков, где обитали узники, не сохранилось, но уцелел карцер. Узкий коридор, по обе стороны – камеры. Железная дверь, узкий глазок, задраенная дыра, через которую заключенным подавали еду и воду. Внутри – койка, где откидная, где обычная. В одной камере, где сидел какой-то пастор,- шандал с огарком свечи.

Другая постройка с высокой четырехугольной трубой, не без изящества отделанной деревянными планками,- фабрика смерти. Здесь находились печи. Перед каждой печью – железная тележка на колесах. На этих тележках к печам подвозили трупы, а иногда и полутрупы. Тут же помещение, где расстреливали. В стену вделан прибор для измерения роста. Планка, отмечающая рост, бегала по вертикальной сквозной щели. За стеной, против щели, стоял эсэсовец. Когда планка останавливалась над макушкой узника, он стрелял ему в за тылок. Обычно пуля оставалась в черепе, но случалось, проходила навылет. Чтобы не видно было пулевых пробоин на противоположной стене, ее завешивали длинными ремнями. Чудесная предусмотрительность, напомнившая мне о целлулоидных мешочках, висящих над умывальником в дрезденской гостинице. Я долго ломал голову: для чего они? Оказывается, туда надо складывать выпавшие во время причесывания волосы. Их потом собирают и используют для набивки матрацев. «Так сладко спать на этих матрацах!» – нежно сказала мне коридорная.

На большом дворе – повозка, груженная камнями, в нее впрягали двенадцать провинившихся заключенных, которые должны были сделать по двору двенадцать кругов. Столб с крючьями – это уже для индивидуального пользования; к столбу подвешивали за руки, связанные за спиной; самый короткий срок – полчаса, некоторые выдерживали, но у большинства руки выворачивались из суставов, этих пристреливали.

Супружеская пара: комендант Кох и его жена Ильза Кох

Данный текст является ознакомительным фрагментом.