Глава II СТАНОВЛЕНИЕ БРОНЕТАНКОВЫХ ВОЙСК ГЕРМАНИИ
Глава II
СТАНОВЛЕНИЕ БРОНЕТАНКОВЫХ ВОЙСК ГЕРМАНИИ
В период между двумя войнами я занимался главным образом организацией бронетанковых войск Германии. Хотя по военному образованию я являлся пехотинцем и не имел никакого технического образования, судьба надолго связала меня с деятельностью, имевшей отношение к моторизации войск.
После возвращения из Прибалтики осенью 1919 г. и непродолжительной службы в 10-й бригаде рейхсвера в Ганновере я был назначен в январе 1920 г. командиром роты егерского батальона в Госларе, в котором служил до войны. О возвращении на службу в генеральный штаб, к корпусу офицеров которого я принадлежал до осени 1920 г., я и не помышлял, так как мой отъезд из Прибалтики был связан с затруднениями служебного характера, кроме того, у меня не было почти никаких перспектив сделать военную карьеру в урезанных штатах стотысячного рейхсвера. Я был поражён, когда осенью 1921 г. мой командир полка полковник фон Амсберг спросил у меня, не желаю ли я возвратиться на службу в генеральный штаб. Я дал своё согласие, но некоторое время мне ничего не сообщали, и лишь в январе 1922 г. меня вызвал к себе обер-лейтенант Иоахим фон Штюльпнагель, работавший в управлении войск министерства рейхсвера, и спросил, почему я до сих пор не отправился в Мюнхен. От него я узнал, что командование намеревается перевести меня в инспекцию военных сообщений, в отдел автомобильных войск, так как инспектору, генералу фон Чишвитцу, нужен офицер генерального штаба. Он добавил, что в министерство рейхсвера меня переводят с 1 апреля и что мне даётся возможность к этому сроку практически ознакомиться с работой автомобильных войск, для чего я получаю командировку в Мюнхен, в 7-й Баварский автомобильный батальон, куда мне и надлежит немедленно отправиться.
Обрадованный новым назначением, я немедленно отбыл в Мюнхен и явился к командиру батальона майору Лутцу, с которым мне довелось работать вместе несколько лет. Нас связывала не только совместная работа, я относился к нему с искренним уважением, а он ко мне — с исключительной благосклонностью.
В Мюнхене меня прикомандировали к 1-й роте, которой командовал профессиональный лётчик Виммер. Майор Лутц сообщил мне, что в министерстве на меня будет возложена задача разработать вопрос об организации и использовании автомобильных войск. В Мюнхене я должен был заниматься главным образом подготовкой к выполнению указанной задачи. Майор Лутц и капитан Виммер сделали всё для того, чтобы я мог подробно изучить организацию работы в батальоне.
1 апреля 1922 г. я явился в Берлин к генералу фон Чишвитцу за получением указаний относительно своей новой службы в министерстве рейхсвера. Он сообщил мне, что первоначально предполагал использовать меня для разработки вопросов применения автомобильных войск. Однако начальник его штаба майор Петтер решил поручить мне изучение ряда других вопросов, касающихся автомастерских, бензоскладов, специальных сооружений, штатов технического персонала, а также автомобильных перевозок. Я был весьма удивлён этим и сообщил генералу, что совершенно не подготовлен к разработке этих преимущественно технических проблем и что для руководящей работы в данной области не имею необходимых познаний. Генерал фон Чишвитц ответил мне, что сначала предполагал использовать меня именно так, как передавал через майора Лутца, однако начальник штаба доказал ему, что согласно положению о военном министерстве Пруссии от 1873 г. (которое, конечно, дополнялось рядом других распоряжений) распределением кадров занимается не инспектор, а начальник штаба; поэтому он, генерал, к сожалению, ничего не мог изменить, но будет стараться привлекать меня также к участию в разработке намеченных им вопросов. Моя просьба об откомандировании меня в егерскую роту была отклонена.
Итак, меня перевели на работу в области техники, с чем мне пришлось смириться.
Мой предшественник не оставил после себя ничего ценного, кроме нескольких незаконченных документов. Дружескую поддержку нашёл я лишь в лице некоторых старых чиновников военного министерства, знакомых с деловыми бумагами и знающих технику делопроизводства. Моя новая работа была весьма поучительной и полезной для моего дальнейшего совершенствования, однако наиболее ценным оказалось порученное мне генералом фон Чишвитцем изучение проблемы переброски войск на автомашинах. Благодаря этой работе, которой предшествовали небольшие практические занятия в Гарце, я впервые ознакомился с возможностями использования моторизованных войск. Теперь я мог иметь по этому вопросу собственное суждение.
Генерал фон Чишвитц чрезвычайно критически относился к моей деятельности; обращая особое внимание на точность, он не пропускал ни одной моей ошибки, чем помог мне приобрести необходимые знания.
В первой мировой войне часто применялись переброски войск на автомашинах, однако они всегда осуществлялись в условиях позиционной обороны, и не было ни одного случая, чтобы при ведении манёвренной войны они проводились непосредственно в сторону противника. Для неукреплённой Германии казалось невероятным, что будущая война начнётся именно как война позиционная, с устойчивой линией фронта, поэтому мы были вынуждены считаться с необходимостью ведения подвижной обороны. Проблема переброски моторизованных войск в условиях манёвренной войны сразу же вызвала необходимость организации охранения этих перебросок. Эффективное охранение могло осуществляться только бронетанковыми средствами. И вот я начал изучать историю, стремясь ознакомиться с опытом использования бронированных машин. Так, я познакомился с молодым обер-лейтенантом Фолькгеймом, который обработал имевшиеся незначительные данные о применении немцами в период, первой мировой войны небольших бронетанковых подразделений, а также с данными об использовании противником более крупных бронетанковых сил. Эти данные имели определённую ценность для нашей небольшой армии. Фолькгейм снабдил меня некоторой литературой, и я получил возможность приступить к изучению ещё слабо разработанной теории использования бронетанковых войск. Наиболее богатый опыт в этой области имели англичане и французы. Я достал необходимую литературу и начал её штудировать.
Это были преимущественно английские статьи и книги Фуллера, Лиддл Гарта и Мартеля, которые меня чрезвычайно заинтересовали и обогатили мою фантазию. Эти дальновидные специалисты уже в тот период хотели превратить бронетанковые войска в нечто более значительное, чем вспомогательный род войск для пехоты. Они ставили танк в центр начинающейся моторизации нашей эпохи и являлись, таким образом, крупными новаторами в области разработки современных методов ведения войны.
В стране слепых одноглазый — король. Так как никто, кроме меня, данной проблемой не занимался, то вскоре я прослыл специалистом. Этому способствовали небольшие статьи, публиковавшиеся время от времени мной в газете «Милитэр-Вохенблат», редактор которой генерал фон Альтрок неоднократно навещал меня, побуждая к сотрудничеству в газете. Он был истинным солдатом и охотно предоставлял страницы газеты для статей по наиболее актуальным военным вопросам современности.
Сотрудничество в газете дало мне возможность познакомиться с австрийцем Фрицем Хайглем, автором «Справочника танкиста», который пользовался некоторыми моими советами по тактическим вопросам.
Зимой 1923/24 г. под моим руководством была проведена военная игра на тему «Использование моторизованных войск во взаимодействии с авиацией». Руководство игрой мне было поручено подполковником фон Браухичем — будущим главнокомандующим сухопутными силами Германии. Игра была одобрена отделом боевой подготовки. Мне было предложено стать преподавателем тактики и военной истории. После соответствующего экзамена я был направлен в так называемую «учебную» командировку. Осенью 1924 г. я прибыл в штаб 2-й дивизии, находившийся в Штеттине (Щецин), которой в то время командовал генерал фон Чишвитц, снова ставший моим начальником.
До переезда в Штеттин я под руководством полковника фон Натцмера, заменившего Чишвитца на посту инспектора автомобильных войск, провёл ряд тактических занятий на тему использования бронетанковых войск совместно с кавалерией для ведения разведки. Во время занятий мы пользовались лишь неуклюжими бронемашинами, которые нам разрешено было иметь по Версальскому мирному договору. Хотя эти машины из-за своего большого веса были в состоянии двигаться в основном только по дорогам, я был удовлетворён результатами занятий и при подведении итогов выразил надежду, что теперь автомобильные войска будут выведены из подчинения органов тыла и станут боевыми частями. Однако мой инспектор придерживался противоположного мнения и в ответ на мои высказывания бросил реплику: «К чёрту боевые части! Пусть перевозят муку».
Итак, я прибыл в Штеттин, чтобы преподавать тактику и военную историю офицерам, предназначенным для работы в генеральном штабе. Новая служба требовала много работы; перед своими весьма критически настроенными слушателями мне приходилось ставить хорошо продуманные задачи, всесторонне оценивать решение этих задач и делать ясные выводы. В преподавании военной истории я уделял значительное внимание кампании Наполеона 1806 г. К изучению этой кампании в Германии до этого относились с пренебрежением, так как она закончилась чувствительным поражением; между тем с точки зрения ведения манёвренных операций она довольно поучительна. Далее я уделил внимание истории боевых действий немецкой и французской кавалерии осенью 1914 г. Детальное изучение данного вопроса оказалось чрезвычайно полезным для дальнейшего развития моих тактических и оперативных взглядов, так как это ещё больше укрепило меня во мнении максимально использовать элемент подвижности в войне.
В процессе тактических занятий и военных игр я при всяком удобном случае старался изложить перед слушателями свои взгляды. Мой непосредственный начальник майор Херинг обратил на это внимание, что и отметил в данной мне аттестации.
После трёх лет преподавания я снова был направлен в министерство рейхсвера, где стал работать в отделе военных перевозок управления войск, начальником которого был полковник Хальм, а затем подполковники Вегер и Кюне. Отдел военных перевозок подчинялся в то время оперативному отделу. Мне было поручено составить реферат, в котором я должен был изложить свои взгляды на возможности переброски войск автотранспортом. Управлению войск казалось тогда возможным производить крупные переброски частей и соединений нормального состава на обычных грузовых машинах. Никаких других транспортных средств у нас в тот период не было. При изучении этого вопроса мы столкнулись с рядом трудностей, вытекавших из свойств данного вида транспорта. Французы в период первой мировой войны производили подобные переброски войск, в частности во время сражения под Верденом; однако они осуществлялись за неподвижной линией фронта, а в подобных условиях не требовалась немедленная доставка к месту назначения всего принадлежащего дивизии конного транспорта и особенно артиллерии. Когда же встал вопрос о возможности переброски автотранспортом целых дивизий вместе со всеми их тылами в условиях манёвренной войны, стало очевидным, что для этого потребуется огромное количество грузовых автомашин. По этому поводу у нас развернулись горячие споры, причём сомневавшихся было больше, чем веривших.
Осенью 1928 г. полковник Штоттмейстер из учебного отдела автомобильных войск обратился ко мне с просьбой взять на себя преподавание тактики танковых войск его слушателям. Мои начальники из управления войск согласились на то, чтобы я взял на себя эту дополнительную работу. Таким образом, я снова стал заниматься танками, правда, пока только теоретически. Однако мне недоставало практических знаний в этой области, к тому времени я ещё ни разу не побывал внутри танка. Теперь же мне предстояло преподавать дисциплину, имеющую непосредственное отношение к танкам. Тщательная подготовка к занятиям потребовала от меня серьёзного изучения различных источников.
Теоретическая разработка вопроса теперь уже не представляла таких трудностей, как в первое время моя работа в министерстве рейхсвера, потому что к этому времени уже появилась богатая литература о прошедшей войне, а в иностранных армиях были даже изданы соответствующие наставления. Для практических занятий использовались макеты танков. Первоначально макеты были обтянуты парусиной и перемещались людьми, а в дальнейшем делались из жести и передвигались с помощью мотора. Мы проводили такие занятия и совместно с пехотой, в частности с подразделениями 3-го батальона 9-го пехотного полка, которым последовательно командовали подполковники Буш и Лизе. Во время этих учений я познакомился со своим будущим коллегой Венком, бывшим тогда адъютантом 3-го батальона. Мы занимались с ним систематически, изучая действия в бою одиночных танков, танковых взводов, рот и батальонов,
Хотя возможности для проведения практических занятий были довольно ограниченными, тем не менее мы постепенно получали довольно ясное представление о перспективах использования танков в современной войне. Особенно плодотворной для работы моей фантазии явилась моя четырёхнедельная командировка в Швецию, во время которой я имел возможность практически ознакомиться (во время манёвров) с последним образцом немецкого танка LK II, использовавшегося в период войны.
По пути в Швецию мы с женой побывали в Дании, где приятно провели несколько дней в Копенгагене и его окрестностях.
Глубокое впечатление произвели на нас прекрасные скульптуры Торвальдсена. Сидя на террасе замка Хельсиньор, мы вспоминали слова Гамлета:
Есть многое на свете, друг Горацио,
Что и не снилось вашим мудрецам.
Лучи солнца окрашивали бронзовые стволы пушек в зеленоватый цвет. Это была великолепная картина.
Дальнейший путь от Мотала до Стокгольма мы совершили на пароходе. По дороге остановились, чтобы осмотреть красивую старинную церковь Врета. На следующий день мы увидели великолепные здания Стокгольма — этой северной Венеции.
Я был направлен во 2-й гвардейский батальон. Его командир полковник Бурен принял меня весьма любезно. Меня прикомандировали к роте, которой командовал капитан Клингспор; с ним у меня установилась прочная дружба, продолжавшаяся до самой его преждевременной смерти.
Шведские офицеры, с которыми нам приходилось иметь дело, встретили нас, немецких офицеров, весьма гостеприимно. Во время тактических занятий нас очень тепло принимало местное население, предоставившее нам квартиры.
Мы посетили тёщу капитана Клингспора — мадам Гедерлунд в её чудном замке, расположенном у самого моря. Мадам Гедерлунд владела заводом, вырабатывавшим превосходный шведский пунш, которого мы вдоволь отведали. Посетили королевское имение Тюльгарн, которым управлял офицер запаса по фамилии Багер, служивший ранее в танковом батальоне. Вместе с полковником Бурен ездили на охоту. В Скансене посетили театр, расположенный под открытым небом, осмотрели картины известного художника Лильефорса.
В Дроттнингхольме нам показали кожаные обои из дворца Валленштейн в Праге, «спасённые» великим шведским королём Густавом Адольфом во время Тридцатилетней войны. Тогда мы смеялись над этим странным термином, когда кастелян объяснял значение этих прекрасных обоев. Теперь же можно сказать, что действительно некоторые из этих сокровищ были спасены, ибо в противном случае они едва ли избежали бы уничтожения во время второй мировой войны. К их числу принадлежит «Кодекс Аргентеус», помещённый под стеклом за фиолетовой шёлковой занавесью в университетской библиотеке города Упсала. Вблизи этого бесценного документа я обнаружил библию, которую король Генрих III подарил кафедральному собору города Гослар. Она также принадлежит к числу спасённых сокровищ из более чем 250 ограбленных Густавом Адольфом немецких городов.
До сих пор я с большим удовольствием вспоминаю поездку в Швецию, оказавшуюся для меня весьма полезной.
В том же 1929 г. я пришёл к выводу, что одни танки или танки, приданные пехоте, не могут иметь решающего значения. Изучение военной истории, итогов манёвров в Англии и собственного опыта убедили меня в том, что танки могут быть использованы наиболее эффективно лишь тогда, когда всем остальным родам войск, поддерживающим танки, будет придана такая же скорость и проходимость. Танки должны играть ведущую роль в соединениях, состоящих из различных родов войск; все остальные рода войск обязаны действовать в интересах танков. Поэтому необходимо не танки придавать пехотным дивизиям, а создавать танковые дивизии, в состав которых должны входить различные рода войск, обеспечивающие эффективность действий танков.
Во время командирских занятий на местности, проводившихся летом 1929 г., руководя одной из групп, я принял за основу танковую дивизию. Занятия прошли успешно, и я был уверен, что нахожусь на правильном пути. Однако новый инспектор военных сообщений генерал Отто фон Штюльпнагель запретил мне оперировать во время занятий танковыми соединениями, так как он считал, что танковая дивизия является утопией. Я мог говорить только о танковых полках.
Осенью 1929 г. начальник штаба инспекции автомобильных войск полковник Лутц, бывший мой мюнхенский покровитель, спросил меня, не желаю ли я стать командиром автомобильного батальона. Я дал согласие и с 1 февраля 1930 г. был назначен командиром 3-го прусского автомобильного батальона, расположенного в Берлин-Ланквитце. Батальон состоял из четырёх рот: 1-я и 4-я роты находились вместе со штабом батальона в Берлин-Ланквитце, 2-я рота — в учебном лагере Доберитц-Эльсгрунд, а 3-я рота — в Нейссе (Ныса), 4-я рота была выделена из состава 3-го обозного батальона. После того как я принял подразделения своего батальона, полковник Лутц оказал мне содействие в переформировании последнего, 1-я рота была снабжена бронемашинами, а 4-я — мотоциклами; таким образом, две роты могли стать ядром будущего моторизованного разведывательного батальона, 2-я рота была выделена как танковая и снабжена макетами танков; 3-я рота предназначалась в качестве противотанковой, поэтому была снабжена деревянными макетами пушек. Хотя 1-я рота и имела старые бронемашины, разрешённые нам Версальским договором, однако во время занятий мы в целях экономии моторесурсов пользовались макетами. Одна только мотоциклетная рота имела настоящее вооружение — пулемёты.
С большим рвением приступил я к практическим занятиям со своими импровизированными подразделениями, радуясь, что наконец-то стал до известной степени полновластным хозяином подразделения. Офицеры и рядовой состав занимались с большим воодушевлением, так как эти занятия внесли некоторую свежесть в затхлую атмосферу нашей армии. Но со стороны своих начальников я не встречал должного понимания. Например, инспектор военных сообщений так мало верил в этот ещё совсем молодой род войск, что запретил нам проводить в учебном лагере занятия совместно с другими батальонами. В манёврах 3-й дивизии, в состав которой входил наш батальон, нам разрешили принять участие только одним взводом.
Исключение составлял наш командир дивизии Иоахим фон Штюльпнагель, который в своё время сообщил мне о моей командировке в Мюнхен. Этот образцовый генерал проявлял большой интерес к нашим занятиям и чутко реагировал на запросы нашего подразделения, оказывая значительную помощь. К сожалению, генерал весной 1931 г. решил выйти в отставку из-за каких-то неприятностей с министерством рейхсвера. Той же осенью ушёл в отставку и наш инспектор генерал Отто фон Штюльпнагель. Когда я прощался с ним, он заявил мне: «Вы слишком напористы. Но поверьте мне, что ни я, ни вы не доживём до того времени, когда у немцев будут свои танковые силы». Скептицизм парализовал силы этого умного человека. Он понимал значение проблемы, но не знал, как её решить.
Вместо него инспектором был назначен генерал Лутц, занимавший до того пост начальника его штаба. Это был умный человек, обладавший обширными техническими знаниями и большими организаторскими способностями. Признавая преимущества выработанных мною тактических принципов, он полностью встал на мою сторону.
Генерал Лутц назначил меня с осени 1931 г. своим начальником штаба. С этого времени начался период упорной борьбы за создание танковых войск, закончившейся в конечном счёте нашей победой.
Для нас было ясно, что будущая структура бронетанковых войск должна способствовать их использованию для решения оперативных задач. Поэтому организационной единицей могла быть только танковая дивизия, а в дальнейшем — танковый корпус. Задача состояла теперь в том, чтобы убедить представителей других родов войск, а также руководство армии, что наш путь является правильным. Сделать это было трудно, так как никто не верил, что автомобильные войска, относившиеся к службе тыла, могут быть использованы в тактических и даже в оперативных целях. Старые рода войск, прежде всего пехота и кавалерия, считались основными. Пехоту всё ещё называли «царицей полей». Так как Германии было запрещено иметь бронетанковые войска, никто не мог собственными глазами увидеть столь расхваливаемое новое боевое средство, а наши макеты танков из жести вызывали во время манёвров насмешливые замечания участников первой мировой войны. Иногда нас просто жалели, не принимая наши занятия всерьёз. В лучшем случае допускали, что бронетанковые войска могут стать вспомогательным родом войск для пехоты, но никто не считал их новым самостоятельным родом войск.
Особенно упорная борьба разгорелась у нас с инспекцией кавалерии. Мой генерал спросил у кавалеристов, какую роль они отводят в будущем кавалерии: будет ли она выполнять разведывательные или боевые задачи? Инспектор кавалерии генерал фон Гиршберг ответил, что, по его мнению, кавалерия будет выполнять задачи боевого характера, а от выполнения задач по ведению оперативной разведки он отказывается в пользу автомобильных войск. Поэтому мы и решили готовить наши бронеразведывательные батальоны для выполнения этих задач. Одновременно мы стремились к тому, чтобы были созданы и танковые дивизии. Наконец, мы считали необходимым, чтобы в каждой пехотной дивизии был создан моторизованный противотанковый дивизион, так как, по нашему убеждению, для эффективной защиты от танков необходимо иметь оружие, скорость передвижения которого была бы равной скорости танков.
Генерал Кнохенгауэр, в прошлом пехотинец, сменивший генерала фон Гиршберга, не собирался уступить нам позиции, от которых кавалерия уже отказалась. Из имевшихся в тот период трёх кавалерийских дивизий он создал кавалерийский корпус, намереваясь снова возложить на кавалерию задачи ведения оперативной разведки, используя при этом наше детище — танковые подразделения. По его мысли, приход в наши новые подразделения офицеров-кавалеристов должен был оказать на них благотворное влияние. Однако между нами и кавалеристами происходили горячие дискуссии, нередко принимавшие слишком острые формы.
В конце концов новые идеи восторжествовали: мотор победил лошадь, а пушка — пику.
Наряду с вопросами организации и использования бронетанковых войск уделялось много внимания подготовке материальной части, с помощью которой мы хотели воплотить наши идеи. В этой области уже была проделана некоторая предварительная работа. С 1926 г. за границей работала опытная станция, где проводились испытания немецких танков. Управление вооружения армии сделало заказ различным фирмам на производство двух типов средних танков и трёх типов лёгких танков. Было выпущено по два танка каждого типа.
Таким образом, мы получили в общей сложности десять танков. Средние танки были вооружены 75-мм пушками, а лёгкие танки — 37-мм пушками. Опытные танки имели броню не из стали, а из литого железа. Скорость движения всех этих машин не превышала 20 км/час.
Капитан Пирнер, отвечавший тогда за проектирование танков, стремился воплотить в конструкцию танков ряд современных требований, таких, как газонепроницаемость, проходимость, круговой обстрел из башенной пушки и пулемёта, достаточно большой клиренс, манёвренность и т. п. Это ему в значительной степени удалось осуществить. Не совсем удачно было оборудовано место для командира танка, которое находилось в передней части машины, рядом с местом водителя; командир танка был лишён всякой возможности вести наблюдение в направлении, обратном ходу танка, и имел чрезвычайно ограниченные возможности для наблюдения в стороны от направления движения, поскольку этому мешали гусеницы и слишком глубокое расположение сиденья. Танки в то время ещё не были снабжены радиостанциями. Хотя танки, выпущенные в двадцатых годах, были в техническом отношении более совершенными, нежели танки периода первой мировой войны, всё же в тактическом отношении они далеко не отвечали тем требованиям, какие предъявлялись к ним в свете новых веяний. Опытные образцы танков нельзя было запускать в серийное производство, требовалось проектирование новых типов танков.
В то время у нас считали, что для вооружения танковых дивизий нужно иметь два типа танков: лёгкий танк, вооружённый бронебойной пушкой, а также башенным и курсовым пулемётами, и средний танк, вооружённый пушкой более крупного калибра и такими же пулемётами. В каждом танковом батальоне предполагалось вооружить лёгкими танками три роты и средними — одну. Последняя предназначалась для поддержки рот лёгких танков.
По вопросу о калибре орудий наше мнение разошлось с мнением начальника управления вооружения и инспектора артиллерии, которые считали, что лёгкому танку вполне достаточно иметь пушку калибра 37 мм, в то время как я полагал, предвидя усиление брони танков иностранных армий, что на лёгком танке нужно иметь пушку калибра 50 мм. Однако ввиду того, что пехота была вооружена тогда 37-мм противотанковой пушкой, я и генерал Лутц были вынуждены в целях упрощения производства согласиться на вооружение лёгких танков 37-мм пушкой. Нам, правда, удалось договориться об изготовлении башни лёгкого танка такого диаметра, чтобы он допускал в дальнейшем установку на нём пушки калибра 50 мм. Средние танки было решено вооружить пушкой калибра 75мм. Общий вес танка не должен был превышать 24 т. Исходным пунктом для установления этих данных служила грузоподъёмность мостов на дорогах Германии. Скорость танков была определена в 40 км/час. Экипаж как лёгкого, так и среднего танка должен был состоять из пяти человек — командира танка, наводчика, заряжающего, водителя и радиста. Наводчик и заряжающий должны были находиться во вращающейся башне, а для командира танка предполагалось устройство отдельной небольшой командирской башни, над местом наводчика, дающей возможность вести круговое наблюдение; впереди находились места водителя и радиста. Командование экипажем должно было осуществляться по ларингофону. Связь между танками должна была осуществляться по радио.
При сравнении этих требований к конструкции танков с требованиями, предъявлявшимися к ранее упомянутым опытным образцам, становилось ясным, что они исходили из новых установок о тактическом и оперативном использовании танков. Было также ясно, что пройдёт несколько лет, прежде чем танки новой конструкции будут пригодны для боевых действий. Поэтому мы считали необходимым создать пока такие танки, которые могли бы быть использованы для учебных целей. Мы остановили свой выбор на учебном танке, смонтированном на шасси Карден-Ллойда, закупленных в Англии и предназначавшихся для установки 20-мм зенитной пушки. Этот тип учебного танка допускал лишь установку пулемётов во вращающейся башне. Такие танки, получившие обозначение T-I, могли быть изготовлены к 1934 г. и использованы в качестве учебных машин до того времени, пока не будут готовы боевые танки. Никто, конечно, не думал в 1932 г., что с этими небольшими учебными танками нам придётся в один прекрасный день вступить в бой с противником.
Ввиду того, что производство основных типов танков затянулось на большее время, чем мы предполагали, генерал Лутц принял решение построить ещё один промежуточный тип танка, вооружённого 20-мм автоматической пушкой и одним пулемётом. Производством этих танков, получивших обозначение Т-II, занималась фирма МАН. Летом 1932 г. в учебных лагерях Графенвер и Ютербог впервые под руководством генерала Лутца были проведены учения усиленных пехотных полков с участием танковых батальонов, имевших, конечно, только макеты танков. На манёврах, проводившихся в том же году, впервые после заключения Версальского договора участвовали немецкие бронеавтомобили, представлявшие собой временный тип на шасси трёхосного грузовика, облицованного стальной бронёй. Школьники, которые прежде протыкали наши макеты своими карандашами, чтобы заглянуть внутрь, были поражены новыми бронемашинами так же, как и пехотинцы, привыкшие раньше обороняться камнями от презираемых ими танков. Штыки также были бесполезны для борьбы с бронёй.
Эти манёвры доказали возможность боевого применения моторизованных и танковых частей и подразделений. Командование кавалерийскими войсками во многих случаях ещё допускало нападки на нас, считая наши взгляды нереальными, но наши успехи были уже настолько велики, что их нельзя было не замечать. В рядах наиболее дальновидных молодых офицеров-кавалеристов произошёл перелом в сторону признания перспектив нового рода войск; многие из них поняли, что в наше время испытанные принципы действий кавалерии должны осуществляться новыми средствами.
На манёврах 1932 г. в последний раз присутствовал престарелый фельдмаршал Гинденбург. Я был поражён тем, с какой чёткостью он отмечал при подведении итогов допущенные на манёврах ошибки. Говоря о командовании кавалерийским корпусом, Гинденбург заметил: «В войне залогом успеха является простота замысла. Я был в штабе кавалерийского корпуса. То, что я там видел, было далеко от этого». Он был совершенно прав.
В 1933 г. рейхсканцлером был назначен Гитлер. С этого времени внутренняя и внешняя политика Германии полностью изменилась. Впервые я увидел и услышал Гитлера в начале февраля на открытии автомобильной выставки в Берлине.
Необыкновенным был тот факт, что сам рейхсканцлер открывал выставку вступительной речью. Его речь также в значительной степени отличалась от речей министров или канцлеров, выступавших при аналогичных обстоятельствах. Гитлер сообщил в своей речи об отмене налога на автомобили и о планах строительства автострад и производства дешёвых автомобилей.
Что касается той области, в какой я работал, то в ней произошли существенные изменения, вызванные назначением генерала Бломберга военным министром и генерала Рейхенау начальником канцелярии министерства. Оба они придерживались современных взглядов; в лице этих двух представителей высшего командования я нашёл, таким образом, людей, полностью понимавших значение бронетанковых войск. К этому следует добавить, что сам Гитлер также проявил большой интерес к вопросам моторизации армии и создания бронетанковых войск. Свидетельством этого явилось приглашение, полученное мной через управление вооружения армии, продемонстрировать в течение получаса перед рейхсканцлером в Куммерсдорфе действия подразделений мотомеханизированных войск. Я показал Гитлеру мотоциклетный взвод, противотанковый взвод, взвод учебных танков T-I, взвод лёгких бронемашин и взвод тяжёлых бронемашин. Большое впечатление на Гитлера произвели быстрота и точность, проявленные нашими подразделениями во время их движения, и он воскликнул: «Вот это мне и нужно!» После этого случая у меня сложилось впечатление, что канцлер полностью согласился бы с моими планами организации нового вермахта, если бы мне удалось изложить ему мои взгляды. Однако в этом я встретился с существенными затруднениями, связанными с неповоротливостью наших военных органов и отрицательным отношением к моим взглядам со стороны руководящих лиц генерального штаба, мешавших мне связаться с генералом Бломбергом.
Между прочим следует отметить тот характерный для германской политики факт, что с 1890 г. только один канцлер, а именно Бисмарк, проявил однажды интерес к развитию вооружения армии, посетив Куммерсдорф. С тех пор до Гитлера здесь не был ни один канцлер. Об этом говорила книга посетителей, которую начальник управления вооружения генерал Беккер открыл перед Гитлером, попросив его расписаться. Этот факт доказывает, что германская политика была лишена какого бы то ни было «милитаризма».
21 марта 1933 г. я присутствовал на открытии рейхстага, которое состоялось в гарнизонной церкви Потсдама. Я занял место наверху, за пустым креслом императрицы и за креслом, занимаемым престарелым фельдмаршалом Макензеном, откуда мог любоваться старинными картинами, висевшими на стенах перед памятником Фридриха Великого.
23 марта 1933 г. был принят пресловутый закон о предоставлении чрезвычайных полномочий правительству, наделивший рейхсканцлера диктаторскими правами. Он был одобрен большинством голосов, поданных депутатами от партии «национального фронта» и от партии центра. Социал-демократическая партия мужественно голосовала против этого закона, губительности которого для будущей судьбы Германии многие политики тогда не понимали. Ответственность за его последствия должны нести те политические деятели, которые в своё время голосовали за его принятие.
Летом 1933 г. командир моторизованного корпуса национал-социалистов Адольф Генлейн пригласил меня принять участие в слёте штурмовых отрядов СА, который должен был состояться в Годесберге и где обещал присутствовать Гитлер. Мне было интересно увидеть Гитлера в кругу его близких приверженцев. Кроме того, сам Генлейн был прямым и честным человеком, с которым можно было работать, поэтому я пообещал ему прибыть на слёт. Гитлер выступил с докладом о национал-социалистской революции, проявив при этом изрядные знания в области истории. В своём докладе он указал, что каждая революция после достижения своей цели переходит в эволюцию. Такой именно период уже наступил для национал-социалистской революции. Он потребовал от своих последователей, чтобы они учли это обстоятельство. Оставалось только надеяться, что это требование Гитлера будет выполнено.
На этом слёте я имел возможность познакомиться с главным судьёй партии Бушем, оказавшимся серьёзным и уравновешенным человеком, придерживавшимся разумного взгляда на вещи, но не имевшим в дальнейшем, к сожалению, возможности осуществить свои принципы.
Я покинул Годесберг в надежде на то, что объявленный Гитлером период эволюции вскоре действительно наступит.
В 1933 г. дело организации бронетанковых войск значительно продвинулось. Ряд пробных учений и тактических занятий, проведённых с применением макетов танков, дал мне ясное представление о взаимодействии танков с другими родами войск и ещё раз укрепил мою уверенность в том, что бронетанковые войска смогут сыграть свою роль в современной войне только тогда, когда они будут рассматриваться как главный и основной род войск, будут объединены в танковые дивизии и усилены другими полностью моторизованными родами войск.
Если в области тактического использования бронетанковых войск мы добились известных успехов, то вопрос о материальной части доставлял нам ещё очень много хлопот. В результате разоружения Германии, проводимого в соответствии с Версальским договором, наша промышленность не производила в течение десятилетия военных материалов. Потеря квалифицированных кадров и отсутствие необходимого оборудования явились причиной того, что наши пожелания в области танкостроения не могли быстро осуществляться. Особенно большие затруднения возникли при производстве специальной стали для танков, которая должна была обладать необходимой вязкостью; первые образцы стальных плит для танков ломались, как стекло. Много времени потребовалось также и на то, чтобы наладить производство радиоаппаратуры и оптики для танков. Однако я не раскаивался, что в тот период твёрдо настаивал на выполнении своих требований: танки должны обеспечивать хорошее наблюдение и быть удобными для управления. Что касается управления танком, то мы в этом отношении всегда превосходили своих противников; ряд имевшихся не очень существенных недостатков мы смогли исправить в дальнейшем.
Осенью 1933 г. генерал барон фон Фрич был назначен командующим сухопутными силами. Во главе армии оказался, таким образом, человек, пользовавшийся доверием всего офицерского корпуса. Это был благородный, умный и рыцарски честный солдат, имевший правильные тактические и оперативные взгляды. Не обладая обширными техническими знаниями, он, однако, был всегда готов без всякого предубеждения заняться рассмотрением новых предложений и согласиться с ними, если только он мог убедиться в их целесообразности. Поэтому разрешать с ним вопросы, касающиеся развития бронетанковых войск, было значительно легче, чем с другими представителями ОКХ (Верховного командования армии).
Ещё будучи начальником оперативного отдела генерального штаба, он интересовался вопросами моторизации и создания бронетанковых войск; одну из своих поездок в войска он специально посвятил изучению организации танковой дивизии. Получив новое высокое назначение, Фрич продолжал проявлять большой интерес к нашему делу. Характерной является следующая оценка. Я принёс ему на доклад материал по некоторым техническим вопросам. Он выразил сомнение в правильности некоторых положений и сказал: «Вы должны знать, что все техники лгут». Я ответил: «Разумеется, они часто лгут, но обычно это становится известно другим через год-два после того, как они убедятся, что идеи этих техников не могут быть осуществлены на практике. Тактики тоже лгут, но это становится очевидным лишь после поражения, полученного в ближайшей войне, т. е. слишком поздно».
Фрич по привычке задумчиво перенёс монокль с одного глаза на другой и сказал: «Пожалуй, вы правы».
Насколько сдержанным и почти застенчивым он бывал в присутствии большого общества людей, настолько откровенным и доступным был среди друзей, которым доверял.
В таких случаях обычно проявлялся его юмор, и он бывал до обаятельности любезен.
Значительно тяжелее было работать с новым начальником генерального штаба генералом Беком. Это был благородный человек старой школы с уравновешенным, даже слишком уравновешенным характером, последователь Мольтке, взглядами которого он и хотел руководствоваться при создании генерального штаба третьей империи. О современной сложной технике он не имел никакого представления.
Ввиду того, что на работу в генеральный штаб, особенно в качестве своих ближайших помощников, он подбирал людей, придерживавшихся одинаковых с ним взглядов, центральный аппарат армии со временем постепенно сам собой превратился в реакционную клику, с которой чрезвычайно трудно было работать. Бек выступал против наших планов организации бронетанковых войск, считая, что танковые войска должны стать вспомогательным родом войск, способствующим действиям пехоты, и придерживался мнения, что наибольшей единицей танковых войск должна быть танковая бригада. Он считал, что идея создания танковых дивизий нереальна.
С Беком мне преимущественно и приходилось вести борьбу по вопросам формирования танковых дивизий и создания уставов для боевой подготовки бронетанковых войск. В конце концов он согласился на создание двух танковых дивизий, в то время как я настаивал на создании трёх. Я с большим жаром пытался доказать ему преимущества новых соединений, в особенности их оперативную роль. Он же твердил мне одно: «Нет, нет, я об этом и слышать не хочу. Вы слишком напористы». Он совершенно не верил моим докладам, в которых я утверждал, что развитие радиотехники обеспечит управление танковыми соединениями, несмотря на большую скорость танков.
Особенно был недоволен Бек уставными требованиями, что командиры всех степеней обязаны находиться впереди своих войск.
«Как же они будут руководить боем, — говорил он, — не имея ни стола с картами, ни телефона? Разве вы не читали Шлиффена?». То, что командир дивизии может выдвинуться вперёд настолько, что будет находиться там, где его войска вступили в соприкосновение с противником, было свыше его понимания.
Бек, вообще говоря, был человеком медлительным как в военном отношении, так и в политическом. Повсюду, где бы только он ни появлялся, он всегда оказывал какое-то парализующее влияние. В каждом новом деле он видел трудности и был полон опасений. Для того, чтобы иметь о нём более полное представление, следует добавить, что это он пропагандировал ведение боевых действий методом подвижной обороны, которая упоминалась в наших уставах ещё до первой мировой войны под термином «сдерживающий бой». Бек ввёл изучение всей армией (вплоть до стрелкового отделения) «подвижной обороны» как одного из видов боя. Понятие этого вида боя отличалось полной неясностью, и мне ни разу не приходилось видеть, чтобы участники занятий на данную тему были удовлетворены ими. После того как были созданы танковые дивизии, Фрич прекратил изучение «подвижной обороны».
Весной 1934 г. было создано командование мотомеханизированных войск; командующим ими был назначен генерал Лутц, а я — его начальником штаба. Кроме того, генерал Лутц продолжал занимать должность инспектора автомобильных войск и начальника отдела вооружения управления общих дел военного министерства.
Приблизительно в это время Гитлер впервые встретился с Муссолини в Венеции и остался как будто недовольным результатами этой встречи. После своего возвращения Гитлер выступил с речью перед генералами вермахта и руководителями партии и штурмовых отрядов. На руководителей штурмовых отрядов речь Гитлера не произвела сильного впечатления. При выходе из зала слышны были реплики такого рода: «Адольфу ещё придётся многому поучиться». Отсюда я мог сделать заключение, что в самой партии существуют значительные разногласия.
30 июня 1934 г. загадка была разгадана. Начальник штаба штурмовых отрядов Рем и многие командиры штурмовых отрядов были расстреляны. Вместе с ними были расстреляны многие ни в чём неповинные мужчины и женщины и, как это стало теперь известно, лишь только потому, что они когда-то выступали против партии. В числе расстрелянных оказались бывший военный министр и рейхсканцлер генерал фон Шлейхер и его жена, а также один из его сотрудников генерал фон Бредов. Попытка реабилитировать этих двух генералов перед общественным мнением ни к чему не привела. Лишь престарелый фельдмаршал фон Макензен заявил на состоявшемся в 1935 г. вечере памяти Шлиффена, на котором присутствовали молодые и старые офицеры генерального штаба, что честь Шлейхера и Бредова не была запятнана. Разъяснение Гитлера, сделанное им по этому поводу в рейхстаге, не могло считаться удовлетворительным. Тогда ещё надеялись, что партия вскоре вылечится от своих «детских болезней». Оглядываясь на прошлое, можно лишь выразить сожаление, что тогдашнее руководство вермахта не проявило достаточной настойчивости, чтобы добиться полного удовлетворения. Этим оно оказало бы большую услугу себе, вермахту и всему немецкому народу.
2 августа 1934 г. Германия понесла тяжёлую утрату: умер фельдмаршал фон Гинденбург, оставив свой народ в состоянии внутреннего революционного возбуждения, дальнейшее развитие которого нельзя было предвидеть. В этот день я писал своей жене:
«Не стало больше нашего старого властелина. Все мы сильно опечалены этой невозместимой утратой. Он был отцом для всего нашего народа и особенно для вермахта, и эту тяжёлую потерю мы сможем возместить лишь с большим трудом и очень не скоро. Один факт существования Гинденбурга имел в глазах иностранных государств больше веса, чем письменные договоры и красивые слова. Он пользовался доверием всего мира. Мы, любившие и уважавшие его, потеряли очень много… Завтра будем присягать Гитлеру. Присяга, чреватая последствиями! Дай бог, чтобы обе стороны в одинаковой степени соблюдали эту присягу на благо Германии. Что касается армии, то она приучена соблюдать присягу. Пусть она с честью её соблюдает… Ты права. Было бы намного лучше, если бы представители различных организаций отложили по этому поводу всякого рода торжества и вместо громких речей… приступили к скромной работе по выполнению своего долга».
Эти строки, которые я писал 2 августа, характеризуют не только моё личное настроение, но и господствовавшие в то время настроения многих моих друзей, а также широких кругов нашего народа.
7 августа 1934 г. немецкие солдаты понесли своего фельдмаршала и рейхспрезидента на кладбище Танненберга на вечный покой.
Последними словами Гитлера, адресованными Гинденбургу, были: «Мёртвый полководец, отныне твоё место в Валгалле!»
Ещё 1 августа рейхсканцлер и кабинет министров на основании закона о предоставлении чрезвычайных полномочий правительству приняли решение о том, чтобы в случае смерти Гинденбурга рейхспрезидентом являлся рейхсканцлер. Тем самым 2 августа Адольф Гитлер стал одновременно главой государства и верховным главнокомандующим вермахта. Так как он при этом сохранял должность рейхсканцлера, то в его руках была сосредоточена вся верховная власть государства. Диктатура Гитлера стала отныне почти неограниченной.
Наступил 1935 год, знаменательный тем, что в марте этого года Германия получила военный суверенитет.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.