Ель-шатер[31]
Ель-шатер[31]
Недавно ушел из жизни еще один свидетель пушкинского вдохновения: это знаменитая Ель-шатер в Тригорском.
Она родилась в тот год, когда юный Пушкин уезжал в Царскосельский лицей.
Тоненькая, прямая, она тянулась к голубому весеннему небу в самой глубине Тригорского парка. Ель росла на небольшой поляне и на фоне светлой легкой листвы лип и дубов казалась стройной и статной красавицей с тонкой талией.
В разные годы являлся Пушкин под сень михайловских и тригорских рощ. Ель-красавица в первый раз увидела поэта, когда он был еще беспечным, веселым юношей. Только что окончив Царскосельский лицей, Пушкин приехал в Михайловское и провел много чудесных дней в соседнем селе Тригорском у хозяйки усадьбы Прасковьи Александровны Осиповой.
Возвращаясь в Петербург, Пушкин вписал в альбом Осиповой стихотворение, в котором прощался с Тригорским:
Простите, верные дубравы!
Прости, беспечный мир полей,
И легкокрылые забавы
Столь быстро улетевших дней!
Лишь через семь лет он вернулся под его липовые своды, вернулся не вольным поэтом, а опальным изгнанником.
Уже в зрелом возрасте поэт с грустью вспоминал михайловские и тригорские рощи:
…Годы
Промчалися, и вы во мне прияли
Усталого пришельца; я еще
Был молод, но уже судьба и страсти
Меня борьбой неравной истомили…
Возмужала за эти годы и ель. Темные густые ветви ее опустились до самой земли, образуя шатер. Они-то и дали ей имя: Ель-шатер.
Два года жизни ссыльного поэта были печальными и радостными по-своему. Муза и рифма, звучная подруга, не расставались с ним. Его навестили любимые лицейские товарищи Дельвиг и Пущин. Здесь мимолетным видением явилась пред ним Анна Керн…
В 1830 году, в свою изумительную Болдинскую осень, Пушкин в «Евгении Онегине» благодарно вспоминает Тригорское и его обитателей:
Везде, везде в душе моей
Благословлю моих друзей!
Нет, нет! нигде не позабуду
Их милых, ласковых речей;
Вдали, один, среди людей
Воображать я вечно буду
Вас, тени прибережных ив,
Вас, мир и сон тригорских нив.
……………………………
И берег Сороти отлогий,
И полосатые холмы,
И в роще скрытые дороги,
И дом, где пировали мы, —
Приют, сияньем муз одетый…
Ель-шатер становится символом пережитых в Тригорском поэтических радостей. Пушкин вспоминает, как явился в Тригорское Языков «и огласил поля кругом очаровательным стихом». И заканчивает строфу тремя изумительными по яркости и поэтической фантазии стихами:
Но там и я свой след оставил,
Там, ветру в дар, на темну ель
Повесил звонкую свирель.
Ель-шатер больше чем на столетие пережила своего поэта. Она поднялась к концу своих дней на высоту сорока метров. Широко раскинувшиеся во все стороны темные ветви придавали дереву сказочный вид, образуя настоящий зеленый шатер, под которым могли укрыться от дождя больше десяти человек…
В начале нашего века красавица стала болеть. Не выносила больше сильных морозов. Преобразилась и внешне – ветви ее приобрели своеобразную, благородную седину.
В сороковые годы ель сильно пострадала от нанесенных ей фашистами пулевых и осколочных ранений. За ней ухаживали, ее, как человека, лечили. Но поправиться она уже не могла.
В яркий майский день 1965 года ель закончила свою жизнь. На месте, где росла Ель-шатер, поставили надпись, рассказывающую людям историю ее жизни, и посадили стройную десятилетнюю елочку, по своей форме очень напоминающую знаменитую Ель-шатер.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.