Дирижер

Дирижер

Дирижерство — темное дело.

Н. А. Римский-Корсаков

Да… Тут есть некоторая проблема.

Дело в том, что отношения дирижера и оркестрантов часто строятся несколько антагонистическим образом с поправкой на особенности субординации. Что по здравом размышлении может показаться странным, потому что они вместе делают одно и то же общее дело, к тому же относящееся к духовной сфере. Изредка даже к высокодуховной, если повезет обеим сторонам.

Проблема и особенность дирижерской профессии отчасти заключается в том, что в ней дистанция между самозванцем и профессионалом велика как нигде. Но при этом не всегда очевидна слушателю.

Но поскольку эта книга посвящена хорошим музыкантам, то и дирижеры у нас тоже будут хорошие.

Маленький эксперимент

Мастер-класс Геннадия Николаевича Рождественнского.

Дирижерский мастер-класс — штука довольно интересная. Приезжает известный маэстро — в нашем случае это были такие мастера, как Г. Рождественский, В. Понькин и Й. Панула — замечательный финский дирижер и педагог. Они привозят с собой учеников — будущих дирижеров с полным набором хорошо знакомых дирижерских недостатков. В дальнейшем в дополнение к этому у многих из них разовьется и скверный характер.

А пока им предлагается двадцать минут поработать с настоящим оркестром. Это действительно нелегкое испытание, но, поскольку мастер-класс продолжается несколько дней, у них будет возможность повторить этот аттракцион несколько раз.

И вот молодой дирижер за пультом. Рядом, комфортно устроившись в кресле и положив ногу на ногу, с благостной улыбкой сидит Геннадий Николаевич. Оркестр, как обычно, играет, потому что ему уже давно до лампочки, кто там дирижирует и есть ли там кто-нибудь вообще. После успешного выступления второго своего ученика маэстро Рождественский обращается с краткой речью к оркестру. Пользуясь тем, что его студенты не понимают по-русски, он благодарит музыкантов за прекрасное исполнение мировой классики и просит все-таки играть по руке, потому что иначе эти (следующее слово он деликатно опустил ввиду его международного звучания) так никогда и не узнают, что ничего не умеют.

Мы, естественно, с удовольствием пошли навстречу пожеланию заказчика. Результат превзошел самые смелые ожидания. Улыбка Рождественского стала еще шире и обаятельнее.

Зачем он вообще нужен?

Музыкант, у которого спросили, чем будет дирижировать весьма известный маэстро, ответил:

— Хотите знать, чем он будет дирижировать? Понятия не имею… А мы будем играть Пятую симфонию Бетховена.

Ш. Мюнш. Я — дирижер

Московский оркестр «Персимфанс» (Первый симфонический ансамбль), просуществовавший с 1922 по 1932 год, был основан на идее равенства, братства и коллективной ответственности. То есть без дирижера. Что в принципе, как выяснилось, возможно. Но неудобно. Потому что требует гораздо больше времени для получения искомого результата. Да и коллективное усредненное творчество…

Исторически (и чисто системно) понятно, что при больших количествах музыкантов — а это может быть и церковный хор, и опера, и инструментальный концерт — какой-то координатор должен быть. Эту роль выполнял солист (часто он являлся и композитором), в опере с учетом значительной роли клавесина — клавишник, а позже скрипач, концертмейстер оркестра. Дальше все пошло по накатанному кибернетикой пути: система усложнилась настолько, что для ее дальнейшего успешного функционирования потребовался специалист, освобожденный от исполнительства. Окончательно это стало понятно в эпоху Бетховена, а дальше понеслось по экспоненте. Эпоха романтизма не обошла своим вниманием такую экзотическую фигуру, как дирижер, тем более что магическое действо артиста, рождающего музыку, которая звучит, повинуясь только пассам этого медиума, вполне органично вписывалось в контекст тогдашнего отношения к художнику как к Творцу. Видимо, сочетание взглядов романтически настроенной публики и реальных потребностей быстро усложняющейся музыки и дало мощный импульс к выделению дирижера из чисто исполнительской сферы в сферу героико-мифологическую. Тем более что если то, чем занимаются исполнители на музыкальных инструментах, относительно понятно, то уразуметь, что делает этот волшебник с палочкой, может не каждый. А иногда и вовсе никто.

Настоящий дирижер — это не просто музыкант-исполнитель. Он, конечно, должен обладать дирижерской техникой, но кроме этого он и педагог, и психолог, и исследователь, и экстрасенс.

Мы с коллегой как-то вспоминали о работе с Евгением Владимировичем Колобовым. «Играли Реквием Моцарта. Представляешь, — говорит, — играю и обнаруживаю, что плачу». Такого просто дирижерским жестом не достичь. Для этого требуется еще какая-то более высокая форма коммуникации. Вот такая «астральная» сущность дирижера и есть мечта оркестрового музыканта.

Дирижер работает с развернутой во времени формой, и собрать в единое целое, к примеру, сорокаминутную симфонию — это уже большой концептуальный подвиг. Притом что реализует он это не лично, а посредством вовлечения в процесс чуть ли не сотни индивидуумов. В общем, он должен уравновесить собой целый оркестр. И в течение нескольких репетиций собрать мощную симфоническую конструкцию.

Дирижер как минимум должен знать, чего он хочет, а как максимум уметь показать это. Про флюиды молчу: они либо есть, либо их нет. Либо не долетают.

Немножко психологии…

Я, конечно, понимаю, что для дирижера появление за пультом в новом для него оркестре — безусловно, стресс. Похожие эмоции, по идее, должен испытывать дрессировщик, входящий в клетку с макаками, — сожрать не сожрут, но помнут основательно. Естественно, он начинает самоутверждаться, обозначая жестом и словом, кто здесь главный. Что, по сути своей, бессмысленно, поскольку музыканты уже с первых минут видят, с кем имеют дело. А кроме того, они по природе своей не агрессивны, и те несколько случаев, когда дирижеров все-таки били, исключительно на совести этих дирижеров. Это подтвердит любой оркестрант. Без малейшего намека на сочувствие.

…и романтика взаимоотношений

Хотя в отношении настоящих дирижеров оркестранты в своем уважении доходят до обожания.

Кстати говоря, мировая известность дирижера или, наоборот, отсутствие его среди знаменитостей далеко не всегда отражают реальное положение дел. Иногда дирижер просто в силу каких-то причин, не имеющих отношения к профессии, оказывается не на слуху. В этом плане оперный или балетный дирижер (а там есть своя очень сложная специфика) оказывается в заведомо проигрышном положении по сравнению с симфоническим, который творит чудеса непосредственно на глазах публики (при этом понимание выражения «творит чудеса» у публики и оркестра может быть диаметрально противоположным).

Труднейшая профессия

Я оставлю за скобками творческую составляющую дирижерского процесса, потому что, как удачно отметил Н. А. Римский-Корсаков в эпиграфе, это дело темное, и, как оно работает и чем достигается, я не знаю. Точным жестом и улыбкой Рождественского, минималистскими движениями Мравинского или одним взглядом Бернстайна.

Дирижер каким-то загадочным образом должен передать свое понимание творческого замысла композитора не просто оркестру, но через оркестр — слушателю. Если даже подойти к процессу чисто технократически, то видно, что объем обрабатываемой дирижером информации огромен, — с этим вы в первом приближении уже знакомы, прочитав о том, как устроена партитура. И это уже немало. Если в некоторых случаях, как, например, в Радецки-марше И. Штрауса, достаточно запустить процесс и можно спокойно уйти со сцены, вернувшись в самом конце, то, скажем, в опере все значительно сложнее. Я даже не говорю о постоянных изменениях темпов и характера музыки. Там идет процесс сложнейшей координации оркестра, солистов, хора. Постоянное принятие решений нон-стоп: идти ли за солистом, вдруг изменившим темп, и попытаться его догнать всем оркестром или, наоборот, играть как играли, а через несколько секунд властным жестом показать заплывшему Фальстафу, куда втыкать следующую реплику. Попытаться отогнать в сторону героиню, которая перекрывает обзор умирающему тенору, — а как ее отгонишь, если она стоит спиной к дирижеру, а умирающий тенор отползти в сторону уже не может и держит последнюю в жизни, уже неподконтрольную дирижеру фермату. А тут еще и хор мельтешит. И если вдобавок трубы вступят на такт раньше…

В балете, между прочим, тоже непросто. Вы имеете дело с физическими телами, подчиненными законам механики. И как бы балерина ни хотела сплясать, ориентируясь на дирижерский жест, приземлиться раньше, чем это описано законами баллистики, она не в силах. И тут дирижер должен работать на нее. А как рассчитать темп для наматывающей фуэте балерины, чтобы фраза оркестра закончилась точно в конце ее тридцать второго оборота? Или совпасть с гигантскими прыжками танцовщика по сцене? Подождать с последним аккордом, пока принц шваркнет Одетту или Одиллию на пол, еще не так сложно — упала, вот вам и аккорд. Но в процессе танца, когда музыкальный темп определяется численными соотношениями в области потенциала икроножных мышц и сил тяготения и инерции, уверяю вас, очень непросто. Вплоть до таких, казалось бы, неочевидных вещей, как начало номера: ножка балерины пошла — извольте начинать, в воздухе она оркестр уже ждать не сможет.

И, между прочим, вот у кого совсем нет пауз, так это у дирижеров.

Возвращаясь в оркестр

Работать с настоящим дирижером — огромное счастье и кайф. Когда перед тобой настоящий профессионал и музыкант — видно сразу и чувствуется сразу. Когда перед тобой Рождественский или Понькин, тебе в принципе не удастся сыграть не то или не там. Когда дирижировал Колобов, ты понимал, что хуже, чем гениально, ты играть не имеешь права, это невозможно. Геннадий Николаевич Рождественский очень точно сформулировал, что задача дирижера — заставить музыканта ХОТЕТЬ играть лучше.

Когда перед тобой дирижер, который тебя ведет и предлагает решения лучше твоих, ты ему благодарен, потому что ты опять в музыке.

Ведь каждый оркестрант мечтает о прекрасном принце. Особенно если вместо этого имеет дело с Карабасом-Барабасом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.