Анчар – древо яда[46]

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Анчар – древо яда[46]

19 октября 1828 года, день семнадцатой лицейской годовщины, Пушкин праздновал вместе с товарищами в Петербурге. Делились далекими воспоминаниями, пели песни, бражничали до полуночи. В протокол собрания Пушкин вписал:

Усердно помолившись богу,

Лицею прокричав УРА,

Прощайте, братцы: мне в дорогу,

А вам в постель уже пора.

И в ту же ночь выехал в Малинники, небольшое имение в Старицком уезде Тверской губернии, принадлежавшее хозяйке Тригорского П. А. Осиповой и ее детям от первого брака, Вульфам.

Здесь Пушкин прожил конец октября и весь ноябрь. Это была творческая осень. Его застала в Малинниках зима, и он писал:

Зима. Что делать нам в деревне? Я встречаю

Слугу, несущего мне утром чашку чаю,

Вопросами: тепло ль? утихла ли метель?

Пороша есть иль нет? и можно ли постель

Покинуть для седла, иль лучше до обеда

Возиться с старыми журналами соседа?

Здесь Пушкин мог найти журналы «Музу» за 1796 год и «Детское чтение для сердца и разума» за 1819 год и прочитать в одном из них переведенную на русский язык статью из английского журнала «London Magazine» о ядовитом дереве рода крапивных, анчаре, растущем в Ост-Индии и на Малайских островах. Автор, голландский врач Ф. Фурш, писал в своей статье, что млечный сок этого дерева содержит сильный яд, которым туземцы отравляют наконечники своих стрел. Осужденным на смерть преступникам предоставлялся на острове Ява в качестве последнего шанса на спасение поход к этому дереву за ядом: если им удавалось вернуться живыми, им сохраняли жизнь.

Среди местного населения существовало поверье, что даже испарения листвы анчара ядовиты.

По поводу анчара Пушкин прочитал и в трагедии Кольриджа «Раскаяние» строки:

It is a poison – tree that pierced

to the inmost

Weeps only tears of poison[47].

Поэт не мог пройти мимо столь яркого и мрачного образа – дерева, плачущего только ядовитыми слезами – и он отразил свои настроения в стихотворении «Анчар».

Протест против насилия и безграничной власти человека над человеком давно жил и не переставал жить в душе Пушкина. Вспомним «Деревню», вспомним обращенное им к П. А. Вяземскому стихотворение «Так море, древний душегубец».

По Петербургу пронесся слух, будто декабриста Н. И. Тургенева, оказавшегося после восстания в Лондоне и заочно приговоренного к смертной казни, доставили морем в Петербург. В письме к Вяземскому из михайловской ссылки от 14 августа 1826 года Пушкин спрашивал Вяземского, автора стихотворения «Море»:

«Правда ли, что Николая Тургенева привезли на корабле в Петербург? Вот каково море наше хваленое!»

Находясь тогда под страшным впечатлением совершившейся казни пяти декабристов и жестокой расправы Николая I со ста двадцатью «братьями, друзьями, товарищами», Пушкин закончил свое стихотворное обращение к Вяземскому – «Так море, древний душегубец…» – твердым и уверенным большой силы утверждением:

На всех стихиях человек —

Тиран, предатель или узник.

С такими мыслями, в таком душевном смятении Пушкин написал 9 ноября 1828 года в Малинниках потрясающее по силе и глубине мысли, совершенное по своей художественной форме стихотворение «Анчар», поставив к нему в черновике эпиграфом строки из Кольриджа о дереве, плачущем ядовитыми слезами:

В пустыне чахлой и скупой,

На почве, зноем раскаленной,

Анчар, как грозный часовой,

Стоит – один во всей вселенной.

Природа жаждущих степей

Его в день гнева породила,

И зелень мертвую ветвей

И корни ядом напоила.

Яд каплет сквозь его кору,

К полудню растопясь от зною,

И застывает ввечеру

Густой прозрачною смолою.

К нему и птица не летит

И тигр нейдет – лишь вихорь черный

На древо смерти набежит

И мчится прочь уже тлетворный.

И если туча оросит,

Блуждая, лист его дремучий,

С его ветвей уж ядовит

Стекает дождь в песок горючий.

Но человека человек

Послал, к анчару властным взглядом,

И тот послушно в путь потек

И к утру возвратился с ядом.

Принес он смертную смолу

Да ветвь с увядшими листами,

И пот по бледному челу

Струился хладными ручьями;

Принес – и ослабел и лег

Под сводом шалаша на лыки.

И умер бедный раб у ног

Непобедимого владыки.

А царь тем ядом напитал

Свои послушливые стрелы,

И с ними гибель разослал

К соседям в чуждые пределы.

В черновиках находилась после пятой строфы еще одна, усиливавшая мрачную картину смертоносного окружения древа яда:

И тигр, в пустыню забежав,

В мученьях быстрых издыхает,

Паря над ним, орел стремглав

Кружась безжизненный спадает.

Строфу эту Пушкин при переписке набело вычеркнул.

Стихотворение «Анчар» Пушкин впервые напечатал лишь через четыре года. Бенкендорф насторожился, прочитав в первом стихе последней строфы стихотворения упоминание о царе:

А царь тем ядом напитал…

Через своего помощника А. Н. Мордвинова он предложил Пушкину «доставить ему объяснение, по какому случаю помещены в изданном на сей 1832 год альманахе «Северные цветы» некоторые стихотворения его и, между прочим, Анчар – древо яда без предварительного испрошения на напечатание оных высочайшего дозволения».

Пушкин в тот же день ответил Бенкендорфу:

«Я всегда твердо был уверен, что высочайшая МИЛОСТЬ, коей неожиданно был я удостоен (в 1826 году царь сам стал цензором произведений Пушкина. – А.Г.), не лишает меня и ПРАВА, данного государем всем его подданным: печатать с дозволения цензуры. В течение последних шести лет во всех журналах и альманахах, с ведома моего и без ведома, стихотворения мои печатались беспрепятственно, и никогда не было о том ни малейшего замечания ни мне, ни цензуре. Даже я, совестясь беспокоить поминутно его величество, раза два обратился к Вашему покровительству, когда цензура недоумевала, и имел счастие найти в Вас более снисходительности, нежели в ней».

Отправив это письмо, Пушкин просил Бенкендорфа принять его для выяснения некоторых своих затруднений.

Через несколько дней, 11 февраля, Пушкин вызван был, согласно его просьбе, к Бенкендорфу. Судя по сохранившемуся черновику нового письма поэта к нему от 18–24 февраля того же 1832 года, Пушкин вынужден был еще и еще раз доказывать шефу жандармов, что «обвинения в применениях и подразумениях не имеют ни границ, ни оправданий, если под словом дерево будут разуметь конституцию, а под словом стрела самодержавие».

Любопытно, что разрешение цензуры на печатание «Анчара» было получено за три недели до письма Бенкендорфа к Пушкину и что в черновике этого стихотворения вместо слова «царь» в последнем стихе значилось «князь».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.