4. Диджей Суперстар

4. Диджей Суперстар

На втором году обучения Том переехал из общежития в съемный дом. Там жило 12 человек, и они решили разделиться на две группы по шесть соседей. Том поселился в подвальном этаже большого трехэтажного здания на улице Лонгбрук в самом центре Эксетера. Неудивительно, что окружение было весьма артистическое. Вероятно, даже слишком артистическое. Один из соседей, Шон, снимавший любительские фильмы, вспоминает, что, хотя они иногда работали вместе, бывали между ними и разногласия.

«В том доме порой случались забавные вещи, — рассказал Шон в интервью для этой книги. — Я обычно готовил материал для своих фильмов прямо там. Мы доводили друг друга до идиосинкразии! Я бы сказал, что мы с Томом во многом похожи, но я был немного более беззаботным и откалывал разные номера. Мои фильмы и прочие чудачества производили вокруг ужасный беспорядок. Он считал меня просто сумасшедшим. Полагаю, многие думали, что сам Том спятил на почве музыки! Но дело было не столько в музыке, сколько в его характере».

Тем не менее Том был счастлив сотрудничать с соседями в работе над их проектами. Как-то раз Том и Шон посетили расположенный неподалеку городок Даулиш, чтобы сделать очередной фильм для занятий в художественном классе университета, и там едва не попали в ловушку прилива. В другой раз Том спел «10 Green Bottles» («Десять зеленых бутылок») для одного из фильмов Шона. «Здорово, что он был так счастлив участвовать в подобном проекте», — отметил Шон. Совсем не похоже на стереотипный образ напряженного, депрессивного парня!

Остальные жильцы дома регулярно слышали, как Том репетирует у себя внизу, а иногда и как Шон и Том работают вместе. Том по-прежнему экспериментировал и не имел ясного представления о том, какого рода музыкой хочет заниматься. Шон говорит, что в результате получалась смесь альтернативы и дроун-рока вроде Loop или Spacemen 3, плюс вокал в стиле Принса.

Он продолжает: «Мы попробовали джемовать на паре песен, и пока мы играли, у него все время возникали новые идеи, а я подстраивался к нему на гитаре, и в итоге мы соорудили нечто действительно стоящее. Том просто напевал под музыку: „Детка, давай приколемся", — как Прис или типа того».

В художественном классе Том тоже экспериментировал. К концу первого года, вернувшись наконец к регулярным занятиям. Том обнаружил, что администрация закупила множество «Макинтошей». После этого он стал проводить большую часть времени за сканированием образов, игрой с фрагментами текстов. Но даже тогда он чувствовал, что большинство однокурсников сомневается, можно ли вообще рассматривать его занятия как «искусство». Исключением был один из его лучших друзей по Эксетеру, Дэн Риквуд. У него, как и у Тома, было довольно мрачное чувство юмора и та же зацикленность на темах войны и катастроф. В разговоре с Крэйгом Маклином из «Observer» он вспоминал Тома как «напыщенного, раздражительного — такого, с кем я мог работать вместе!». Позднее, под именем Стенли Донвуд, Дэн разработал в сотрудничестве с Томом почти все визуальные произведения для Radiohead.

«Думаю, моя одержимость ядерным апокалипсисом, вирусом эбола, глобальными катаклизмами отлично сочеталась с тревожными мелодиями Radiohead», — сказал он позже в интервью для веб-сайта «Antimusic». Как и большинство других студентов, молодые люди испытывали ощущение, что остаются аутсайдерами. Том все еще не сумел преодолеть неприязнь к студентам, приобретенную в Оксфорде.

«Меня угнетала необходимость быть студентом, из-за того что вытворяли эти маленькие засранцы, — сказал Йорк в интервью «Q». — Ходить по улицам и постоянно наталкиваться на блевотину, на тележки из магазинов и полицейские ограждения. Просто ад! Ничего удивительного, что все нас ненавидели».

В одном случае эта ненависть обывателей оказалась направлена непосредственно на Тома. Он обычно разгуливал в длинном пальто и стариковской шляпе. Когда группа местных жителей стала насмехаться над ним, Том развернулся и послал им воздушный поцелуй, и они тут же вытащили припрятанные в куртках палки и избили его. Прежде всего, Том попытался избавиться от традиционных студенческих клише. Он выпивал, но не относился к числу тех, кто поглощал по десять кружек пива за один прием, а потом бегал как безумный по улицам, нацепив на голову дорожный сигнальный конус. Мартин вспоминает: «Выпивоха из него был никакой! После полутора кружек засыпал. Таков он был за выпивкой — не болтал, не стремился развлекать окружающих. Он определенно был из тех, кто держался на заднем плане, пока не приходило время выйти на сцену».

Тем не менее в Эксетере Том пережил один из лучших периодов в жизни. Много лет спустя его спрашивали в разнообразных интервью о лучшей вечеринке, в которой он принимал участие, и он вспомнил о хеппенинге на холмах под Эксетером. Они собрались в пабе «Красная корова» и поехали в сторону Дартмура, где в безлунную ночь было темно как в могиле. Ребята шли пешком через болото, пока не добрались до края заброшенного карьера. Тогда кто-то включил свет, и все вокруг стало видно. Они колотили по брошенным автомобилям, пока не расколотили инструменты на мелкие кусочки, а потом в изнеможении отрубились в спальных мешках. Шон тоже вспоминает эту поездку как одно из самых ярких событий за время пребывания в Эксетере.

«В то время в числе хитов была композиция „Info Freako" группы Jesus Jones, и я пытался танцевать под них на неровной почве вместе с Томом и другими друзьями, в окружении телевизоров, по которым шел культовый фильм „Коянискаци"! — вспоминает он. — После этого рейва мы устроили перформанс на прудах карьера и наконец устроились спать под открытым небом, сгрудившись вокруг костра».

По поводу подобных развлечений в Оксфорде Том за пару лет до того презрительно фыркал, но теперь, несмотря на свое устойчивое негативное мнение, он закрутился в вихре студенческой жизни. И все же музыка была для него, как и прежде, важнее всего остального. Он брал с собой на вечеринки гитару, он постоянно сочинял, а его песни вышли на новый уровень. Его вдохновляло новое направление, избранное REM и близкое к классическому песенному звучанию.

«Я обратил внимание на страсть, звучавшую в его пении во время выступлений в студенческом баре, когда услышал, как он исполняет композицию REM „The One I Love", — рассказывает Шон. — Благодаря его манере исполнения я понял, насколько он хорошо поет. Это было по-настоящему эмоциональное выступление — и вокал, и гитара».

Несмотря на то что Headless Chickens по-прежнему были популярны, становилось ясно, что, постоянно практикуясь, Том начинает все больше выделяться даже среди не менее талантливых участников группы. К концу первого года обучения Тома в Эксетере Лора Форрест-Хэй и Мартин Брукс закончили университет и покинули группу, так что на смену им пришли ударник Линдсей Мур и новый басист Энди Хиллз. Вклад Тома заметно возрос.

Джон рассказывает: «Я считаю, что он невероятно талантливый музыкант. Не знаю, доводилось ли вам наблюдать, как он играет на гитаре, но это совершенно потрясающее впечатление, честное слово. Во многих композициях [дебютного альбома Radiohead] „РаЫо Honey" он играет партию акустической гитары».

Среди прочих, Йорк сочинил песню «Stop Whispering», ставшую абсолютным фаворитом в его группе. Но именно в Эксетере он впервые подошел к созданию будущей песни Radiohead — «High And Dry». «В то время все перетекало от одного проекта к другому, мы метались между Разнообразием групп и произведений, — рассказал Джон Маттиас. — и Том постоянно вспоминал прежних друзей. Иногда он говорил: „Эту песню я написал для Джонни" или „Эту песню я сочинил дома вместе со своей группой". Обычно мы репетировали один раз, а потом выступали с композицией на вечеринке или еще где-то. Потом мы долго не встречались, а затем репетировали в общежитии и давали новый концерт. Все было исключительно спонтанно. Но, между прочим, мы играли „High And Dry" еще с Headless Сhiсkens».

Это приведет к путанице в головах фанатов Headless Chickens, когда появится второй альбом Radiohead, «The Bends». Одна из студенток Эксетера того же периода. Эйлин Доран, вспоминает: «Когда я впервые услышала „High And Dry", песня мне очень понравилась» но показалась ужасно знакомой; тогда я подумала, что она одна из тех, что напрямую задевает наши чувства. А потом поняла, что уже слышала ее, и не раз! У меня была видеозапись с ее исполнением, в очень интересной версии. Она немного быстрее, и еще там была такая черная девушка на бэк-вокале, и это придавало версии Headless Chickens особое звучание. Когда они играли „High And Dry", бэк-вокал там был просто замечательный».

Том все крепче верил, что поп-музыка с ее прямотой и безграничными возможностями сулит намного больше, чем самый элитарный мир изобразительного искусства. Хотя Том все еще усердно изучал тексты по английской литературе, он стая задумываться о том, имеет ли смысл оставаться в художественном классе. Помимо всего прочего, у него проста не хватало времени. «Просто поразительно, — говорит Шон. — Он посещал занятия, играл в Headless Chickens, да еще собирался вернуться в Оксфорд, чтобы возродить On A Friday».

Том всегда знал, что ему не хватает художественной техники. «Он не слишком хорошо рисовал, — поясняет Шон. — Он не был силен как академический, традиционный художник. Его больше привлекало аутсайдерское искусство. Искусство, создаваемое нездоровыми людьми или самоучками без привычного профессионального образования. И все это сказалось в тех работах, которые он создавал вместе со Стенли Донвудом. Это „плохо нарисованные", небрежные картинки, но они чудесные. Том просто хотел найти свой стиль. Он был одним из немногих, кто начал использовать компьютеры в искусстве».

«Мне объявили, что я не способен рисовать на уровне художественного колледжа, — признался Том в интервью «Q». — По крайней мере, я тут совершенно честен. Моя главная установка в художественном колледже состояла в том, что нет никакого смысла уродоваться и рисовать такой-то предмет таким-то образом, если можно купить камеру за пару фунтов и все снять. Зачем тратить силы на рисование? Понятия не имею, как мне вообще удалось просочиться в художественный колледж».

Хотя у него всегда было сильное самосознание и чувство цели, именно в Эксетере представления Тома о мире сложились окончательно. Он разочаровался в художественной карьере, решив, что эта область искусства слишком элитарна, что она представляет собой фальшивую площадку для задавак и их богатеньких покровителей.

«Я кое-что делал на компьютере, — говорит он. — Но большую часть времени проводил, похваляясь своим будущим в качестве поп-звезды».

И это не преувеличение.

Мартин рассказывает: «С Томом буквально так и было: „Что ты собираешься делать, когда закончишь университет?" — „Стану рок-звездой". Это буквальная цитата. Помню, как его спрашивали об этом, в качестве дежурной шутки: „Ах, не могу вообразить, а кем же станет Том?"».

Лора тоже помнит такие разговоры про Тома Йорка. «Он был абсолютно убежден, без тени сомнения, что станет рок-звездой, — говорит она. — Для него тут не было вопросов. Он изучал искусство, и многие, кто также занимался изучением искусства, рассматривали это как своего рода карьеру. Но я помню, как все мы разговаривали вечером о наших планах после университета, и Мартин, кажется, хотел пойти в политику, разные ребята имели свои амбиции, но Том просто сказал: „Я собираюсь стать рок-звездой", и я подумала: „Ну точно!" Сегодня, оглядываясь назад, я скажу, что он полностью сосредоточился на этом, не было даже предположений, что он может заняться чем-то другим».

Для окружающих эта заявка казалась все более и более оправданной. Эйлин говорит, что Том всегда был особенным: «Это похоже на мнение, которое складывается пост фактум, но одно я помню совершенно точно: когда мы видели Тома на сцене, все мы понимали, что ему суждено стать рок-звездой. Он был полностью в своей стихии. Он находился на сцене вместе с другими талантливыми ребятами; они с Шэком были ведущими вокалистами, Шэк и после имел немалый успех, но в поведении Тома на сцене чувствовалось нечто особенное, он там буквально оживал. Он выглядел как человек на своем месте. Мы постоянно шутили, что только на сцене он чувствует себя как дома! Он и тогда выглядел как рок-звезда. Но мы понятия не имели, что у него будет такая потрясающая группа и что он достигнет такого уровня успеха».

«Думаю, едва ли не самое впечатляющее его достижение — то, что он точно знал, чем будет заниматься, — рассказывает Шон Маккриндл. — Он знал, что предназначен для музыки, все то время, пока учился в университете. В нашем доме от музыки было некуда деться. Когда мы собирались на вечеринки, обязательно кто-нибудь вопил: „О нет! Он снова берет с собой гитару!" Сейчас это звучит забавно. Он не играл классику Radiohead, но, очевидно, оттачивал свое мастерство».

«Когда я услышала об успехе Radiohead, я была взволнована и удивлена, — признает Лора. — Не то чтобы я не верила в Тома, но и не воспринимала его слишком всерьез. Кое-кто был ничуть не хуже его, и я была удивлена, что у него все пошло так хорошо. Я всегда посмеивалась про себя, потому что не принимала его всерьез, хотя он-то был куда как серьезен. И поглядите на меня теперь: ну и кто смеется последним? Теперь я могу смеяться только над своим тогдашним зубоскальством: „Том говорит, что собирается стать крутой рок-звездой! Ну да, как же!" Позор мне. Но я в искреннем восторге, ведь Том этого заслуживает. Вокруг было полно других ребят, твердивших нечто подобное, но он действительно сделал это, настоящая фантастика».

По иронии судьбы именно в то время Том был, вероятно, больше обычного занят другими делами. Он устроился на работу диджеем в главный бар Эксетерского университета «Лимонная роща». Его сеты в пятницу вечером в основном состояли из гитарной музыки, а в другие дни Феликс Бакстон, который позднее стал участником невероятно популярного дуэта Basement Jaxx, играл танцевальную музыку. Сейчас, благодаря развитию рейва и клубной сцены, диджеи вызывают немалое уважение. А в середине 1980-х диджей с мигалкой и пачкой пластинок был не в почете. Он постоянно покупал выпивку в баре, так что к моменту закрытия клуба так напивался, что едва мог поставить пластинку на вертушку. Но, несмотря на это, это уже была карьера, причем неожиданно многообещающая.

«Когда мы только появились в Эксетере, „Лимонная роща" была не тем местом, куда особо хотелось пойти, — рассказывает Эйлин Доран. — Но когда Том стал там ди-джеем, клуб завоевал популярность». Когда он только начинал, там бывало около 250 человек, и он играл ограниченное количество мелодий из своей коллекции — порядка двадцати альбомов и несколько синглов. Затем, по мере роста престижности заведения, он стал работать там каждую неделю и понял, что люди быстро устают от повторов. Он взял кредит в банке на 250 фунтов и отправился в магазин аудиозаписей. Вероятно, это была одна из его самых прозорливых инвестиций. Несколько месяцев спустя в «Лимонную рощу» приходило уже до тысячи посетителей и Том стал получать изрядные для студента деньги.

Сеты Йорка вовсе не состояли сплошь из композиций Joy Division и элитарного арт-рока, как можно было бы предположить. Эйлин вспоминает, что он часто ставил «Push It» Salt-N-Pepa. У Тома обнаружился особый дар угадывать, что люди хотят услышать, и своеобразный популизм, так что годы спустя, когда Том уже далеко ушел от истоков, в его музыке сохранилась откровенная поп-составляющая, хотелось ему того или нет.

«Он взял в долг целое состояние и спустил его на дерьмовые записи!» — как-то сказал Колин Гринвуд. В то же время группа Headless Chickens стала разваливаться. С самого начала участники понимали, что это временный проект. На их пути было слишком много препятствий. «Том всегда был привязан к своей „настоящей" группе. On А Friday, — говорит Мартин. — Я помню, как наши репетиции на выходных частенько срывались, потому что Том ехал в Оксфорд, чтобы повидаться с Эдом и другими ребятами».

В то время было уже ясно, что, несмотря на отсутствие прямых конфликтов или провалов, сосуществование Шэка и Тома в одной группе нереально. Они оба были органическими лидерами и солистами, но в совершенно разном стиле.

«Шэк еще со школы слыл меломаном, — рассказывает Мартин. — Он был очень техничным, мог бы даже оркестром дирижировать. Хотя с тех пор он посвятил много лет сумасшедшему гранжу и прочим изящным штучкам, сценическая, зрелищная сторона дела и образ рок-звезды в целом никогда не были для него так же важны, как для Тома».

«У нас было два фронтмена, — говорит Джон, — и это стало одной из реальных проблем группы. Они все время спорили, что сильно вредило публичным выступлениям. Они оба были исключительно харизматическими лидерами, и это стало одной из причин, почему группа не могла развиваться дальше. Каждому из них нужна была собственная команда».

Headless Chickens не были главным делом ни для одного из них. Шэк больше интересовался электронной музыкой, а для Тома в центре внимания оставалась его группа On А Friday. «В университете складывается множество ансамблей, но Headless Chickens были по-настоящему популярны, — рассказывает Эйлин. — В них чувствовалось нечто такое, что позволяло надеяться, что они пойдут гораздо дальше, но Том постоянно твердил: „Нет, я вернусь в свою оксфордскую группу, это для меня очень серьезно"».

«Мы все не воспринимали наши музыкальные занятия в университете всерьез, — признается Мартин. — То есть все было серьезно, когда мы давали концерт или репетировали, но у нас никогда не было претензий на серьезные записи. Хорошие группы должны иметь определенную цель. Как и в большом искусстве. Надо иметь идею, которая коренится в сердце. А у нас такого не было. Мы просто занимались этим, потому что было весело, мы получали удовольствие. Но люди приходили нас послушать, и все крутилось само собой. Если бы мы дали три концерта и никто бы туда не пришел или если бы выступления прошли неудачно, мы наверняка все бросили бы. Не то чтобы мы горели желанием выплескивать свой юношеский протест. Просто мы учились в университете, играли в группе, и все было прикольно. Если на то пошло, здорово, что у Тома оказались и другие интересы».

Несмотря на это, когда Шэк по-настоящему устал от всего этого инди и перешел в новую, электронную группу Flickernoise, Том и Джон последовали за ним. К моменту появления Flickernoise классический рок совершенно вышел из моды. Группы вроде Stone Roses в прессе называли крутыми, а на инди-сцене Великобритании считалось дурным тоном, когда гитарные команды вставляли в свои песни сэмплы, электронный бит и прочие танцевальные штучки. Следующая волна в рок-музыке, гранж, все еще оставался по большей части подпольным направлением, которое только-только начинало просачиваться в Великобританию благодаря группе Nirvana, которая как раз выпустила дебютный альбом «Bleach». Это было время рейва и экстази, и, хотя никто из участников Flickernoise не был настоящим рейвером, они испытали сильное влияние того, что в те дни звучало со сцены.

«У них была композиция под названием „MDMA", — вспоминает Шон, — она много может сказать о том времени, о начале девяностых. По-настоящему красивая песня. А еще была одна песня („Apocalypse"), где Том исполнял соло на гитаре, которое произвело на меня сильное впечатление. Я подумал: „Ух ты, он и это может!" Меня восхищал его вокал, но оказалось, что он еще и отличный гитарист».

«Он исполнил просто замечательное соло на гитаре, — соглашается Джон Маттиас. — По-настоящему изумительное». Но Том никогда не чувствовал себя вполне комфортно в составе Flickernoise, он продержался там всего несколько выступлений. Позднее он описывал эту группу как «компьютер и дреды». Как бы высоко он ни ценил элементы электронной музыки, в глубине сердца он все еще был «дитя инди» и как раз в тот период написал много песен, позднее вошедших в альбом «РаЫо Нопеу». Том знал, где ждет собственная судьба, и она точно не была связана с Шэком.

«Шэк больше не хотел играть на гитарах, — рассказал Джон. — В течение некоторого времени мы работали все вместе, а потом Том вернулся в Оксфорд и.. . деваться некуда». Несмотря на его страстное желание воссоздать On A Friday, взгляды Тома в Эксетере существенно расширились. Хотя новые влияния не сказывались на его собственной музыке еще почти десять лет, в альбоме 2000 года, «Kid А», он все-таки начал экспериментировать с электронным звучанием.

«То время и в самом деле оказало на нас огромное влияние, — сказал Том Йорк в интервью Марку Бинелли для журнала «Rolling Stone». — The Happy Mondays. The Stone Roses. Наконец, Nirvana. Это был интересный переходный период: много электроники, куча групп в стиле инди, и вполне допускалось смешивать это все в одно целое».

Том принимал участие в представлении под названием Фестиваль современной музыки, организованном Джоном Маттиасом. Это был артистический хеппенинг, весьма далекий от гранжа, который Джон обычно слушал. Джон и Шэк написали композицию «Flickernoise», построенную на математической формуле, обнаруженной во многих звуках природы. Это было почти спонтанное выступление, и роль Тома заключалась в том, чтобы петь за занавесом — практически завывать на самых высоких нотах.

Шон Маккриндл вспоминает: «Это было интересно. Джон, Шэк и Том работали вместе, чтобы создавать почти спонтанную, импровизационную музыку. Там все определялось случайностью. Том за занавесом имитировал пение муэдзинов, созывающих народ на молитву. Получалось очень убедительно».

На третий год обучения в Эксетере Том тоже увлекся политикой. Подходило к концу правление Маргарет Тэтчер в качестве премьер-министра, страна менялась. В 1990-х гг. Тэтчер ввела районное налогообложение, больше известное как «подушный налог». Том был одним из почти 200 000 граждан, которые собрались на Трафальгарской площади в Лондоне, с чего началось едва ли не крупнейшее городское восстание XX в. То, что увидел юный музыкант, поразило его. Полицейские не смогли рассеять толпу, испугались и еле-еле сумели пробраться к незадолго до того установленной решетке и воротам перед резиденцией Маргарет Тэтчер на Даунинг-стрит. Наконец конные полицейские и водители полицейских фургонов смогли изгнать толпу из центра города. Пострадало около пяти тысяч человек. Ничего подобного Том прежде не видел, и образы запечатлелись в его памяти навсегда. Несколько лет спустя он использовал материалы видеосъемки для своего сингла «Harrowdown Hill» в качестве символа нарастающего правительственного давления на общество. Том участвовал в акциях протеста против изменения системы студенческих ссуд, произведенного правительством консерваторов в 1990 году.

Период обучения в Эксетере оказал на Тома огромное влияние в разных смыслах. Он познакомился с новыми течениями в искусстве, приобрел интерес к политике, написал десятки песен для акустической гитары. Джон Маттиас не единственный, кто считает, что они и сегодня звучат вполне современно.

«Вероятно, появилось около двадцати новых песен, которые Том написал для будущего альбома, — сказал Джонни. — Не вижу причин удивляться. У него хранились сотни песен, многие из них стали абсолютной классикой. Одна из моих любимых — „Stop Whispering". Он играл ее множество раз, но, похоже, в конце концов постепенно разрушил ее. Или она была не настолько хороша, как мне казалось в мои восемнадцать лет!»

Почти мимоходом, с изрядной легкостью Йорк сдал экзамены и по искусству, и по английскому. В одном из Ранних пресс-релизов Radiohead утверждается, что он провалил экзамены по искусству, вероятно, чтобы создать образ классического рокера-недоучки. Но на самом деле оценки свидетельствуют, что Том сумел грамотно сканировать изображение росписи потолка Сикстинской капеллы и в компьютере поменять все цвета. Но самое важное, что случилось с Йорком в Эксетере, — это встреча с Рэйчел Оуэн. Двадцать лет спустя они все еще вместе, и у них двое детей. Почти все упоминания о Рэйчел в его интервью посвящены тому факту, что она вдохновляла его в тех нередких случаях, когда он страдал от кризиса неуверенности в себе. Странно, что встреча произошла примерно в то время или вскоре после того, как Том написал «Сгеер» — не менее важная веха в эксетерском периоде его жизни. Он написал эту песню благодаря долгому увлечению одной девушкой из Оксфорда. Она часто прогуливалась со всякими красавцами по модному кварталу Оксфорда — Кларендон-стрит.

«Когда я написал эту песню, — позднее рассказал Том Джону Харрису из «NME», — я был в самом разгаре серьезной, очень серьезной одержимости, которая совершенно вышла из-под моего контроля. Это продолжалось около восьми месяцев. И совершенно безуспешно, что делало ситуацию еще хуже. Она знает, что речь о ней».

Та девушка одновременно привлекала и отталкивала его, в том числе и своим образом жизни, и кругом друзей. «Я испытывал чудовищное чувство вины при любых сексуальных эмоциях, — признался он в интервью «Rolling Stone», — так что постепенно вся моя жизнь свелась к тому, что я чувствовал вину, увлекаясь кем-либо. Даже в школе я считал девочек такими прекрасными, что боялся их до смерти. Я много мастурбировал. Так я справлялся с этим».

«Не думаю, что он сам считал себя жалким, — заметил Джон Маттиас. — Но я полагаю, он мог связывать часть своей личности с образом жалкого типа, что и помогло ему написать песню. Не думаю, что это было нечто вроде: „Я неудачник, лучше меня к чертовой матери". Одна из легенд гласит, что эта песня была написана в туалетной кабинке в клубе «Лимонная роща», где Йорк работал ди-джеем. Это может быть правдой, может и не быть. Шон определенно помнит, как Том оттачивал звучание этой песни в их общем доме в Эксетере. «Он пел на самых высоких нотах там у себя в подвале, а я был на верхнем этаже, — рассказывает он. — Я спустился и спросил его: „Нельзя немного потише? Я там наверху читать пытаюсь!"»

Где бы и когда бы ни была написана композиция «Сгеер», кажется, происхождение ее связано с чувством собственной неадекватности, которое Том испытывал со времен Абингдона. К последнему году обучения в Эксетере он стал успешным диджеем, завел подругу, с которой в дальнейшем проведет вместе не одно десятилетие, а его музыкальный талант достиг новых высот. Позднее он говорил, что предположение о том, что в песне «Сгеер» представлена реальная персона, доставило ему «кучу неприятностей». К тому времени, когда песня была закончена, «одержимость» той девушкой стала историей. Однако эта песня вскоре вывела Тома и его группу к высотам стратосферы.