Куда и как идем в изучении мозга человека

Куда и как идем в изучении мозга человека

С какого времени отсчитывать изучение механизмов мозга человека? Можно ли принять за точку отсчета сеченовские рефлексы головного мозга? Конечно, можно, но в этом случае придется говорить об очень медленном развитии этого направления. Да и было ли собственно развитие? Были исключительной важности открытия на этом пути, направление двигалось скачками и сильно буксуя. Сеченов – Павлов – Бехтерев – начало объективного изучения высшей нервной деятельности, психических явлений. Без проникновения в «черный ящик» – мозг – по входу и выходу. В.В. Правдич-Неминский в 1913 г. впервые зарегистрировал электрические потенциалы мозга животных, назвав их электроцереброграммой. В 1929 г. немецкий электрофизиолог и психиатр Г. Бергер впервые зарегистрировал биоэлектрическую активность головного мозга человека методом, названным им электроэнцефалографией. В клинике этот метод остался как один из важнейших функционально-диагностических приемов.

В изучении высшей нервной деятельности ЭЭГ на крошечный шажок позволила продвинуться в глубь «черного ящика», точнее, скользнуть по его внутренней поверхности. Хорошо организованное международное исследование вопроса ничего принципиального в ЭЭГ при условнорефлекторной деятельности не обнаружило[22]. Так, игра синхронизации и десинхронизации биопотенциалов. Проведенные в разных странах по единому плану работы реально задержали дальнейшее развитие поисков в этом направлении. Исследований ЭЭГ с применением условнорефлекторных и психологических проб стало намного меньше – что за радость идти дорогой в никуда? Лишь развитие компьютеризации определило волнообразность затухания и вновь активации этих работ.

О клинико-психолого-анатомических параллелях, показавших, как известно, функциональную структурированность мозга, говорилось очень много, в том числе и мной. Однако к тому, что будет излагаться далее, эта линия имеет лишь косвенное отношение. В истории физиологии мозга человека здесь следует упомянуть работы канадского ученого У.Г. Пенфильда, проводившего стимуляции мозга во время операций и наблюдавшего при этом раздвоение сознания. Причем и одно и другое сознание состояло из связных картин настоящего и прошлого. Все это более или менее важные, более или менее определяющие вехи в развитии физиологии мозга человека. Можно назвать еще взрывную волну изучения вызванных потенциалов, прочно обеспечивающую включающимся в эти исследования повышение «индекса цитируемости».

Настоящим началом нейрофизиологии человека следует считать, по-видимому, применение инвазивной техники (вживленных электродов) на основе компьютерного стереотаксиса, использование комплексного метода исследования мозга при необходимой компьютеризации физиологических показателей. Более тридцати пяти лет назад, в самом начале 60-х годов текущего столетия, больным с различными хроническими заболеваниями центральной нервной системы начали вводить в мозг тонкие золотые нити по расчетам, которые обеспечивали не просто точное попадание в заданные клиническими соображениями структуры мозга и их зоны, но и в течение секунд (ЭВМ!) и, кроме того, позволили развести во времени на сколь угодно далекое расстояние травматическую процедуру рентгеноконтрастных исследований[23] и самой операции.

В этом заключалось первое важнейшее отличие новой («нашей») инвазивной техники от предшествующей. Вторым, и также важнейшим, отличием стала регистрация всего спектра физиологических показателей мозга (комплексный метод), всех языков многоязыкого мозга с этих же электродов, что позволило далее в сопоставлении с поведенческими, клиническими и биохимическими процессами в мозге выбирать наиболее адекватные задачам методические субкомплексы. Здесь отличием от предыдущих работ было своеобразное уважение к мозгу, попытка подстроиться под его языки, а не пытаться с помощью одного языка (чаще всего ЭЭГ) получить сведения о мозговых коррелятах всех проявлений организма человека.

Так, например, при изучении эмоций наиболее адекватным субкомплексом явилось сочетание «старого» приема – электрической стимуляции – и регистрации различных форм сверхмедленных физиологических процессов. Регистрация импульсной активности, разрядов нервных клеток, в этом случае применяясь эпизодически, предоставила данные совершенно исключительного интереса, но частного значения. В физиологии состояний (в том числе и эмоциональных) прекрасным приемом оказалась полиграфия – запись всех возможных показателей жизнедеятельности организма, ЭЭГ и обязательно – тех же сверхмедленных процессов как основного элемента системы обследования. В нейрофизиологическом изучении собственно мыслительной деятельности главенствующую роль играет прямая точечная регистрация импульсной активности нейронов и нейронных популяций с последующей компьютерной обработкой. Это – только некоторые примеры. Естественно, на основе комплексного метода возможна организация и других целенаправленных субкомплексов. Важно то, что сделана была попытка – и она оказалась удачной – приуроченно к морфологическому субстрату изучать материальный базис так называемых идеальных процессов.

В других главах данной работы показано, что? именно в этом направлении сделано и где поиск остановился, какие решения принципиально возможны на основе уже существующей сегодня техники. Если признать, что биохимия – язык физиологии, то следует подчеркнуть, что сейчас уже существуют приемы прижизненного изучения мозговой нейрохимической динамики. Мои грустные слова о том, что прижизненная биохимия – все еще больше мечта, чем реальность, сказанные в 70-х годах, к счастью, устарели. Нейрофизиология должна выйти – и уже выходит – за рамки суммарных частотных показателей, постстимульной гистограммы и в сочетании с данными ПЭТ и на их основе несомненно расширит наши знания о мозговом обеспечении самых разных процессов.

Окажется возможным, обнаружив с помощью ПЭТ жесткие звенья мозговых систем обеспечения различных видов мыслительной деятельности, исследовать в соответствующих клинических ситуациях нейронную организацию этих звеньев, так редко обнаруживаемых без помощи этой новой техники. Именно в жестких звеньях важно будет использовать для изучения реорганизации нейронной активности не только частотный показатель – постстимульную гистограмму, но и варианты новой техники исследования – так называемый компонентный анализ (латентность разрядов versus частота в бине в форме амплитудного показателя), кстати, обещавший больше, чем пока еще дающий сейчас. И, конечно, разрабатывать новые приемы отведения и анализа импульсной активности нейронов. И поскольку именно в этом случае будут изучаться необходимые звенья, важнейшие для работы системы, все же есть надежда приблизиться к дальнейшей расшифровке мозгового кода обеспечения мыслительных процессов – основной задаче важнейшего прорыва в проблеме «Мозг и психика».

Одна из весьма вероятных трудностей на этом пути будет заключаться в невозможности по медико-этическим соображениям одновременного исследования с помощью инвазивной техники ряда жестких звеньев системы или одновременно жестких и какого-то числа гибких звеньев. Более чем вероятно, что при функционировании системы происходящее в ее звеньях носит комплементарный характер, и потому в каждом из звеньев вряд ли обнаружится что-то достаточно значимое для полной расшифровки кода.

Хотя… Дорогу осилит идущий. Поработаем – узнаем.

И все же вряд ли полный код обеспечения мыслительных процессов будет раскрыт только за счет импульсной активности нейронов и нейронных популяций. Вряд ли молекулярные события в клетке и на ее мембранах не привносят важнейшего вклада в процессы кодирования в мозге. А если это так, решение задачи лежит не только в сфере прижизненной физиологии и биохимии, но и в наиболее тонкой ветви биохимии – биологии молекулярных процессов…

По-видимому, этот путь, сейчас еще не реализованный, не должен считаться закрытым навсегда. Технические решения, иные, чем в позитронно-эмиссионной томографии, уже вызревают, в том числе, возможно, в рамках фотонной техники.

Однако техническая мысль, технологические решения, какими бы определяющими они ни были, – это одна сторона вопроса. Как-то в разговоре со мной Грей Уолтер, один из самых ярких ученых в области нейрофизиологии человека, спросил, что у меня в лаборатории продвигает исследования вперед: новый прибор, новая техника (в более общем виде) или новая идея? Я ответила – не «или», а «и». И то и другое. И новая техника, и новая идея.

Прошло время, и если бы мне снова был задан тот же вопрос, я бы ответила примерно так же. Но именно сейчас, в период расцвета технических решений, я подчеркнула бы важность новых идей и для наиболее рационального использования новой технологии, и для формулировки задач технологам, инженерно-техническому разуму, для того чтобы в этом симбиозе обеспечить новые прорывы в познании мозга.

Новые идеи… Может быть, и новая идеология? Возможно. И это особенно важно для нас. Необходимо сохранять разумное отношение к материальному базису явлений, вести целенаправленный и все более глубокий поиск в его расшифровке. И в то же время попытаться определить для себя, не загоняя все в «железобетонное» ложе материализма, что же такое идеальное. Мы знаем из трудов классиков материализма, что мысль – идеальна. И именно мы, материалисты, не даем себе труда понять – нет, даже задуматься над тем, что же это такое – идеальное.

Надо сказать, что базирование нашей биологии на примитивном материализме привело к тому, что мы, по существу, работали в рамках коридора, ограниченного невидимой, но очень колючей проволокой. Даже попытки расшифровки кода обеспечения мышления, вполне материалистические, как теперь признают и оппоненты, встретили поначалу штыки «материалистов», идея которых сводилась к тому, что нельзя узнать код идеального. Но ведь мы искали код материальной базы идеального, что далеко не одно и то же. И все-таки – что такое идеальное? Что такое мысль? Получается, с точки зрения материалистов, – ничто. Но ведь она есть! Я думаю, приспело время хотя бы поставить вопросы, на которые сегодня трудно или даже невозможно найти ответ, для будущего нашей науки. И первый вопрос – я его снова и снова повторяю, – что такое идеальное, что такое мысль?

В рамках ограничений действительно механистического материализма все, что непознаваемо сейчас и трудновоспроизводимо, не существует. Просто не существует, и все! Гипноз и внушение, хоть и неизвестно, что это такое, – особенно внушение без слов, – существуют, они воспроизводимы. Психотерапевт показывает внушение без слов с удивительной легкостью в унизительных для человеческого достоинства экспериментах на стадионе в Киеве и в других крупных городах. И во время поначалу казавшихся очень нужными лечебных сеансов. Внушение без слов, т.е. передаваемая на расстояние мысль – давайте назовем все своими именами, – приводит к такому обезболивающему эффекту, что бодрствующие, а не находящиеся в гипнотическом сне люди не морщатся от каблука «психотерапевта» – сильного удара по их стопам, пальцам их ног, т.е. по довольно чувствительным зонам. Делалось это без какой бы то ни было словесной команды. Констатация: «Я внушил им всем обезболивание без слов» – прозвучала уже после этого первого эксперимента. Как передается такая команда без слов? Как идеальное – мысль, мысленная команда – приводит к такому результату? Что и как слышат «подопытные кролики» – люди на стадионе? Я сама видела телевизионную запись сеанса на киевском стадионе. Зрелище малоприятное… но куда денешься от фактов?

Так и слышишь: а не сговорились ли испытатель с испытуемыми, а не шептал ли он им что-нибудь? Для того чтобы поверить в происходящее, надо было видеть, это теряется при рассказе. И то, что происходило далее у нас в клинике, – тоже. Добровольцы на сеансе – люди, зачастую не слишком эмоционально сбалансированные личности. Мои сотрудники видели их далее в клинике, объективно регистрировали у них динамику физиологических и нейрохимических показателей. Кроме упомянутых испытуемых сеансам психотерапии, уже с лечебной целью, подвергались больные с органическими заболеваниями нервной системы. Внушение, в данном случае словесное, могло делать на несколько часов и более практически здоровыми больных с тяжелым паркинсонизмом! Тех, у которых снять симптомы лекарственной терапией не удавалось.

Нет, я не защищаю и не хочу оправдывать этого психотерапевта. Врач должен всегда оставаться врачом, чего, к сожалению, в этом случае нет. Я защищаю факт, который так легко опровергается видящими и не видящими его. Но с такого рода ситуациями по другим поводам я встречалась, и они приводятся в настоящей работе.

Какое чудное яблоко упало в саду Ньютона! Ведь падали же они бесконечно и в других садах и странах – яблоки должны падать. Но Ньютон увидел за яблоками событие, закономерность… И яблоко превратилось в чудо – превратилось вместе с решением Ньютона. Если бы они, яблоки, не падали так часто!.. Уж очень простенькое событие – падающее яблоко, здесь и шарлатанам негде найти экологическую нишу.

А что вообще с чудесами? Неистребимая вера человечества в чудеса и таинственные явления может расцениваться как детская погоня за мечтой, синей птицей Метерлинка. А может быть – и как стремление человека и человечества понять мир во всей его действительной полноте, во всем его удивительном многообразии!

Проясняется тайна Бермудского треугольника, и он, еще не потеряв полностью оболочки тайны, потихоньку переходит в ряд материальных явлений. С большим трудом удалось В. Касаткину издать свою книгу о сновидениях, многие из которых можно было расценивать как вещие, но которые по своему генезису были жестко детерминированы процессами, нередко не осознаваемыми в бодрствующем состоянии организма. Книга выдержала второе издание и переведена на другие языки. Но до этого Касаткин долго боролся за свою вполне материалистическую концепцию этих идеальных явлений. А что, если человек видит во сне с точностью до деталей и лиц события, отдаленные от сна будущими днями и неделями? Что, если не стадионный волшебник ведет диалоге мыслями собеседника? Не всегда, но раза два-три в жизни, встретив собеседника в особом состоянии сознания или сам находясь в нем. Да полно, всего этого не бывает, это все кажется, кажется, подгоняется, всему этому можно найти вполне материалистическое объяснение – слышится голос скептиков. Да и сколько «алхимиков» вокруг каждого честного факта, сколько шарлатанов! Поневоле поймешь скептиков.

И все-таки… Мы сейчас уже не у подножия вершины по имени «Мозг человека». Мы идем по склонам этого Эвереста. Но чтобы подняться на вершину, нужно не иметь коридора колючей проволоки – в жизни и обожествленной философии – в работе. Какой бы то ни было!

* * *

Кто выполнит эту программу – я или уже не я, – имеет только субъективное значение. И даже если не я, вряд ли стратегия познания будет сильно меняться. Ну, а тактика, конечно, должна быть динамичной в любом случае, ибо наука тем и отличается от реализации ее решений, что самые лучшие гипотезы все же не могут быть детальными схемами. Поход в неизвестное имеет свои особенности, свои законы…

Опыт в области физиологии мозга человека накапливался нами около пятидесяти лет. Здесь использован опыт последних (!) почти сорока лет, когда внимание было сосредоточено на изучении фундаментальных механизмов мозга и их значения для клиники.

Большинство данных, которые легли в основу представленных размышлений, было получено по ходу диагностики и лечения больных с болезнями нервной системы методом долгосрочных вживленных электродов, т.е. в условиях прямого долгосрочного контакта с мозгом. Области для введения электродов выбирались на основе клинических предположений, связанных с характером заболевания. Лечению и диагностике подвергались разные больные, и поэтому электроды соответственно также вводились в разные области (зоны) мозга. Электроды вводились в различные ядра таламуса, стриопаллидарной системы, верхних отделов ствола, в структуры медиобазальных отделов височной доли, в область перегородки, поясной извилины и, наконец, в различные зоны конвекситальной коры. Введение электродов в глубокие структуры мозга осуществлялось с помощью стереотаксического метода, созданного А.Д. Аничковым с сотрудниками и обеспечивающего практически предельно точное попадание в заданные цели. Предварительные и дальнейшие расчеты проводились с помощью компьютера, отсюда и лабораторное название этого стереотаксиса – компьютерный стереотаксис.

Электроды монтировались из 98%-ной золотой проволоки диаметром около 100 микрон в пучки по 6–10 электродов лесенкой – так, что каждый последующий электрод оканчивался выше предыдущего на 2 или 3 мм. Электроды были изолированы нейтральным пластиком – фторопластом-2 – на всем протяжении, кроме активной поверхности. Активная поверхность электродов варьировала от 0,1 до 0,01 мм2, изредка, в соответствии с задачами диагностики и лечения, выходя за эти пределы.

С помощью этих электродов регистрировались все возможные физиологические показатели жизнедеятельности мозга, в том числе и различные показатели с одного и того же электрода, что оказалось возможным благодаря применению полиэлектронейрографа, созданного нашими сотрудниками С.Г. Данько и Ю.Л. Каминским. На сегодня это все еще лучшая возможность для данных целей, для многоканальной записи физиологических процессов мозга и разных показателей с каждого из введенных электродов. В чем прелесть такой возможности, или, проще говоря, зачем это нужно? Дело в том, что доказательства взаимосвязи и взаимозависимости различных биоэлектрических процессов являлись обычно более косвенными и базировались на записях, например, двух видов активности с двух близко расположенных электродов. Получаемые данные были противоречивы: в одном состоянии мозга зависимость улавливалась, в другом – исчезала. Сейчас, с использованием полиэлектронейрографии, такая амбивалентность этих данных не вызывает удивления. Дело в том, что в обычном активном, бодрствующем состоянии физиологическая динамика в мозге очень дробная. На расстоянии в 2 мм (разрешающая способность пучков электродов) регистрируется совершенно различная активность. В некоторых фазах сна, иногда даже в состоянии очень спокойного бодрствования, релаксации, дробность может уменьшаться, мозг как бы начинает оперировать большими блоками – во всяком случае, по показателям электроэнцефалограммы и сверхмедленных физиологических процессов. В этих-то условиях и была ранее показана зависимость, например, разрядов нейронов от фаз электроэнцефалограммы. В наших исследованиях, естественно с применением гораздо меньших усилий, была показана зависимость импульсной активности нейронов от различных видов сверхмедленных физиологических процессов. Эти данные приводятся нами в статьях и монографиях.

Основой того, о чем рассказано в этой книге, явилась, однако, не просто регистрация различных физиологических процессов из разных зон мозга, а регистрация наиболее адекватных задаче процессов или их сочетаний при реализации изучаемой задачи. Такого рода рабочие комплексы легко выбирались тогда, когда была проведена определенная исследовательская работа с тем, что мы называем сейчас комплексным методом исследования мозга, включающим в себя регистрацию всех возможных физиологических процессов организма во время реализации различных функциональных проб и при электрических воздействиях через вживленные электроды.

Проведение такого рода исследований позволило формировать адекватные рабочие комплексы, т.е. регистрировать наиболее адекватные задаче физиологические показатели и формулировать саму задачу таким образом, чтобы возможность последующего извлечения информации оказывалась оптимальной.

В некоторых случаях адекватный физиологический показатель был ясен заранее. Так, очевидно, что для исследования мозгового обеспечения мыслительной деятельности самым целесообразным было использование наиболее быстрых процессов мозга. Однако и в этом, очень ясном, случае, в том, что касалось психологических заданий, было трудно решать вопрос на основе уже известных из психологической литературы тестов: они могли «не укладываться» в необходимое время и т.д., и т.п. В других случаях специально подбирались и физиологические процессы, и пробы.

Всегда, когда это было необходимо – или хотя бы целесообразно, – проводилась последующая компьютерная обработка результатов. За долгие годы было исследовано более десяти тысяч зон мозга, причем исследования каждой зоны проводились многократно. Отсюда следует, что все, о чем здесь написано, базируется на достаточно большом материале.

Многолетний опыт изучения организации механизмов мозга на основе инвазивной техники действительно много дал для понимания работы мозга. В то же время именно инвазивная техника, с ее тончайшими возможностями изучения микромира мозга, может быть невероятно обогащена, если с помощью приемов пространственного анализа функциональной организации мозга будет обрисована его макрокартина, проведено макрокартирование мозга.

В изучении функциональной организации и механизмов мозга большое место будет занимать нанесение «рисунка» на белые пятна в мозге и одновременно выяснение пространственной организации мозгового обеспечения мышления. Деятельность мозга человека, конечно, не исчерпывается мышлением. Но можно ли говорить, что изучается именно мозг человека, если не изучается человеческое мышление?

Уже сейчас в мире широко развернулись исследования, в которых представлены результаты макрокартирования с помощью неинвазивной техники и, в частности, позитронно-эмиссионной томографии применительно к мыслительной деятельности. Их количество далее будет, по-видимому, увеличиваться, но переход количества в качество в познании мозга произойдет не за счет простого увеличения числа таких работ.

Очень важной позицией будет исследование нейрохимической организации мозговых зон, вовлекающихся в обеспечение мыслительной деятельности. Это осуществимо и будет проводиться с помощью той же ПЭТ. Здесь предполагаемые результаты должны быть и важны, и интересны, и далее легко практически приложимы. Действительно, представим себе расшифровку медиаторной нейрохимии звеньев физиологической системы обеспечения мышления или определенных форм мыслительных процессов. При нарушениях этих процессов клиника может получить не приблизительные, а вполне четкие ориентиры коррекции нарушений. Такого рода результаты простимулируют создание нового класса (классов!) лекарственных веществ и т.д., и т.п. Таким образом, будет получен ответ не только на вопрос где, но и частично на вопрос: за счет чего реализуется мышление? Но – не на вопрос: что именно происходит, что определяет саму сущность возникновения и течения мыслительных процессов?

По другим поводам уже говорилось, как важно именно в этом случае найти связующее звено между неинвазивной и инвазивной техникой, в частности, в форме создания психологических тестов, пригодных для использования в обоих случаях, или хотя бы вариантов тестов, в сопоставлении преследующих одну и ту же цель. Например, изучение процессов распознавания образов, организации чтения, оценки синтаксиса, орфографии, семантики, краткосрочной и долгосрочной памяти, счета и т.п. Но пока что не просматривается время, при котором эта задача перестает быть самостоятельной, отдельной, и прежде всего в связи с различием не только пространственного, но и временного разрешения методик.

Итак, представим себе (об этом тоже уже говорилось выше), что ПЭТ выявит зоны коры головного мозга и подкорки, ответственные за различные виды мыслительной деятельности, и уже получены сведения о медиаторном обеспечении соответствующих зон. Что и как может добавить к этому инвазивная техника?

Во-первых, нужно подобрать клинические ситуации, в которых введение электродов в такие зоны, пусть даже краткосрочное, будет медицински целесообразным и оправданным. И во-вторых – и это очень, очень важно (!), – ПЭТ высветит прежде всего командный, жесткий аппарат системы обеспечения соответствующей функции. А с этим жестким аппаратом нужно быть особенно осторожным! Выше уже говорилось, что на моей памяти введение мандрена в речевую зону во время операции в Нейрохирургическом институте им. Поленова с целью прощупывания опухоли вызвало необратимую (тогда!) афазию. Сейчас с ней, вероятно, можно было бы справиться. А вдруг нет? Следовательно, в тех случаях, когда задачей явится исследование корковых жестких звеньев системы обеспечения мышления, предпочтительнее окажутся поверхностные, а не погружные электроды.

И так как речь пойдет действительно уже о расшифровке нейронных преобразований, связанных с реализацией мыслительной деятельности, электродная система должна будет обеспечить получение не только обычной импульсно-частотной, но и интервальной постстимульной гистограммы. Выявление и последующее изучение именно жестких звеньев системы обеспечения деятельности мозга дает основания надеяться, что будут получены нейрофизиологические данные большой информативности.

Высветит ли ПЭТ гибкие, переменные звенья системы? A priori на этот вопрос нельзя было ответить.

На сегодня уже ясно, что с помощью ПЭТ удается обнаруживать гибкие звенья мозговых систем. Однако пока еще невозможно выявлять участие в обеспечении мыслительной деятельности микроучастков мозга и, конечно, значение этого участия. Поэтому микрокартирование имеет не только «подготовительную» для последующего сопоставления с данными ПЭТ, но и самостоятельную ценность и должно проводиться и далее.

И все же до каких приблизительно пределов можно рассчитывать на прогресс в познании мозговых механизмов мыслительной деятельности при взаимообогащающем изучении проблемы с помощью инвазивной и так называемой неинвазивной техники? Полагаю, что будут получены, хотя и не сразу, близкие к исчерпывающим сведения о пространственном аспекте систем обеспечения мыслительной деятельности. С помощью направленных исследований, по-видимому, окажется возможным уточнить разницу пространственной организации систем у разных лиц и систем, обеспечивающих различные виды мыслительной деятельности. Целесообразность такого рода исследований определяется среди ряда причин прежде всего существованием известных оснований предполагать, что не только гибкие звенья мозговых систем формируются в процессе онтогенеза. И в формировании жестких звеньев по крайней мере некоторых мозговых систем генетическое анатомическое предрасположение (а не диктат, как в отношении сенсорного и двигательного обеспечения) не абсолютно. Иными словами, в определенных зонах коры и подкорки могут развиваться жесткие звенья систем обеспечения мыслительной деятельности, но всегда ли они в них развиваются, еще предстоит уточнить…

В предлагаемом методическом взаимодействии окажется возможным уточнение функциональной роли различных звеньев систем. Кроме того, в ходе исследований вполне реально сравнение различных аспектов нейронной реорганизации жестких и гибких звеньев. Естественно, все это будет существенным шагом вперед в проблеме «Мозг и мышление».

Чего же все-таки и в данном симбиозе, по-видимому, не удастся достичь? В первую очередь следует сказать о том, что проникновение в глубины нервного кода мышления в этом случае окажется весьма относительным. Рассматриваемый методический комплекс в этом плане малоперспективен. Иными словами, по результатам предполагаемых исследований вряд ли удастся без дополнительной информации судить о содержании мыслительной деятельности. Известное приближение здесь может произойти благодаря расширению методов анализа импульсной активности нейронов, путем сравнения процессов в жестких и гибких звеньях мозговых систем и, наконец, в результате получения полноценных представлений о пространственной организации и реорганизации мозговых систем.

Для того чтобы получить детально расшифрованный код обеспечения мыслительных (а возможно, и различных других) процессов, необходимо дополнение комплекса «ПЭТ – вживленные электроды» еще одной методикой, которой сейчас нет. Речь идет о получении сведений о так называемых молекулярно-биологических процессах, мембранных и внутриклеточных явлениях, уточнении функционального значения каждого из этих событий и выявлении тех, которые для расшифровки кода обеспечения мыслительных процессов явятся комплементарными, вносящими новую, дополнительную информацию. Сейчас кажется, что получение такого рода данных в связи с необходимостью пространственного разрешения той степени тонкости, которая одна и может служить решению вопроса, возможно лишь в инвазивном варианте, своего рода микроварианте, причем строго локальном, местном, без одновременной пространственной картины. Есть, однако, ситуации, и прежде всего открытые нейрохирургические операции, когда возможно контактное микроисследование на сравнительно большой территории мозга.

Когда и как это удастся решить? Думаю, что технический прогресс в исследованиях мозга человека наряду с важностью задачи предопределяет ее решение в обозримом будущем. Но все-таки, вероятно, неполное…

Итак, если резюмировать отношение к вопросу о реальности расшифровки нервного кода обеспечения мыслительных процессов, думается, что она реальна, дело за временем и дальнейшим развитием техники. Хотя…

Привычный наш материализм подскажет нам: если уж это удастся, остановитесь! На свете так много интересного и требующего исследования! Дальше идти будет некуда, дальше – идеальное!! Материальное, лежащее в его основе, могут изучать морфологи, физиологи, биохимики, биофизики и т.д. А идеальное для таких материалистов табу! Вот психологи, психиатры – пожалуйста. Но у них, как известно, совсем другие приемы, они оценивают событие по входу и выходу. Но все-таки, что же такое для диалектического материалиста или просто наделенного кроме идеологии еще и здравым смыслом это идеальное? Ничто? Но «ничто» не может сдвигать горы, строить города, надо или не надо – поворачивать реки, передавать знания – да мало ли что еще делает человеческая мысль!

Что же это такое – идеальное? Трудный и, пожалуй, страшноватый, хотя и вполне закономерный вопрос. Что же в результате всех сугубо материальных и поддающихся изучению сейчас (или тех, что будут изучаться в будущем) процессов в мозге формируется и далее, в свою очередь, формирует жизнь общества? Не только думаю, но верю и надеюсь, что задача изучения сущности так называемого идеального должна быть поставлена. Считайте ее поставленной сегодня. А почему «страшновато»? Да так недалеко и до души добраться, обязательно скажут оппоненты. Не обвиняйте меня, пожалуйста, в идеализме, философы. Идеалисты это те, кто допускает, что горы сдвигает «ничто».

Все, о чем здесь говорится более или менее популярно, прямо или косвенно связано с моим почти полувековым опытом исследований функционирования мозга человека. Не обо всем знании, которое накапливается в результате такого опыта, целесообразно говорить в научных трактатах – этим в первую очередь и вызвано появление данной книги. Не все удалось рассказать и здесь – это вполне естественно связано с желанием сфокусировать изложение знаемого вокруг какого-то стержня. В этой книге таким научным стержнем является физиология эмоциональной и мыслительной деятельности человека и некоторые прикладные аспекты работы.

Важно подчеркнуть еще одно положение. На основе полученных результатов были предложены оправдавшие себя принципиально новые методы лечения. Все это, и все эти годы, находилось в моем поле зрения и проводилось под постоянной моей ответственностью. Это, естественно, заставляло думать о самых разных направлениях огромной проблемы «Мозг» и руководить очень полиморфным по специальностям сотрудников научным отделом. В нем одновременно работали врачи, физиологи, психологи, физики, математики, химики и инженеры. Может быть, все это и определило такого рода обобщение, где не на последнем плане оказалась сама жизнь. Но об этом – дальше.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.