МОЖЕТ ЛИ ПОСТАРЕТЬ ПЛАНЕТА ДЕТСТВА?… БЕЛЫЙ И РОЗОВЫЙ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

МОЖЕТ ЛИ ПОСТАРЕТЬ ПЛАНЕТА ДЕТСТВА?…

БЕЛЫЙ И РОЗОВЫЙ

Обязательно написать: про жасмин и про шиповник. Два куста по бокам дорожки. Каждый вечер мы с Ксюней навещаем их. И они дарят ей от своей июньской щедрости два цветка: белый и розовый. “Добрый вечер, Шиповник! Добрый вечер, Жасмин!”

Не забыть: лукавый смеющийся рот, набитый белыми и розовыми лепестками…

Теперь и у Ксюнчика есть её шиповник и жасмин…

* * *

“Антончик, мне нужно кашку Ксюне сварить. Побудь с ней”.

Ксюня лежит в кроватке и заливается слезами…

О, как не любит она одиночества! Даже пять минут, да где там пять! – даже минута одиночества для неё уже испытание. За те мгновения, что я бегу из комнаты в кухню ополоснуть выброшенную за борт соску, за те коротенькие, почти не ощутимые для меня, взрослого человека, мгновения она успевает:

удивиться – “Куда это мама исчезла?”

испугаться – “Как же я теперь одна без неё?!”

отчаяться – “О, она уже не вернётся НИКОГДА!…”

И, залившись бурными, как Ниагарский водопад, слезами, успевает дойти до таких крайних пределов тоски и безнадёжности, – что, когда я возвращаюсь к ней с соской, я каждый раз застаю ребёнка, который, судя по его виду, оставался один не считанные мгновения – а целую вечность! И всю эту вечность он рыдал и рыдал… И вот я уже здесь, а она смотрит на меня – НЕ ВЕРЯ – и продолжает рыдать… Кажется, что она не видит и не слышит меня в эти первые минуты воссоединения. Она видит и слышит только своё горе…

Она ещё долго живёт в нём. В её глазах – космический испуг и страдание: “Я знаю, знаю, ты всё равно опять когда-нибудь уйдёшь!…”

Доктор Спок советует: “Наберитесь терпения и не обращайте внимания на слёзы”. Правда, он делает оговорку: “Если вы уверены, что с ребёнком всё в порядке”. (Имеется в виду, что ребёнок не голоден и у него сухие штанишки). Доктор Спок предлагает не заходить к крикуну ЧАС! И – уверяет – что через неделю плачи кончатся.

Но, Боже мой, можно ли заткнуть уши и не обращать внимание на дитя, которое так глубоко страдает? А то, что повод для слёз ничтожен, так это вижу лишь я – с колокольни своего возраста. А она, маленькая, не видит. Для неё я действительно каждый раз ухожу НАВСЕГДА. Как бы умираю. И когда я возвращаюсь к ней, она ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не может вот так, сразу же, поверить в это.

И я поступаю не по Споку. Я беру свою немудрую дочь на руки и долго, долго хожу с ней по комнате, и воркую, и мурлычу, разгоняя её страхи, а она, уткнув мокрую мордашку мне в плечо, ещё долго жалуется, обнимая меня испуганными ручонками и вселенскими всхлипами…

Да, может быть, через неделю слёзы и кончились бы. Но – началась бы совсем другая жизнь. И в этой, другой, жизни моя девочка знала бы: “Я в этом мире одна. Кричи не кричи…”

“Побудь с Ксюней”, – прошу я Антона, если он дома. И это счастье, если он дома. Тогда можно не стоять у плиты с Ксюней на бедре, одной рукой обхватив её за талийку, а другой помешивая кашку.

(Потому что висит, висит над нами это угрожающее – “судорожная готовность”. А что такое опасность судорог у младенца в нашем царстве-государстве, где скорая помощь приходит через сорок минут… Страшно подумать.) Я ещё только направилась к двери, а Ксюня (ну, до чего проницательный ребёнок!) уже зашлась в крике… “Антоша, на помощь!” Рокировка: я – на кухню, Антон – к Ксюне.

Плач стихает мгновенно. Это удивительно. Или, наоборот, ничего удивительного? Ведь они, брат и сестра, с одной планеты. И хотя брат ростом почти с папу и говорит баском, всё равно проницательная наша девочка чувствует: ОН – СВОЙ! Он – такой же, как она. Он – Ребёнок! И эта однопланетность действует на маленькую сестру магически. Какой бы неутешной она ни была, – стоит брату отодвинуть шторку, за которой её кроватка, и сказать: “Ксюша, а вот и я!” – всё! слёзы как будто выключили, Ниагарский водопад мгновенно пересох. Зато расцветает улыбка, предназначенная только ему – брату.

Мне, чтобы утешить страдалицу, нужно максимально выложиться. Антон же это делает одним своим появлением. Явлением! Он может всего лишь присесть рядом с ней на тахту, и молчать, и только смотреть на неё, – а она будет заворожённо смотреть на него и вздыхать от избытка чувств. Сколько раз я заставала такую картину: валяются на нашей обширной, с промятыми боками, тахте (много лет служившей Антону батутом), разговаривают глазами – на СВОЁМ языке, и только Ксюшины вздохи, вздохи блаженства – как невидимые наилегчайшие облачка, наполняющие пространство комнаты счастьем…

Вот и сейчас. Смотрит на него и ликует, повизгивая и похохатывая (о, этот Ксюнин хохоток!…) А Антончик к тому же рассказывает! А рассказывает он всегда о вещах удивительных. Сегодня, например: “Слушай, Ксюня, уравнение…” (Брат готовится к экзамену по математике). Сидит рядышком, решает и по ходу дела объясняет что-то Ксюньке из высшей математики. Она – счастлива. “Так смотрит!… – изумляется Антон. – Можно подумать, что понимает”. – “Очень многое понимает”. – “Ну, мамася, не преувеличивай!” – “Я же не о формулах…”

А перед Антоновым экзаменом по литературе пятимесячная Ксения впитывала в себя Лермонтова и Пушкина, и других не менее достойных классиков.

“Печально я гляжу на ваше поколенье…” – гремит в комнате Антонов баритон. Ксюнчик смотрит на брата во все глаза – кругло-кругло! – внимает и – вздыхает…

– Какая прекрасная у вас разница в возрасте! – говорю я.

Они – не возражают.

Такие удивительные и таинственные (для меня, взрослой) отношения у моих деток.

“Она так бурно радуется при виде меня…” – в Антоновом голосе смущение и нежность.

– Она тебя очень любит.

– Да и я её вроде… (“Вроде” – от мальчишеского подросткового стеснения).

* * *

А ведь действительно ещё ребёнок! Хоть и баритон, и усики, и росток – ого-го! И уравнения решает такие, что папочка со своим мехматским образованием не всегда может одолеть.

“Антон, это ты открутил ногу у куклы?” – “Ну, мамася, прости, я же не виноват, что она оказалась такой непрочной!”

“Антон, это ты сгрыз Ксюнькино колечко?” – “Ну, простите, родители дорогие, злодея, я же не нарочно!”

“Антон, это ты…”

* * *

Ксюшина коляска – после общения Ксюши с лиственницей – похожа на лужайку: здесь и общипанная хвоя, и паучки бегают, и даже гусеничка забрела…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.