Выпустите народ на свободу
Выпустите народ на свободу
Беседует Владимир Бондаренко
Владимир Бондаренко. Рад тебя видеть, Эдуард. Рад, что ты такой же энергичный и такой же мужественный. Только славы стало побольше. Так кому в результате был нужен твой арест? Президенту? Правоохранительным органам? Русской литературе? Политическим противникам? Кто заказчик ареста?
Эдуард Лимонов. Это всё догадки. Никогда не будет доказательств, кто придумал моё дело. Спущено оно было, очевидно, сверху. Но никогда мы уже не разберёмся, кто хотел ареста. Почему хотел? – это ясно. Заморозить деятельность успешно развивающейся политической партии. Ликвидировать её с помощью ареста основных руководителей партии. Сегодня всем ясно, что не смогли это сделать, может быть, поэтому меня и выпустили. Партия-то живая. И продолжает расти. А доказательств убедительных для суда так и не смогли найти. Все основные статьи обвинения были сняты. И терроризм, и организация вооружённых формирований не подтвердились. Ни по 280-ой статье. Вначале нам вменяли даже 279-ую, то есть организацию вооружённого восстания. Но когда не смогли, то оставили 280-ую. Тоже чудовищно. Всё это в суде не подтвердилось, и суд нас по трём основным статьям оправдал. И получил я в результате ниже низкого, всего четыре года тюрьмы. Это говорит о том, что и по оставшейся статье никаких доказательств не было. Мизерные намёки и подозрения. Попытка ликвидировать партию национал-большевиков не удалась.
В.Б. Не был ли ты помещён в тюрьме, как известный писатель и публичный человек, в более привилегированные условия, чем твои соратники?
Э.Л. Ни в Лефортово, ни в Саратове никакой разницы не было. Все сидели на тех же самых основаниях, и даже в тех же самых камерах… Почему-то нас по кругу перемещали. Я сидел в той же 32 камере, где до этого сидел Сергей Аксёнов, с теми же сокамерниками. Позднее я сидел в Саратове в тюрьме строгого режима в камере, в которой до этого сидел Пентелюк. Те же тяготы, те же лишения. Да и срок примерно одинаковый. Мне дали чуть больше других, вот и вся привилегия.
В.Б. Ходят слухи, что тебе предлагают уехать во Францию и спокойно жить там, пользуясь французским гражданством. Уйти из политики.
Э.Л. Таким провокаторам надо бы бить морду, но я даже советовать этого не могу, потому что нахожусь на условно-досрочном освобождении. Не дождутся. Безусловно, я никуда не поеду. Я может и съездил бы на неделю, но знаю, что на сто процентов меня обратно не впустят.
В.Б. А в Харьков к родителям сумеешь вырваться? Насколько я знаю, отцу уже исполнилось 85 лет, матери 82 года. То-то радости им будет повидать сынка.
Э.Л. Обязательно, Володя, попытаюсь в ближайшее время к ним съездить. Но и туда сначала надо получить разрешение на поездку, как бы не нарваться на провокацию. Я же не за себя боюсь. Не для того я вышел на свободу, чтобы оказаться вне России, вне нашей политической жизни. Да и ребята устали без меня.
В.Б. Тебя уже сватают в губернаторы, в мэры…
Э.Л. Я полагаю, что нам не надо ввязываться ради сомнительных сенсаций в каждые выборы, если нет надежды на успех. Мы будем только тогда идти на выборы, когда будет большой шанс победить.
В.Б. Ты веришь в свою победу?
Э.Л. Если бы я не верил в победу, не занимался бы политикой. Если у нас будут энергия и воля, рано или поздно мы победим.
В.Б. Чем отличается нынешняя ситуация в России от ситуации 1993 года?
Э.Л. Всем. Тогда, десять лет назад, была вспышка протеста, причём массового протеста. Но танковыми ударами народ сумели запугать и надолго. И уже былые полумиллионные шествия демонстрантов, миллионные акции протеста ушли в прошлое. Сегодня в акциях протеста принимают участие лишь десятки тысяч людей. Это очень мало. И наша задача менять эту ситуацию. Многие надеялись, что пока я сижу в тюрьме партия разложится. Национал-большевистская партия не только выстояла в этом болезненном процессе, когда она была лишена и председателя партии и таких крупных активистов, как Нина Силина, Сергей Аксёнов, но и успешно двинулась вперёд. У нас сейчас гораздо больше людей, чем было до моего ареста. Интересные яркие молодые лидеры. Настоящие неистовые революционеры. Власть ломает руки и ноги национал-большевикам, но ничего сделать не может. Я видел по телевидению нападение милиции на Марсовом поле на наших ребят. А ведь потом были ещё и пытки, избиение ногами. Отвратительные методы. Страна якобы стремится в Совет Европы, а ведёт себя по-варварски. Я хочу, чтобы этого не было. Мы же никогда никого не избивали. Не применяли насилие. Хоть нас и называли террористами. И есть широкий набор так называемых цивилизованных приёмов борьбы, применяемых во всём мире. От гнилых помидоров до роскошных тортов. Их-то никак к арсеналу холодного и горячего оружия не отнесёшь. Главное, чтобы было ясно, за что тот или иной губернатор или принц получает такой подарок. Чтобы народ был солидарен с нашими действиями.
В.Б. Есть ли ещё какие-нибудь литературные планы?
Э.Л. Нет. Я достаточно хорошо поработал, как писатель, в тюрьме. И норму свою перевыполнил на много лет вперёд. У меня не так много времени осталось, собираюсь заниматься только политической деятельностью. Надо сконцентрироваться на определённых задачах. И народу нашему надо перейти от пассивного участия в политике, от чтения патриотических газет к активным действиям. Если вас призывают оппозиционные партии выйти на улицу – выходите. Приводите с собой друзей. Многолюдность заставит власть прислушаться к народу. Миллионные демонстрации протеста – по-прежнему мощнейший метод нажима на власть. На западе законы отменяют таким образом.
В.Б. А вы готовы, Эдуард, вместе с другими оппозиционными силами, с той же КПРФ, к примеру, идти на общую демонстрацию, на общий митинг протеста, участвовать в общей оппозиционной борьбе?
Э.Л. Мы всегда, Володя, выступали «за», за все совместные действия. И предлагали эти единые действия. Нас не всегда встречали с должным пониманием, но, я думаю, сейчас возможно изменилась ситуация. И мы ещё встретимся с тобой в одной колонне, как в былые времена. Не скрываю, есть у КПРФ стремление всё тянуть на себя, но надеюсь и они понимают, вместе мы добьёмся большего. Мы хотели бы равноправных отношений со всеми соратниками. Иметь свою долю политического влияния… Мы давно уже, может быть, самыми первыми осознали необходимость союза со всеми реальными оппозиционными силами. Со всеми, кто против нынешней абсолютистской системы власти. Давайте вместе её убирать, давайте вместе работать. Надо объединяться против общего противника, и народ нас поймёт. Хватит разорять страну. Режим несправедливый до мозга костей. Союз кагебешников и олигархов противоестественен. Такого никогда в мире не было, и ничего хорошего из такого союза получиться не может.
В.Б. Ну а если тебе вдруг предложат в Государственную думу пойти по коммунистическому списку. Ради общего дела пойдёшь в Думу?
Э.Л. Конечно, такой вопрос нам надо обсуждать на нашем ЦК партии, но я лично не против. Считаю, что мы бы пошли с пользой для всех таким единым списком. Пусть нам дадут какую-то пропорциональную часть. Мы не жадные, но мы знаем, чего можем добиться. Я ведь при всех расхождениях с теми или другими лидерами КПРФ никогда не отрицал и наших общих положений, к примеру, борьбу за социальное равенство. Во многом у нас схожие цели. Я много раз повторял, если бы не было КПРФ, у нас вообще бы не было, к сожалению, никакого противовеса нынешней власти. При всем несовершенстве, при определённой политической робости, КПРФ – это реальная народная оппозиция. Пусть она не радикальная оппозиция, но было бы гораздо хуже, если бы её совсем не было.
В.Б. Какими у тебя были первые ощущения свободы? Что ты испытывал, выйдя на волю?
Э.Л. К сожалению, сегодня в России свобода и на улицах тоже урезанная. Не тот режим, куда бы я, Володя, стремился выйти на свободу. Я бы хотел весь наш народ вывести на свободу. Не совсем та свобода, о которой мечтается в лагере. Конечно, с точки зрения пейзажа никаких ограничений нет. Но мало нам пейзажной свободы. Улицы, дома, небо – это всё моя страна. Но политическая система власти вызывает у меня негодование. Я бы вышел со всеми вместе на настоящую свободу. Воссоздал бы атмосферу красных знамён, оркестров, «революционный держите шаг…», как писал Маяковский. Я мечтаю о настоящем народном ликовании. Это было бы великолепно. А так я вышел и знаю, что условно досрочно освобождён, что мне предстоят большие проблемы. Будут продолжаться нападки и провокации. Против меня лично, против моих друзей и соратников. Убивают депутатов, губернаторов, журналистов… Пусть это даже мои политические противники, как, например, Сергей Юшенков, я против таких политических убийств.
В.Б. Когда-то также по заказу американских властей убили и латиноамериканского бунтаря Че Гевару. Убили не за неудачный партизанский поход. Убили как человека иных принципов. Иной политической воли.
Э.Л. Да, его же сначала взяли в плен, а потом хладнокровно пристрелили по приказу США. Сутки продержали. Консультировались с самим американским президентом. Это совершенно точно. Тогдашний президент Боливии звонил по прямому проводу в США. И получил разрешение на убийство. Его уничтожили не как партизанского лидера. К тому же не совсем удачной оказалась его боливийская экспедиция. Вреда особого боливийским властям они не нанесли. Уничтожили как символ социалистической революции, которую кубинцы хотели распространить на всю латинскую Америку.
В.Б. Убили яркого политического лидера. Воспользовавшись его нелегальным положением. Вернись он в Америку или ещё куда как политик и революционер, его убить было бы гораздо труднее. Недавно был юбилей Че Гевары. Многие сравнивали с Че Геварой тебя. Есть ли у вас общее? Видишь ли ты некое сходство?
Э.Л. Сейчас, Володя, не время говорить об этом. Как бы себя повел Че Гевара на условно-досрочном освобождении? Тут импульсивность и излишняя эмоциональность не нужна. История позже сама осветит те или иные факты, которые сегодня не могут быть освещены. Всё встанет на свои места.
В.Б. Ты мечтаешь о свободе для народа. О ярких народных шествиях. Кто поведёт народ на такие шествия? Очевидно, только молодёжь. Ваша партия осознанно делает ставку на молодых? Или же сами идеи национал-большевизма, твои книги, твой облик вождя импонируют прежде всего молодым?
Э.Л. А к нам, Володя, никто другой и не приходит. Молодые же были брошены обществом. Никому не нужны. Вот они и приходят сюда. Учатся, а потом сами уже крутят бал, становятся в центре событий. Это, может, наше несчастье, которое вызывает зависть у одних и улыбку у других. Зато сколько ярких молодых лидеров у нас появилось. Будущее России. Я с удовольствием всегда сравниваю и с РСДРП, и с другими революционными партиями России и Европы. Туда тоже приходили совсем молодые люди. Молотов пришёл, когда ему было 16 лет. Троцкий в 17 лет, Дзержинский в 19 лет. И к нам в партию идёт такой же юный и решительный контингент.
В.Б. Сегодня молодые выбирают: или общество потребления, попсовая музыка, яркие одежды. Мир гламура. Или же яркая жизнь, но с возможными репрессиями. С избиениями, с занесением в чёрный список. Куда идти?
Э.Л. Ни одна поп-группа не сравнима с партией. Поп-группы приходят и уходят, а мы остаёмся. Мы не альтернатива массовой культуре. Мы – политическая партия. У нас есть идеология. Вырабатывается своя культура. Нам не надо соперничать с «Тагу»… У них короткие юбки, ляжки – и пусть увлекаются. Мы смотрим на всё, как на часть нашего мира, где мы должны оказывать своё идеологическое влияние. Мы должны быть везде. Среди молодых чиновников и спортсменов, среди журналистов и студентов. Мы должны оказывать своё политическое влияние в обществе. Сейчас у нас пошли стычки с губернаторами. Это тоже средство легальным путём заявить своё презрение, своё отвращение к нынешней власти.
В.Б. Можешь ли ты уже сформулировать свое отношение к тюрьме. Что тебе дала тюрьма, есть ли некий позитивный опыт. Некий тюремный университет?
Э.Л. Думаю, что я пришёл уже подготовленным в тюрьму. Человеком определённого возраста и определённого опыта. Каких-то особых изменений во мне тюрьма не произвела. Разве что я проверил самого себя на терпение, на способность жить в монашеско-тюремной аскезе. Я был уверен, что выстою, и выстоял. Мне грозило очень много лет, и это было всё крайне серьезно. Прокурор запросил чудовищный срок. Если постатейно, то в общей сложности, 25 лет. Подумать на минуточку. Полный мрак. Путём частичного сложения он как бы смилостивился и запросил всего лишь 14 лет. Вот как. Они хотели меня сгноить в тюрьме.
В.Б. Мне кажется, в любом случае они проиграли. Ты был известен и без всяких тюрем, но через тюрьмы прошли и стали сильными молодыми лидерами твои соратники. Та же Нина Силина, тот же Сергей Аксёнов. Да и много других… Тюрьма кого-то ломает, а кого-то закаляет и делает лидером и врагом системы. Нынешние власти повторяют ошибки царизма. Те же ребята, прошедшие тюремный опыт, станут несомненными вожаками, которые легко будут перепрыгивать через красные заградительные конформистские флажки общества потребления… За ними будущее.
Э.Л. У нас есть уже масса людей, прошедших через тот или иной тюремный опыт, и к сожалению, продолжают проходить. Нина Силина вела себя абсолютно несгибаемо, всё время улыбалась, дерзко отвечала, в карцере побывала несколько раз в Саратовском централе. А она выходит из карцера и говорит следователю: придём к власти, вас всех поставим к стенке. Чего я не мог позволить себе, то могла себе позволить Нина.
В.Б. Сильно отличались условия жизни в колонии и в тюрьме? Где тебе было легче?
Э.Л. Безусловно, в тюрьме было легче. Мы попали в самую красную колонию. Это дисциплина, дисциплина и ещё раз дисциплина. Внутри правят бал сами заключённые под строгим контролем ментов. Я вышел из колонии невыспавшийся, голодный, не дают ни минуты покоя. Постоянные мероприятия. Подъем в 5-45 утра. Пострашнее любого дисбата. У тебя нет ни одной свободной минуты. Три поверки в день. Стоишь от тридцати минут до часа. Ходим строевым шагом. Всюду контроль на всех пропускных пунктах. Постоянные чтения лекций. Только освободишься, опять всех выстраивают, опять в клуб. Даже если какой-нибудь концерт, голову опустил – пять суток карцера. Полное понимание несвободы. В тюрьме я сидел в Саратовском централе для особо опасных преступников. Много рецидивистов, тяжёлых статей, раздавали пожизненные заключения налево и направо. Но зато там почти не было режима. В 5-45 один из камеры взял всю кашу в окно, и все легли спать до поверки. Входили в камеру с 8-30 до 9-00, сказали «Здравствуйте», и всё. Легли опять. Там тоже были свои неприятности. Не курорт. Но хотя бы не было такой суровой тяжелой дисциплины.
В.Б. Так уж получилось, что в тюрьме ты праздновал свой юбилей. Мы отпраздновали его в Большом зале ЦДЛ здесь в Москве, послали тебе бутылку стариннейшего коньяка от олигарха. А как ты праздновал в Саратове?
Э.Л. О том, как вы здесь провели вечер в ЦДЛ мне рассказывали, спасибо и тебе и другим. Вообще спасибо всем писателям, оказавшим поддержку, подписавшим письма протеста, обращения в суд и так далее, спасибо газетам, тоже активно поддерживавшим меня. У нас всё-таки есть уже хоть какое-то гражданское общество. Иначе бы мне сидеть в тюрьме еще много лет. А свой юбилей я в тюрьме отпраздновал в пределах возможного, хорошо перекусили, почефирили и легли спать. Вот и всё. Никаких приключений не было. Много поздравлений пришло с воли. А Березовский коньяк я выпил уже когда вышел на волю.
В.Б. Я знаю, что тебя хотят твои издатели из «Ад Маргинем» позвать с собой на книжную ярмарку во Франкфурт-на-Майне. Поедешь, если разрешат?
Э.Л. Было бы интересно. Глядишь, там бы и с Путиным встретились. Есть о чём поговорить. Но если честно, сомневаюсь, что дадут заграничный паспорт, сомневаюсь, что разрешат поездку, и еще больше сомневаюсь, что впустят обратно в Россию. Поэтому, скорее всего откажусь. Здесь дел много.
В.Б. Удачи тебе во всех делах.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.