НАДЕЖДА, ВЕРА, ЛЮБОВЬ

НАДЕЖДА, ВЕРА, ЛЮБОВЬ

Владимир Уфлянд 1937

Уже давным-давно замечено,

как некрасив в скафандре Водолаз.

Но несомненно: есть на свете Женщина,

что и такому б отдалась.

Быть может, выйдет из воды он прочь,

обвешанный концами водорослей,

и выпадет ему сегодня ночь,

наполненная массой удовольствий.

(Не в этот, так в другой такой же раз.)

Та Женщина отказывала многим.

Ей нужен непременно Водолаз.

Резиновый. Стальной. Свинцовоногий.

Вот ты

хоть не резиновый, но скользкий.

И отвратителен, особенно нагой.

Но Женщина ждет и тебя. Поскольку

Ей нужен именно такой.

1959

Одно из самых трогательных стихо­творений о любви. О той самой женской любви-жалости, которая зафиксирована в словарях с помет­кой "устар.".

Женщины в поэзии Уфлянда встречаются раз­ные.

Легкомысленно-похотливые: "Помню, в быт­ность мою девицею / мной увлекся начальник милиции. / Смел. На каждом боку по нагану. / Но меня увлекли хулиганы". И дальше — то про­курор, то заключенные, то секретарь райкома, то беспартийные.

Угрюмо-корыстные: "Ты женщина. И любишь из-за денег. / Поэтому твои глаза темны. / Сло­ва, которыми тебя заденешь, / еще людьми не изобретены".

Суетливо-настырные: "Все женщины волну­ются, кричат. / Бросаются ненужными словами. / Мне что-то их не хочется включать / в орбиту своего существованья".

В стихах о водолазе — Женщина, как и напи­сано, с большой буквы, проникнутая сострада­нием и благородством. В 79-м году я впервые попал в Париж. В числе необходимых для посещения достопримечатель­ностей, наряду с Лувром и русским кладбищем Сен-Женевьев-де-Буа, в моем списке значилась проституточья улица Сен-Дени. Сейчас там не очень интересно, почти пустынно: СПИД нанес сокрушительный удар по злачным центрам Ев­ропы и Америки. Впал в ничтожество Провинс-таун на Кейп-Коде, гей-столица Восточного по­бережья США, где мне случилось наблюдать огромный зал танцующих под оркестр мужских пар, шер с машером. Опустела нью-йоркская Кристофер-стрит, выходящая к Гудзону, где на деревянных причалах лежали на солнышке в об­нимку голые по пояс мужчины, не ведающие, что где-то в Африке зеленые обезьяны уже собира­ют для них по джунглям иммунный дефицит. Поскучнела сан-францисская Кастро-стрит: муж­ские пары в обнимку еще прогуливаются, но нет уже тех дивных нарядов, вроде кожаных джин­сов с круглыми вырезами на ягодицах. СПИД поразил прежде всего мировое гомосексуальное сообщество, но рикошетом ударил по всей сексек­суальной индустрии, лишив города одной из их ярких красок. Сократились и стушевались квар­талы с сидящими в витринах девочками в Ам­стердаме и Антверпене. Ослабел порнотрафик на гамбургском Риппербане. На 42-й в Нью-Йорке вместо массажных салонов и "актов на сцене" — кинотеатры и магазины. Зато оживилось само­летное сообщение с Юго-Восточной Азией, где пока еще не боятся ничего, кроме цунами.

Нет и тени былого великолепия на Сен-Дени. В 79-м проститутки стояли, как почетный кара­ул, по обе стороны улицы в метре-двух друг от друга на протяжении нескольких длинных квар­талов. Не для красного словца Сен-Дени у меня поставлена в один ряд с объектами из путеводи­теля: я пришел туда за увлекательным и, как ока­залось, поучительным зрелищем. Никогда преж­де не видал — а теперь уже никогда больше не увижу — такого разнообразия лиц, фигур, одежд, манер. Словно какой-то режиссер, одержимый идеей мультикультурализма, расставил женщин вдоль стен. Понятно какой: спрос. Помню чер­ных, коричневых, желтых, розовых и белых. Уса­тых брюнеток и молочных альбиносок. Горбу­нью лет семидесяти. Юное созданье в детском ситцевом платье. Необъятную толстуху в трусах и лифчике. Одноногую блондинку на костылях. Плечистую дылду в форме морского пехотинца. Очкастую училку с книжкой в руке. Карлицу в сомбреро. Из гигантского сексуального супер­маркета никто не должен был уйти обделенным.

Вдоль пестрого караула чередой шли не ме­нее разнообразные водолазы — в поисках той, которой "нужен именно такой". Надежда светит всегда и каждому.

Картина, зеркальная по отношению к уфляндовскому сюжету. Какая-то странная, почти безоб­разная, но раздражающая именно своей похоже­стью карикатура. Потребительский мужской и жалостливый женский миры диковинно сходят­ся во множественности вариантов, в бесцере­монности запросов и безотказности откликов. В надежду на любовь — любую любовь! — нужно верить.

Добрый Уфлянд всем нам, самым из нас от­вратительным и скользким, дает шанс. Раскол­довывает секрет женско-мужских отношений: для каждого "несомненно есть на свете" некто, надо только выучиться ждать, надо быть спокойным и упрямым, как пелось в песне той эпохи. Это все про настоящую любовь.

Чистая эротическая лирика Уфлянда тем бо­лее убедительна, что предельно проста. Из на­бора прозаизмов ("уже давным-давно замечено" и т. п.) получается подлинная беспримесная по­эзия. Кажется, будто о нем написал Пастернак: "Когда кто-нибудь откроет рот не из склонности к изящной словесности, а потому, что он что-то знает и хочет сказать, это производит впечатле­ние переворота..."

Уфлянд и произвел переворот в 50-е: так прежде не писали. Так и сейчас не пишут. Он та­кой один. Уфлянд не ставит экрана между собой и текстом, между текстом и читателем. В нем все ясно, разгадывать нечего. И в том, что нет загад­ки — тайна.