Приложение 2. Слово о Пълку Игоревѣ, Игоря, сына Святъславля, внука Ольгова (Реконструкция)
Приложение 2. Слово о Пълку Игорев?, Игоря, сына Святъславля, внука Ольгова
(Реконструкция)
Не л?по ли ны бяшетъ, братие, начяти старыми словесы трудныхъ пов?стий о пълку Игорев?, Игоря Святъславлича? Начати же ся тъй п?сни по былинамь сего времени, а не по замышлению Бояню!
Боянъ бо в?щий, аще кому хотяше п?снь творити, то[62] нъ своя в?щиа пръсты на живая струны въскладаше, они же сами княземъ славу рокотаху: старому Ярославу, храброму Мстиславу, иже зар?за Редедю предъ пълкы Касожьскыми, красному Романови Святъславличю.
Почнемъ же, братие, пов?сть сию отъ стараго Владимера до нын?шняго Игоря, иже истягну умь кр?постию своею и поостри сердца своего мужествомъ, наполънився ратнаго духа, наведе своя храбрыя плъкы на землю Полов?цькую за землю Руськую.
О Бояне, соловию стараго времени! А бы ты сиа плъкы ущекоталъ[63].
П?ти было п?снь Игореви, того внуку: «Не буря соколы занесе чресъ поля широкая – галици стады б?жать къ Дону Великому». Чи ли въсп?ти было, в?щеи Бояне, Велесовь внуче: «Комони ржуть за Сулою – звенить слава въ Кыев?? Трубы трубять въ Нов?град?, стоять стязи въ Путивл?». Игорь ждетъ мила брата Всеволода. И рече ему Буй Туръ Всеволодъ: «Одинъ брать, одинъ св?тъ св?тлыи – ты, Игорю! Оба есв? Святъславличя! с?длаи, брате, свои бръзыи комони, а мои ти готови, ос?длани у Курьска напереди. А мои ти Куряни св?доми къмети: подъ трубами повити, подъ шеломы възлел?яны, конець копия въскръмлени, пути имь в?доми, яругы имъ знаеми, луци у нихъ нпряжени, тули отворени, сабли изъострени, сами скачють, акы с?рыи влъци въ пол?, ищучи себе чти, а князю слав?».
Тогда Игорь възр? на св?тлое солнце и вид? отъ него тьмою вся своя воя прикрыты. И рече Игорь къ дружин? своей: «Братие и дружино! луце жъ бы потяту быти, неже полонену быти, а всядемъ, братие, на свои бръзыя комони да позримъ синего Дону»[64].
Хощу бо, рече, копие приломити конець поля Половецкаго, съ вами, Русици, хощу главу свою приложити, а любо испити шеломомь Дону».
Тогда въступи Игорь князь въ златъ стремень и по?ха по чистому полю. Солнце ему тъмою путь заступаше, нощь стонущи ему грозою птичь убуди[65].
Дивъ, кличетъ връху древа, велитъ послушати земли незнаем?, Влъз?, и Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню, и теб?, Тьмутораканьскый блъванъ. А Половци неготовами дорогами поб?гоша къ Дону Великому. Крычать т?л?гы полунощы, рци, лебеди роспущени.
Игорь къ Дону вой ведетъ[66].
Влъци грозу въсрожатъ по яругамъ, орли клектомъ на кости зв?ри зовутъ, лисици брешутъ на чръленыя щиты.
О Руская земле! Уже за шеломянемъ еси!
Длъго ночь мрькнетъ. Заря св?тъ запала, мъгла поля покрыла, щекотъ славии успе, говоръ галичь убудися. Русичи великая поля чрьлеными щиты прегородиша, ищучи себ? чти, а князю – славы.
Съ зарания въ пятъкъ потопташа поганыя плъкы Половецкыя и, рассушясь стр?лами по полю, помчаша красныя д?вкы Половецкыя, а съ ними злато, и паволокы, и драгыя оксамиты[67]; япончицами, и кожухы начашя мосты мостити по болотомъ и грязивымъ м?стомъ, и всякыми узорочьи Полов?цкыми. Чрьленъ стягъ, б?ла хорюговь, чрьлена чолка, сребрено стружие – храброму Святъславличю!
Дремлетъ въ пол? Ольгово хороброе гн?здо. Далече залет?ло! Не было онъ обид? порождено ни соколу, ни кречету, ни теб?, чръныи воронъ, поганый Половчине! Гзакъ б?житъ с?рымъ влъкомъ, Кончакъ ему сл?дъ править къ Дону Великому.
Другаго дни велми рано кровавыя зори св?тъ пов?даютъ, чръныя тучя съ моря идутъ, хотятъ прикрыти 4 солнца, а въ нихъ трепещуть синии млнънии. Быти грому великому, итти дождю стр?лами съ Дону Великаго! Ту ся копиемъ приламати, ту ся саблямъ потручяти о шеломы Половецкыя, на р?ц? на Каял?, у Дону Великаго.
О Руская земл?! Уже за шеломянемъ еси!
Се в?три, Стрибожи внуци, в?ютъ съ моря стр?лами на храбрыя плъкы Игоревы. Земля тутнетъ, р?кы мутно текуть, пороси поля прикрываютъ, стязи глаголютъ: Половци идуть отъ Дона, и отъ моря, и отъ вс?хъ странъ Рускыя плъкы оступиша. Д?ти б?сови кликомъ поля прегородиша, а храбрии Русици преградиша чрълеными щиты.
Яръ Туре Всеволод?! Стоиши на борони, прыщеши на вой стр?лами, гремлеши о шеломы мечи харалужными. Камо, Туръ, поскочяше, своимъ златымъ шеломомъ посв?чивая, – тамо лежать поганыя головы Половецкыя. Поскепаны саблями калеными шеломы Оварьскыя отъ тебе, Яръ Туре Всеволоде![68] Съ зараниа до вечера, съ вечера до св?та летять стр?лы каленыя, гримлютъ сабли о шеломы, трещать копиа харалужныя въ пол? незнаем? среди земли Половецкыи. Чръна земля подъ копыты, костьми была пос?яна, а кровию польяна; тугою взыдоша по Рускои земли!
Что ми шумить, что ми звенить далече рано предъ зорями? Игорь плъкы заворочаетъ: жаль бо ему мила брата Всеволода. Бишася день, бишася другыи, третьяго дни къ полудню падоша стязи Игоревы. Ту ся брата разлучиста на брез? быстрой Каялы; ту кроваваго вина не доста, ту пиръ докончаша храбрии Русичи: сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую. Ничить трава жалощами, а древо с тугою къ земли преклонилось. Темно бо б? въ 3 день: два солнца пом?ркоста, оба багряная стлъпа погасоста, и въ мор? погрузиста, и съ нима молодая м?сяца, Олегъ и Святъславъ, тьмою ся поволокоста[69]. На р?цъ на Каял? тьма св?тъ покрыла: по Рускои земли прострошася Половци, аки пардуже гн?здо[70]. Се бо Готския красныя д?вы въсп?ша на брез? синему морю, звоня Рускымъ златомъ, поютъ время Бусово, лел?ютъ месть Шароканю. А мы уже, дружина, жадни веселия».
Уже бо, братие, невеселая година въстала, уже пустыни силу прикрыла. Въстала обида въ силахъ Дажь-Божа внука, вступила д?вою на землю Трояню, въсплескала лебедиными крылы на син?мъ море у Дону, плещучи, убуди жирня времена.
О, далече заиде соколъ, птиць бья, – къ морю. А Игорева храбраго плъку не кр?сити[71]. Жены Руския въсплакашась, аркучи: Уже намъ своихъ милыхъ ладъ ни мыслию смыслити, ни думою сдумати, ни очима съглядати, а злата и сребра ни мало того потрепати!» А въстона бо, братие, Киевъ тугою, а Черниговъ напастьми. Тоска разлился по Рускои земли, печаль жирна тече средь земли Рускыи. А князи сами на себе крамолу коваху, а погании сами, поб?дами нарищуще на Рускую землю, емлях? дань по б?л? отъ двора[72].
Святъславь грозный великый Киевскый[73] наступи на землю Половецкую, притопта хлъми и яругы, взмути р?ки и озеры, иссуши потоки и болота. А поганаго Кобяка изъ луку моря, отъ жел?зныхъ великихъ плъковъ Половецкихъ, яко вихръ, выторже, и падеся Кобякъ въ град? Киев?, въ гридниц? Святъславли. Ту Н?мци и Венедици, ту Греци и Морава поютъ славу Святъславлю, кають князя Игоря, иже погрузи жиръ во дн? Каялы, р?кы Половецкия, Рускаго злата, насыпаша. Ту Игорь князь выс?д? изъ с?дла злата, а въ с?дло кощиево. Уныша бо градомъ забралы, а веселие пониче.
А Святъславъ мутенъ сонъ вид? въ Киев? на горахъ. «Си ночь съ вечера од?вахуть мя, – рече, – чръною паполомою на кроваты тисов?; чръпахуть ми синее вино съ трудомь см?шено, сыпахуть ми тъщими тулы[74] великыиженчюгь на лоно, и н?гуютъ мя. Уже дьскы безъ кн?са в моемъ терем? златовръс?мъ. Всю нощь съ вечера[75] врани възграяху[76].
И ркоша бояре князю: «Уже, княже, туга умь полонила. Се бо два сокола сл?т?ста съ отня стола злата поискати града Тьмутороканя, а любо испити шеломомь Дону. Уже соколома крильца прип?шали поганыхъ саблями, а самою опуташа въ путины жел?зны. Нъ уже, княже, Игорю утръп? солнцю св?тъ, а древо не бологомъ листвие срони: по Роси и по Сули гради под?лиша. А Игорева храбраго плъку не кр?сити! Донъ ти, княже, кличетъ и зоветь князи на поб?ду. Олговичи, храбрый князи, досп?ли на брань…
Тогда великий Святъславъ изрони злато слово слезами см?шено и рече: «О, моя сыновчя, Игорю и Всеволоде! Рано еста начала Половецкую землю мечи цв?лити, а себ? славы искати. Нъ нечестно одол?сте, нечестно бо кровь поганую пролиясте. Ваю храбрая сердца въ жестоцемъ харалуз? скована, а въ буести закалена. Се ли створисте моей сребреней с?дин?[77]!
А чи диво ся, братие, стару помолодити? Коли соколъ въ мытехъ бываетъ, высоко птицъ възбиваетъ, не дастъ гн?зда своего въ обиду[78].
Великый княже Всеволоде! Не мыслию ти прелет?ти издалеча, отня злата стола поблюсти? Ты бо можеши Волгу веслы раскропити, а Донъ шеломы выльяти. Аже бы ты былъ, то была бы чага по ногат?, а кошеи по резан?[79].
Ты, буй Рюриче, и Давыде! Не ваю ли вой злачеными шеломы по крови плаваша? Не ваю ли храбрая дружина рыкаютъ акы тури, ранены саблями калеными, на пол? незнаем?? Вступита, господина, въ злата стремень за обиду сего времени, за землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святславлича!
Галичкы Осмомысл? Ярославе! Высоко с?диши на своемъ златокованн?мъ стол?, подперъ горы Угорскыи своими жел?зными плъки, заступивъ королеви путь, затворивъ Дунаю ворота, меча бремены чрезъ облаки, суды рядя до Дуная. Грозы твоя по землямъ текутъ, отворяеши Киеву врата, стр?ляеши съ отня злата стола салтани за землями. Стр?ляй, господине, Кончака, поганого кощея, за землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святславлича!
А ты, буй Романе, и Мстиславе! Храбрая мысль носить ваю умъ на д?ло. Высоко плаваеши на д?ло въ буести, яко соколъ на в?трехъ ширяяся, хотя птицю въ буиств? одол?ти. Суть бо у ваю жел?зныи паворзи подъ шеломы Латинскими. Т?ми тресну земля, и многи страны[80] – Литва, Ятвязи[81] и Половци – сулици своя повръгоша, а главы своя подклониша подъ тыи мечи харалужныи.
Инъгварь и Всеволодъ и вси три Мстиславичи не худа гн?зда шестокрилци! Не поб?дными жребии соб? власти расхытисте! Кое ваши златыи шеломы и сулицы Ляцкии и щиты? Загородите полю ворота своими острыми стр?лами за землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святъславлича!
Уже бо Сула не течетъ сребренымн струями къ граду Переяславлю, и Двина болотомъ течетъ онымъ грознымъ Полочаномъ подъ кликомъ поганыхъ. Единъ же Изяславъ, сынь Васильковъ, позвони своими острыми мечи о шеломы Литовския, притрепа славу д?ду своему Всеславу, а самъ подъ чрълеными щиты на кровав? трав? притрепанъ Литовскыми мечи[82]. и рекъ: «Дружину твою, княже, птиць крилы приод?, а зв?ри кровь полизаша». Не бысть ту брата Брячяслава, ни другаго – Всеволода, единъ же изрони жемчюжну душу изъ храбра т?ла чресь злато ожерелие. Унылы голоси, пониче веселие, трубы трубятъ Городеньскии.
Ярославе и вси внуце Всеславли! Уже понизите стязи свои, вонзите свои мечи вережени, уже бо выскочисте изъ д?дней слав?. Вы бо своими крамолами начясте наводити поганыя на землю Рускую, на жизнь Всеславлю[83].
Усобица княземъ на поганыя погыбе, рекоста бо брать брату: «се мое, а то мое же». И начяша князи про малое «се великое» млъвити, а сами на себ? крамолу ковати, а погании съ вс?хъ странъ прихождаху съ поб?дами на землю Рускую.
На Немиз? снопы стелютъ головами, молотятъ чепи харалужными, на тоц? животъ кладутъ, в?ютъ душу отъ т?ла. Немиз? кровави брез? не бологомъ бяхуть пос?яни, пос?яни костьми Рускихъ сыновъ.
Всеславъ князь людемъ судяше, княземъ грады рядяше, а самъ въ ночь влъкомъ рыскаше: изъ Кыева дорискаше до куръ Тмутороканя, великому Хръсови влъкомъ путь прерыскаше. Тому въ Полотск? позвониша заутренюю рано у святыя Софеи[84], а онъ въ Кыев? звонъ слыша. Аще и в?ща душа въ дръз? т?л?, нъ часто б?ды страдаше. Тому в?щей Боянъ и пръвое прип?вку, смысленый, рече: «Ни хытру, ни горазду, ни птищо горазду суда божиа не минути!»
Были в?чи Трояни, минула л?та Ярославля, были плъци Олговы, Ольга Святьславличя. Тъи бо Олегъ мечемъ крамолу коваше и стр?лы по земли с?яше. Ступаетъ въ златъ стремень въ град? Тьмуторокан?, той же звонъ слыша давный великый Ярославь, а сынъ Всеволожь Владимиръ по вся утра уши закладаше въ Чернигов?. Бориса же Вячеславлича слава на судъ приведе[85] за обиду Олгову, храбра и млада князя[86]. Тогда при Олз? Гориславличи с?яшется и растяшеть усобицами, погибашеть жизнь Даждь-Божа внука, въ княжихъ крамолахъ в?ци челов?комь скратишась. Тогда по Руской земли р?тко ратаев? кикахуть, нъ часто врани граяхуть[87] хотять полет?ти на уедие. То было въ ты рати, и въ ты плъкы, а сицеи рати не слышано!
О, стонати Рускои земли, помянувше пръвуя годину и пръвыхъ князей! Того стараго Владимира нельз? б? пригвоздите къ горамъ Киевскимь; сего бо нын? сташа стязи Рюриковы, а друзии – Давидовы[88] копиа поютъ!
На Дунай Ярославнынъ гласъ слышитъ, зегзицею незнаемь рано кычеть. «Полечю, рече, зегзицею по Дунаеви, омочю бебрянъ рукавъ въ Каял? р?ц?, утру князю кровавыя его раны на жестоц?м? его т?л?».
Ярославна рано плачетъ въ Путивл? на забрал?, а ркучи: «О в?тр?, в?трило! Чему, господине, насильно в?еши? Чему мычеши Хиновьскыя стр?лкы на своею нетрудною крилцю на моея лады вои? Мало ли ти бяшетъ гор? подъ облакы в?яти, лел?ючи корабли на син? мор?? Чему, господине, мое веселие по ковылию разв?я?»
Ярославна рано плачеть Путивлю городу на заборол?, а ркучи: «О Днепре Словутицю! Ты пробилъ еси каменныя горы сквоз? землю Половецкую. Ты лел?ялъ еси на себ? Святославли носады до плъку Кобякова. Възлел?и, господине, мою ладу къ мн?, а быхь не слала къ нему слезъ на море рано».
Ярославна рано плачетъ въ Путивл? на забрал?, а ркучи: «Св?тлое и тресв?стлое слънце! Вс?мъ тепло и красно еси, чему, господине, простре горячюю свою лучю на лад? вои? Въ пол? безводн? жаждею имъ лучи съпряже, тугою имъ тули затче».
Прысну море полунощи; идутъ сморци мъглами. Игореви князю богъ путь кажетъ изъ земли Половецкой на землю Рускую, къ отню злату столу. Погасоша вечеру зари. Игорь спить. Игорь бдитъ, Игорь мыслию поля м?ритъ отъ великаго Дону до малаго Донца. Комонь въ полуночи Овлуръ свисну за р?кою – велить князю разум?ти[89].
Кликну, стукну земля, въшум? трава, вежи ся Половецкии подвизащася. А Игорь князь поскочи горнастаемъ къ тростию, и б?лымъ гоголемъ на воду, въвръжеся на бръзъ комонь и скочи съ него босымъ влъкомъ, и потече къ лугуДонца, и полет? соколомь подъ мьглами[90]. Коли Игорь соколомъ полет?, тогда Влуръ влъкомъ потече, труся собою студеную росу: претръгоста бо своя бръзая комоня.
Донецъ рече: «Ккяже Игорю! Не мало ти величия, а Кончаку нелюбия, а Рускои земли веселиа!» Игорь рече: «О, Донче! Не мало ти величия, лел?явшу князя на влънахъ, стлавшу ему зел?ну траву на своихъ сребреныхъ брез?хъ, од?вавшу его теплыми мъглами подъ с?нию зелену древу. Стрежаше е гоголемъ на вод?, чаицами на струяхъ, чрьнядьми на ветр?хъ»[91].
А не сорокы втроскоташа – на сл?ду Игорев? ?здитъ Гзакъ съ Кончакомъ. Тогда врани не граахутъ, галици помлъкоша, сорокы не троскоташа, полозие ползоша только. Дятлове тектомъ путь къ р?ц? кажутъ, соловии веселыми п?сньми св?тъ пов?даютъ. Млъвитъ Гзакъ Кончакови: «Аже соколъ къ гн?зду летитъ, – соколича ростр?ляев? своими злачеными стрълами». Рече Кончакъ ко Гз?: «Аже соколъ къ гнъзду летитъ, а в? соколца опутаев? красною дивицею». И рече Гзакъ къ Кончакови: «Аще его опутаев? красною д?вицею, ни нама будетъ сокольца, ни нама красны д?вице, то почнутъ наю птици бити въ пол? Половецкомъ».
Рекъ Боянъ[92]: Тяжко ти головы кром? плечю, зло ти т?лу кром? головы», – Руской земли безъ Игоря.
Солнце св?тится на небес? – Игорь князь въ Рускои земли. Д?вици поютъ на Дунаи – вьются голоси чрезъ море до Киева. Игорь ?детъ по Боричеву къ свят?и Богородици Пирогощеи. Страны ради, гради весели.
П?вше п?снь старымъ княземъ, а потомъ – молодымъ п?ти! Слава Игорю Святъславличю, Буй Туру Всеволоду, Владимиру Игоревичу! Здрави, князи и дружина, побарая за христьяны на поганыя плъки! Княземъ слава а дружин?.
Аминь.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.