Не некролог

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Не некролог

В день ее смерти у меня в Facebook’е лента была наполнена эмоциями, которые я не стал бы называть причитаниями или соболезнованиями. Но процитировать считаю нужным. Не прокомментировать не смог.

Михаил Дегтярь, телерепортер:

Над Валерией Ильиничной Новодворской посмеивались. Мол, толстая, старая дева, несет чушь… Те, кто над ней вот так смеялся, мизинца ее не стоят. Ублюдки, они даже не понимали, что значит пройти ужасы советских психиатрических больниц, ужасы советских тюрем, ужасы сухих голодовок… И при этом не измениться. Пока она жила, были критерии. Теперь их нет. Я, например, не знаю другого такого человека в России.

Аркадий Кайданов, писатель и поэт:

Ее голос мог не нравиться, мог раздражать и вызывать несогласие, но она никогда не пела с чужого…

Удивительная вещь.

Жил человек, никогда ничем не рулил, ни на каких денежных потоках не сидел, ни на чью жизнь вроде бы не влиял.

В последнее время вообще пробавлялся каким-то жалким хоумвидео с Боровым.

И властителем дум ширнармасс этот человек вовсе не был, если уж честно, никогда.

Для дум ширнармасс человек был эдаким развлечением, пикантной добавкой к окружающей действительности, в которой все прагматично, просчитано и нудно.

А тут нате вам: «Вы все дураки и не лечитесь! Одна я, умная, в белом пальто стою, красивая»!

А мы и на самом деле дураки, ибо тут же прикидывали, что и по?льта у нас поэлегантнее, и до красоты нашей неземной этому смешному человеку как до Луны.

Только вдруг этот нелепый странный человек ушел из жизни.

Ушел тоже нелепо и странно.

И второй день все только о нем.

И я уже который пост — о нем.

Сам от себя не ожидал.

Значит, не все так просто было с этим человеком.

И нам, дуракам, точно пора лечиться.

Евгений Криштафович, эстонский общественный деятель:

Все наши встречи с Новодворской всегда были очень яркими, и я помню их, конечно, в деталях. Наверное, и потому, что они были довольно редкими. Например, я хорошо помню, как после аудиенции у Ильвеса мы поехали с ней и Константином Боровым ужинать в ресторан «Paat» в Виймси. А до этого случился забавный инцидент.

Новодворской после ее выступления в таллинской Кесклиннаской гимназии дети подарили коробку шоколадных конфет «Калев». Надо сказать, она была страшная сладкоежка, что ей при ее состоянии здоровья было не особенно можно. Поэтому Боровой, который ревностно следил за ее диетой, пытался эту коробку как-то изъять. И придумал способ: спровоцировал Валерию Ильиничну на спор, как аудитория в Таллине отреагирует на предложение Новодворской почтить минутой молчания память всех борцов за свободу Эстонии, включая тех, кто сражался за это в мундирах оккупационных армий (в том числе Waffen SS). До этого она проделала уже такую штуку во время своей лекции в Тарту, и там все повскакивали со своих мест, конечно, как ошпаренные и стояли по стойке «смирно», смахивая украдкой слезы гордости и умиления.

В Таллине мы ждали, что мнения разойдутся, и моей задачей было зафиксировать, будут ли те, кто демонстративно проигнорирует предложение о минуте молчания. Конфеты были отданы мне на хранение, и их судьба должна была решиться в зависимости от того, будут ли в зале «невставшие». Невставшие были (какие-то русские журналисты), и меня потом даже отдельно пропесочили в тибла-прессе:

«Потом, когда Валерия Ильинична предложила всем почтить эстонских легионеров минутой молчания, все они дружно встали, а г-н Криштафович начал озираться по сторонам, выискивая, видимо, несогласных. Эта сюрреалистическая картина напомнила мне блаженные времена совка, которые я, к счастью, не очень застала, но о которых хорошо знаю как человек, преподававший в университете в том числе историю российской цензуры и историю литературы ХХ века. „Мы поименно вспомним тех, кто не встал“, — читалось во взгляде» («День за днем», 30 апреля 2010).

Очень мне нужно вас, коммуняк, помнить, блин! Мне конфеты справедливо делить надо было!

В конечном счете сторонами — Новодворской и Боровым — было решено, что конфеты съест Криштафович, а Валерия Ильинична сможет за ужином заказать себе порцию мороженого, без того чтобы Боровой высказал ей за это нарекание. Причем конфеты делили в приемной у Ильвеса, и адъютант президента никак не мог понять, чего эти русские так громко спорят из-за какого-то шоколада.

Получив вечером в «Paat» порцию мороженого с фруктами, Новодворская была так искренне счастлива, что скрыть это было невозможно ни от кого в ресторане. Закончив с десертом, она изъявила желание спуститься на террасу к морю, присела на камень… и запела!

Пела она «Веселый ветер» Дунаевского, песню Роберта. Идеалистическая, доложу я вам, была картина: вечер, закат, побережье Виймси, штиль на море, сидит наша Лерочка возле воды, светится от счастья, как новый червонец, и задорно поет:

Спой нам, ветер, про дикие горы,

Про глубокие тайны морей,

Про птичьи разговоры, про синие просторы,

Про смелых и больших людей!

Я очень пожалел, что не успел сделать видео — за него бы, наверное, много денег удалось срубить и сделать человечество капельку счастливее. А так эта прекрасная картина осталась только в моей памяти. Когда Новодворская была в Таллине, мой приятель, работавший тогда русским редактором латвийского сайта politika.lv, попросил сделать с ней интервью. Я выполнил его просьбу, мы с Валерией Ильиничной целый час проговорили на диктофон на темы, связанные с Латвией, и расшифровка беседы заняла полтора десятка печатных страниц. Я позвонил в Ригу и сказал, что моя рука не поднимается вырезать ни одного слова из интервью великой Новодворской, поэтому пусть редактор сам решает, что он будет переводить, а что нет. В конечном счете там тоже решили, что интервью следует опубликовать полностью, без купюр. Ниже вы можете прочитать его и по-русски, и по-латышски, но вот ключевая цитата: «Демократический Союз — это карета скорой помощи с элементами реанимации. В Латвию нас не вызывали, но если позовут — приеду».

И через полтора года, когда в феврале 2012 года в Латвии грянул референдум по языку, Новодворская и Боровой по приглашению объединения «Демократические патриоты» поехали в Ригу — убеждать русских не вестись на чекистские провокации. Я, разумеется, поехал за ними.

Помню, как мы пошли в Саейму, где Инара Мурниеце устроила спецзаседание комиссии по правам человека, посвященное визиту высоких российских гостей. Валерия Ильинична высказалась там, что в Латвии ситуация с правами русских отличная, даже слишком, кое-где надо бы подсократить их возможности. В частности, в проведении на деньги иностранных разведок разного рода референдумов, подрывающих межнациональный мир.

Реакция на это последовала истерическая, в чекистском духе: мэр Риги Ушаков, великой культуры человек, назвал российских правозащитников Бивисом и Батхедом и всячески препятствовал их пресс-конференции в Рижской думе, а карманная собачка Ушакова, нынешний депутат Европарламента Андрей Мамыкин, в передачу которого пришли Новодворская с Боровым, в прямом эфире спрашивал у Валерии Ильиничны: «Правда ли, что ваш внешний вид — это результат воздействия карательной медицины?»

Тем не менее Новодворская, безусловно, гнула свою линию очень твердо. На своей открытой встрече с рижанами на факультете журналистики Латвийского университета она прямо сказала: «Этот референдум — это хамство. Кому не нравится государственный язык в Латвии, добро пожаловать к нам в Россию!» Помню, сидевший со мной рядом депутат от «Visu Latvijai!» Давис Сталтс сказал мне, что даже он вряд ли бы позволил себе так прямо высказаться на эту тему. Кстати, после встречи мы обсуждали эту тему и с будущим министром юстиции Янисом Бордансом, когда он подвез меня на ужин, и тоже сошлись во мнении, что все эти вещи в лицо русским должна была сказать именно Новодворская. Ей абсолютно нечего было противопоставить, ее можно было только оскорблять от полного бессилия.

Но Боровой решил, что всего проведенного в Риге недостаточно и в день референдума надо еще устроить митинг протеста перед посольством РФ. Я был очень против и предпринял не одну попытку отговорить Валерию Ильиничну, потому что считал неправильным таскать ее еще по уличным акциям ради спасения престижа латвийских русских. Не заслужили они этого, с моей точки зрения!

Помню, пришел к ней вечером в ее номер еще раз обсудить это. Захожу, и она мне с порога: «Иди садись на мое девичье ложе, поговорим!» Я и завел свою пластинку, мол, она все, что могла, сделала и устраивать шоу ради электората этих ушаковых-мамыкиных смысла не имеет. Мы жили все вместе в гостинице Neiburgs в Риге — здании, где снимался знаменитый эпизод «Семнадцати мгновений весны» на Цветочной улице в Берне. Шутили с Новодворской, что имидж русских в Латвии так подпорчен этим паскудным референдумом, что прямо хоть прыгай в окошко вслед за профессором Плейшнером.

Тем не менее они с Боровым поехали утром 18 февраля на бульвар Калпакса, встали там с плакатами перед логовом Вешнякова (вернее, Боровой встал, а Новодворская сидела на стульчике, потому что стоять она не могла) и произнесли свою короткую речь: «Этот митинг протеста мы проводим для того, чтобы показать русским в Латвии, чем должны заниматься русские в Латвии и в России — не на деньги Путина и ФСБ заниматься провокациями, а бороться за свободу своей страны, России» (Боровой).

«Я сижу там, где должна сидеть русская община Латвии, потому что этот референдум задуман врагами не только латышей, но и врагами русских в Латвии, которые хотят, чтобы они навсегда остались бомжами, апатридами, без родины, ненавидимыми и презираемыми всеми. Здесь должны сидеть русские и требовать, чтобы Путин провалился вместе со своим подлым, хамским референдумом» (Новодворская).

Несколько месяцев назад я снова был в Риге и беседовал там с русскими молодыми людьми, которые ничего не знали о том, что я знаком с Новодворской и был вместе с ней в Латвии. Речь зашла о языковом референдуме, и вдруг один из них мне говорит: «Я решил тогда пойти на него и проголосовать против второго государственного языка, когда увидел ту женщину из Москвы, Валерию Новодворскую, сидевшую в сугробе на стульчике перед посольством РФ, где вообще-то следовало быть мне, русскому из Латвии. Мне стало стыдно, что меня там не было, поэтому я взял паспорт и пошел на участок».

Так что теперь мне достоверно известно, что «скорая помощь с элементами реанимации» в лице Новодворской и Борового все-таки одну русскую душу, да спасла тогда в Риге! Значит, не зря это все было.

Еще одну историю расскажу вам. Перед встречей Валерии Ильиничны с президентом Ильвесом вдруг неожиданно выяснилось, что она не говорит свободно по-английски. А наш, как известно, по-русски еще тоже не очень. Да и переводчиков уже заказывать было поздно. Решили, что переводить буду я, ибо деваться с подводной лодки все равно было некуда.

Лера взялась убедить Тоомаса нашего Хендрика не ехать в Москву по приглашению Медведева на празднование Дня Победы. Встреча в Кадриорге состоялась 29 апреля 2010 года, за 10 дней до предполагаемого визита. И вот Лера его обрабатывает: «Вы должны понимать, господин президент, что в Москве у власти чекистская хунта». Я перевожу: «…t?ekistide hunta» — и, ловя на себе слегка недоуменный взгляд президента, поясняю: «Ну, мафия, понимаешь?» Ильвес: «Да я вообще-то знаю, что такое хунта, но я в первый раз слышу такое выражение про чекистов».

Он пытался ей объяснить, что много раз сталкивался в своей жизни с КГБ и знает, как с ними работать. Среди его коллег на радио «Свободная Европа» было полно агентов чекистов, и ни тогда, ни сейчас никаких иллюзий на их счет он не испытывал. Но визит в Москву он воспринимает в отрыве от власти Путина и КГБ.

Тем не менее Лера продолжает: «И даже если Вас будут принимать в самом роскошном зале Кремля и подадут самое шикарное кресло для встречи с Медведевым, они все равно будут принимать Вас, господин Ильвес, за коврик для ног». Тут уже у меня начинается ступор, потому что я не могу вот так в лицо сказать своему президенту: «Коврик для ног». И я начинаю импровизировать: «Даже если… Вас не будут воспринимать там всерьез…»

Ни президент, ни глава его канцелярии, ни двое советников по-русски, к моему удовольствию, ни бум-бум, поэтому мой творческий подход к обязанностям переводчика раскусить не могут. Слышу только сзади сдавленные смешки: пресс-секретарь президента, представитель старой советской школы, получает явное удовольствие от ситуации.

В общем, пресс-релиза по итогам встречи официальный Кадриорг тогда так и не выпустил.

А через два дня был государственный визит в Эстонию президента Финляндии Тарьи Халонен. И на приеме, организованном в ее честь, несколько дам, отвечающих за финско-эстонское культурное сотрудничество, решили отдельно поблагодарить Ильвеса за то, что он принял Новодворскую, и рассказать ему, как тепло она о нем отзывалась и как это их, в свою очередь, порадовало. Президент очень удивился и сказал: «Я очень рад и даже немного шокирован, потому что, когда она была у меня, она меня все время ругала».

Анна Рождественская, сценарист:

Уходят мощные, красивые, невероятного масштаба люди. Скоро политика останется с личностями масштаба табурета с вкраплениями личностей масштаба гиены…

По поводу вакханалии из-за смерти Новодворской. Ну и всяких других вакханалий.

Когда малолетней АА было года четыре, мы повезли ее в Питер. И приволокли на Дворцовую площадь. И потыкали пальцем в Эрмитаж. И сказали: «Вот, Анечка, смотри, это — Зимний дворец». А Анька была ужасно маленькой, совсем крохотной, меньше трехлетки. Она в ответ потыкала нам пальцем в тоже маленькие билетные кассы и переспросила: «Вот это?» Зимний для нее был таким огромным, что она его ни глазами, ни разумом осознать не могла.

Вот поэтому я не вступаю обычно в интернет-споры. Потому что есть такие навечно глазами и разумом маленькие люди, с которыми беседовать бесполезно. Потому что ты с ними про Эрмитаж, а они с тобой — про билетную кассу. И они не в силах вообще понять, почему идиот оппонент заходится в восторге по поводу гребаной кассы. А Зимнего они не видят. И никогда не увидят, потому что вот так они устроены.

Лев Сигал:

Мы с Лерой были лично знакомы с 1987 года. Никогда и ни в чем наши взгляды не совпадали. Но это совершенно не мешало нам поддерживать разлюбезные отношения: Лера не давала ни малейшего повода упрекнуть себя в том, что она смешивает политику и личные отношения. Хотя для нее всегда, сколько я ее знал, было в порядке вещей в ответ на дежурные приветствия заявить: «Ну, как может себя чувствовать человек, когда страна скатывается к фашизму?!» Так она и скатывалась все прошедших 27 лет нашего знакомства, шаг за шагом.

Но обо всем этом есть сегодня кому сказать и получше меня. Я хочу взглянуть на Лерину смерть с другого конца. В Интернете пишут, что причиной смерти послужило заражение крови вследствие травмы ноги, полученной полгода назад. Лера не стала тогда обращаться к врачу, а занялась самолечением. И вот результат. Всем нам урок: не лениться лишний раз пойти к доктору из-за любой, вроде бы даже пустячной царапины.

Александр Кондрашов, писатель, ТВ-критик «Литературной газеты»:

Умерла Новодворская. Очень жаль. Она говорила то, что думали многие либералы, но не смели сказать. Она самоотверженно ненавидела Россию и трепетно любила ее врагов. Закрылось забрало, откуда я теперь узнаю, что на самом деле думает Сванидзе и др.? Печально.

Елена Лето:

Все время жить с резко крайними взглядами (левыми, правыми или зад ними) — не признак логического ума, который складывается от суммы очень разных знаний, а лишь следование своей Вере. Жизнь слишком сложна, чтобы оценивать ее одной краской. Когда много лет человек является раздражителем (даже потница приносит неудобство), не заметить его невозможно. Все дело в реакции (отношении) на это раздражение… Меня всегда настораживает, когда человек живет, не сомневаясь: «Одна я, умная, в белом пальто стою, красивая…» Нет, не моя героиня. Но Царствие Небесное…

Александр Тимофеевский, питерско-московский эстет и декадент, яркий кинокритик и публицист, гуру российского глянцевого журнализма:

Царствие ей Небесное.

Над В. И. всегда смеялись. Последние двадцать лет каждое ее слово встречалось дружным гы-гы. И смеющиеся все теснее сплачивались в стадо и все громче говорили о своем национальном ренессансе, о будущем, в котором В. И. нет места. Про будущее не уверен. Маятник качается в обе стороны. И со стадом бывают разные неприятности. Иногда оно бросается с крутизны в море и гибнет в воде. А одинокий путь получает воздаяние. У А. К. Толстого есть прекрасные стихи, которые в день смерть Валерии Ильиничны Новодворской уместно вспомнить.

Против течения

1

Други, вы слышите ль крик оглушительный:

«Сдайтесь, певцы и художники! Кстати ли

Вымыслы ваши в наш век положительный?

Много ли вас остается, мечтатели?

Сдайтеся натиску нового времени,

Мир отрезвился, прошли увлечения —

Где ж устоять вам, отжившему племени,

Против течения?»

2

Други, не верьте! Все та же единая

Сила нас манит к себе неизвестная,

Та же пленяет нас песнь соловьиная,

Те же нас радуют звезды небесные!

Правда все та же! Средь мрака ненастного

Верьте чудесной звезде вдохновения,

Дружно гребите, во имя прекрасного,

Против течения!

3

Вспомните: в дни Византии расслабленной,

В приступах ярых на Божьи обители,

Дерзко ругаясь святыне награбленной,

Так же кричали икон истребители:

«Кто воспротивится нашему множеству?

Мир обновили мы силой мышления —

Где ж побежденному спорить художеству

Против течения?»

4

В оные ж дни, после казни Спасителя,

В дни, как апостолы шли вдохновенные,

Шли проповедовать слово Учителя,

Книжники так говорили надменные:

«Распят мятежник! Нет проку в осмеянном,

Всем ненавистном, безумном учении!

Им ли убогим идти галилеянам

Против течения!»

5

Други, гребите! Напрасно хулители

Мнят оскорбить нас своею гордынею —

На берег вскоре мы, волн победители,

Выйдем торжественно с нашей святынею!

Верх над конечным возьмет бесконечное,

Верою в наше святое значение,

Мы же возбудим течение встречное

Против течения!

Евгений Фридлянд, продюсер:

Все пишут о Новодворской… Мы могли подсмеиваться над ней, но было бы лицемерием не признать ее заслуг перед страной, перед демократическим выбором! Она прекрасно знала историю и бескомпромисно клеймила позором мерзавцев! Я был с ней лично не знаком, но переписывался на каком-то сайте партии! Она молодец! Честная, открытая, боец — такой и останется в нашей памяти!

Юрий Феклистов, «7 дней»:

Еще одна утрата близкого мне человека. Я в 1989 году был задержан ОМОНом на Маяковке перед началом митинга Демсоюза. Валерия Ильинична при встрече извинилась передо мной. Я был поражен. «Называйте меня на „ты“ и Лерой», — просила она. С ее подачи я был первым журналистом, сделавшим репортаж из Лефортовской тюрьмы, где она последний раз сидела перед путчем 1991 года… Потом подарила мне автобиографическую книгу. Из нее я узнал, что первый раз ее привезли в Лефортово 7 ноября 1969 года (ей было 19 лет), после того как она с балкона Кремлевского Дворца съездов разбросала листовки «Долой КПСС!» на торжественном собрании к 50-летию ВОСР. Потом были психушки, где ей кололи серу в спинной мозг, втыкали иголки под ногти и пр. Но они не смогли ее сломать. Настоящая революционерка, убежденная, умная, ранимая женщина… Простите нас, Валерия Ильинична… И спасибо за то, что Вы были с нами. Мы будем Вас помнить, пока мы живы…

Лев Рубинштейн, поэт:

Она была человеком-эпохой.

К ней относились, мягко говоря, по-разному. Мне приходилось общаться с людьми, относящимися к ней как к пророку. Мне приходилось видеть и слышать тех, кто считал ее чуть ли не личным своим врагом. Кто-то считал ее юродивой. Кому-то казалась она смешной. Но вот скучной и монотонной ее не считал никто.

Многим казалось, что она состояла из одних лишь углов, за которые постоянно зацеплялись и об которые болезненно стукались те, кто проходил мимо.

Она казалась очень неудобным человеком, каковыми бывают или очень масштабные люди, или дети. А в ней и правда была совсем детская душа с ее верой в конечную справедливость, в то, что добро в результате непременно побеждает зло.

Ярость и миролюбие, не всегда уютная прямота и дружественность — всё это вместе, и всё это она.

Уход таких людей чреват появлением в общественной атмосфере огромной озоновой дыры. Трудно и долго эту дыру придется заштопывать. Но придется, деваться некуда.

А ее беспокойная, непоседливая, страстная душа пусть теперь успокоится.

Светлая память.

Марина Уварова:

Одно из первых моих интервью было с ней. Это было перед Новым годом — 92-м или 93-м. Я была просто поражена ее интеллектом, юмором, знанием истории, литературы. Под конец я спросила, с кем она будет встречать НГ. «Со Стасиком, моим замечательным котом». Я чуть не разрыдалась. Она была нежнейшим человеком. Так трогательно к маме своей относилась. Плачу. Кристальный человек.

Михаил Панюков, «Экспресс-газета»:

Время ее, как общественно значимой фигуры, закончилось очень давно. А ушла она слишком рано, 65 лет — не возраст для женщины даже в России. Трагикомический персонаж, политический фрик. А знаете, она ведь расширила мой словарный запас! Я впервые услышал от нее слово «сервильный», спросил, что оно означает, и получил вежливое разъяснение. Странная, нелепая была тетка. Но без нее будет чего-то не хватать…

За все свои слова, за пропаганду идей, столь же диких, сколь и нелепых, она расплатилась всей своей жизнью. Прошла тюрьму, психушку. Существовала без любви, без чувственных удовольствий, постоянно ощущая свою неполноценность как женщина, терпя поражение за поражением как политик. Не знаю, не понимаю, как можно ее ненавидеть. Мне неловко за людей, которые в ее адрес пишут «подохла».

Михаил Тюренков, начальник отдела референтуры Министерства культуры Российской Федерации:

Совсем не разделяю злорадства относительно того, что Новодворская скончалась. Да, само это имя давно стало нарицательным, символом радикально-западнического либерализма и даже русофобии (хотя определенная «сермяжность» была присуща и ей). Да, тетка (с которой мне в 2001 году на одном закрытом политическом форуме довелось пообщаться лично) была очевидно безумной, но одновременно с этим — афористичной, искренней и последовательной. Наверное, если бы ее не было, нам, антилибералам, было бы куда скучнее. А потому совершенно не желаю ей зла, тем более посмертного.

Евгений Левкович, Rolling Stone:

Мне выпало великое счастье. Я проработал с Валерией Ильиничной один год. Я видел ее ровно раз в неделю. Она приносила конфеты и угощала ими, в частности, меня. Иногда пекла пирожки. Вдвойне мне повезло в том, что она хорошо ко мне относилась, не знаю почему. Она ведь такую анархо-фашистскую шушеру, как я, не любила с детства. Я тоже никогда и ни в чем с ней не соглашался. Иногда она просто, чего уж там, раздражала. Однако мы ладили. Однажды она предложила мне вступить в ее Демократический Союз, но я, разумеется, отказался. Потом она предложила мне выйти за нее замуж, я не нашелся, что ответить, и мы посмеялись. Дурак. Надо было выходить, немедленно. Такой женщины больше не найти.

Над Валерией Ильиничной смелись почти все, даже многие ее друзья. «Демшиза» — это ведь с нее началось, это ведь она эталон этого понятия. Я не смеялся над ней никогда. Я прочитал одну ее книгу, ознакомился с ее биографией, и мне стало жутко стыдно. Я понял, что смеяться над ней, или не любить ее, или люто ненавидеть ее есть высшее негодяйство. В 1969 году (в 69-м, том самом, полностью советском году) она, девятнадцатилетняя (!) девчонка, в Кремлевском Дворце съездов (!) распространила листовки против ввода войск в Чехословакию. После этого она год просидела в тюрьме и еще два года — в страшной психиатрической клинике в Казани, где полностью подорвали ее физическое и психическое здоровье. При этом она никого не предала. Никого не сдала, хотя ее, двадцатилетнюю, несколько раз пытали. Никого и никогда она не предавала. Кто из вас, называвших ее «либерастом», левых и правых радикалов, таких боевых и смелых накачанных парней, способен на такое мужество? Считаные единицы. В основном вы сдаете всех направо и налево. Вы и одного упавшего волоса с головы Валерии Ильиничны не стоите.

В общем, я мог бы еще много написать, но зачем? Что тут говорить. Эта огромная потеря и огромное горе. Я плачу. До свидания, дорогая Валерия Ильинична. Я никогда не разделял ваших взглядов, совсем не разделял. Но я хочу прожить свою жизнь так, чтобы быть хоть сколько-нибудь достойным вас. Чтобы когда мы встретились снова, мне было бы не стыдно поздороваться с вами. Ну и вы тоже не подведите. У вас же будут с собой конфеты и пироги, правда?

Я люблю вас. Очень.

До свидания.

Юрий Шумило, кинематографист:

Ушла мятежная Баба Лера. Дикая оппозиционная фурия и тончайший литератор, обладательница литературоведческого дара. Последние годы вокруг крутился «мужчина ее жизни» Боровой — интеллектуальный альфонс. А у Бабы Леры не было персонального общечеловеческого счастья, и она сама себе выдумала симулякр этого счастья — борьбу, бессмысленную и беспощадную. И боролась, вооружившись общечеловеческим мороком. Понимала ли она про свой политический идиотизм? Иногда кажется, что понимала, иногда — что происходило все вне ее личностного осмысления. Мне не жаль Новодворскую: жалеть ушедших вообще глупо — им все равно, а мы тут себе выдумываем. Но мне будет не хватать ее колонок о литературе и литераторах, да и уровень оппозиционного безумия без нее потускнеет. Покойся с миром, заблудшая душа.

Андрей Архангельский, журналист:

Видел ее в последний раз на Марше мира в марте. В России человек, который в общем-то занимается совершенно по нынешним временам обычным делом — правозащитой, — считается сумасшедшим, и судьба философа Чаадаева в этом смысле была символической. В отношении Новодворской это все было концентрированно — так к ней и относились и враги, и, что характерно, «свои». Эти «свои» — люди в целом даже приличные, но желающие «не выходить за рамки», они радостно гоготали при упоминании: «А… ну она же того…», и это довольно подлая вещь. Слишком страшно признаться себе, что она как раз норма человеческого самостояния, а не ты. Ты — приспособленец, идущий на компромиссы, ты «договорился» со своим начальником, хотя, конечно, ты «против Путина», но тебе нужно выплачивать кредит. Поэтому ты, конечно, лучше, чем нашисты, но ты, конечно, в подметки не годишься таким, как она. Человек, который всю жизнь боролся и который ни разу не боялся; человек, который заплатил за это личной неустроенностью, одиночеством и пр. Смех над такими людьми — это просто естественная психологическая защита от чего-то более сильного, такого сильного, что ты даже не рискуешь себя сравнить с этим. Поставить рядом. Какой редкий тип. Как редко такие люди появляются и живут здесь, служат своим убеждениям всю жизнь, а не только «по молодости». Тут еще один момент: она ведь не повзрослела — в каком-то современном русском смысле. Не успокоилась до самой смерти. И это нам тоже смешно, хотя на самом деле круче этого ничего нет — оставаться бескомпромиссным, как в юности, всю жизнь. Это по нашим представлениям «смешно» — настолько в общественном сознании высмеивается любая моральная стойкость, любая верность принципам и себе. Сохранить себя — это лозунг диссидентов 60–70-х: «Мы боролись за себя».

На самом деле она — счастливейший человек. До конца жизни наводила ужас на всю беспринципную сволочь, на идеологических противников и соратников, на любую власть, на всех этих соглашателей, на всех этих неборцов. До последнего дня. Какое счастье, какая цельность. Какая победа.

Владимир Соловьев, ТВ-ведущий:

Умерла Валерия Ильинична Новодворская. Можно было и не принимать ее взгляды, но этот человек, прошедший тюрьмы, вызывал уважение верностью своим идеалам.

Екатерина Кладо, киновед:

Интересно, какие компенсации действуют у людей, которые восхищаются «мужеством, несгибаемостью и бескорыстием» без привязки к тому, к чему эти проявления были неизбежно привязаны, к борьбе за какое «за это»? И какой дефицит этих качеств внутри или снаружи приводит их к восхищению?

И чем их не устраивает Дзержинский? Там бескорыстных и мужественных вообще было поначалу более чем достаточно. С вполне людоедскими взглядами на реальность.

…Чем оплачены слова, неважно совершенно. На зонах и в психушках всегда было немало и несущих дрянь и ахинею, при этом оплачивающих это нешуточными страданиями. Дрянь и ахинея от этого ничем иным не становятся. А страдания, конечно, вызывают сочувствие. Сами по себе. А теперь, оказывается, надо еще и абстрагироваться от высказываний в зависимости от уровня травмированности. Причем непонятно, то ли абстрагироваться, то ли, наоборот, относиться серьезно, так как сломали руку — оплатил. Ерунда какая-то получается. Мне ближе априори серьезно относиться к высказываниям и взглядам взрослого человека.

Олег Дружбинский:

К слову, о Новодворской.

Шендерович в телеэфире как-то раз не очень красиво пошутил насчет ее неженственности. Типа, в России произошел коммунистический переворот, и Валерия Новодворская сбежала из страны, переодевшись в женское платье.

Так Валерия Ильинична дозвонилась к нему в эфир и заявила, что устав партии Демократический Союз, которую она возглавляет, строжайшим образом запрещает эмиграцию! И что она никогда не сбежит!

Таких, как она, уже не делают, и скоро совсем никого не будет. Земля ей пухом.

Michail Gosman, резидент Вены:

Какие у нее на фиг идеалы!?!?!! Одна ненависть ко всему российскому и поглубже пресмыкнуться перед американцами… Даже тут, живя на Западе, поражался всегда ее наглости и лживому «правдолюбию». Ненависть…. ей бы в руки пистолет — патронов бы не хватило на всех.

Иван Аброскин:

Извините, человека, которого тошнило от слова «русский», даже обсуждать не хочу. В эфире НТВ в октябре 1993-го она аж прыгала от ярости с требованием «перестрелять это быдло», имея в виду мирных людей с плакатами, которых и расстреляли у Останкино.

Айдер Муждабаев, заместитель главреда «МК»:

Смерть Валерии Ильиничны Новодворской, русского гражданина и мыслителя, — это большая потеря для России, хотя дураки могут этого не понимать, да и черт с ними. А для меня это личное горе.

В юности я много слышал о ней, а лет в восемнадцать случайно купил ее автобиографическую книжку «По ту сторону отчаяния» — и влюбился в ту девочку, разбросавшую в самый разгар советской власти листовки с антисоветскими стихами.

Лера не бежала, сдалась милиции и спокойно пошла за это в тюрьму. Валерия Ильинична никогда ни от кого не бежала, всегда говорила правду и спокойно шла в тюрьму.

Лет в двадцать, будучи еще зеленым репортером в Тамбове, я набрался наглости, нашел телефон, позвонил и напросился на интервью для своей газетки, которое ей (Новодворской, да, в принципе, и газетке) абсолютно было не нужно. Но было очень нужно мне.

Офис (было ли тогда такое слово?) Демократического Союза располагался в доме на Пушкинской площади. Валерия Ильинична назначила мне встречу у памятника. Я пришел с букетом роз, которые отбирал так тщательно, как ни до, ни после никому и никогда. «Так это вы, мой тамбовский волк?» — сказала Валерия Ильинична. Так мы познакомились, и я был на седьмом небе, хотя виду старался не подавать. Интервью получилось, по-моему, так себе, но это не имело значения.

Второй — и последний — раз я увидел ее двадцать лет спустя на вечеринке «Эха». Она уже не ходила. Поцеловал руку. Про то интервью и про меня она, конечно, не помнила.

Я не забуду Вас, Валерия Ильинична, никогда. Я Вас очень люблю.

Дмитрий Ольшанский, публицист:

Изрядно-порядочная публика пишет некрологи Валерии Ильиничне Новодворской.

Пишет искренне, «с душой».

Должно быть, это и правильно: покойница была чужда всякой корысти и карьеры, исповедовала свою веру в то, что России и русских быть не должно, упорно и страстно, как истинная подвижница и даже юродивая.

Но за это ли ее поминают добрым словом?

Представим, что кто-то другой пронес бы через всю свою жизнь — и с тем же честным упорством — ненависть к евреям, американцам, европейцам, гомосексуалистам и тэ пэ.

Поминали бы его те же люди и с тем чувством?

Ох, вряд ли.

А значит, Валерия Ильинична «навсегда останется в наших сердцах» не потому, что она была человек чистый, как слеза Басаева и Бандеры, а из-за того, что именно и кого именно она так ярко и последовательно ненавидела.

Ну ничего, утешимся тем, что ей было кому передать свое знамя. Целый телеканал «Дождь» учеников.

Клятву-то над могилой будете приносить, юные пионеры?

Андрей Добров, ведущий авторской программы на Ren-TV:

За последний год в России умерли тысячи простых, неизвестных людей. Они любили свою страну, рожали и растили детей. Строили дома и писали книги. Сеяли хлеб и рисовали картины. Сражались на войнах, двигали науку, спасали людей, копали картошку, водили трамваи. И было понятно, для чего они жили.

Поэтому я не буду писать про Новодворскую. Никак. Я лучше вспомню тех моих знакомых и друзей, которые умерли в расцвете лет, востребованные, любимые детьми, родными и друзьями. Тянувшие лямку без слова упрека. Без ненависти.

Без ненависти, понимаете?

Михаил Ремнев, Первый канал:

Вероятно, пока человек жив, с ним можно вести полемику, но когда он умер… сделать ничего нельзя… Остается лишь собрать волю в кулак и НЕ ИСПЫТЫВАТЬ НЕНАВИСТИ. Валерия Ильинична была весьма искренняя в своей ненависти. Предлагаю уважать хотя бы это. И вероятно, воздержаться от посмертных злословий было бы правильно. Честно говоря, я, как и многие другие, не испытывал к ней симпатий и не разделял ее взглядов.

Аршак Оганесян, журналист (работал в «Собеседнике»):

Странно, но к уходу этого человека я отношусь без всякого внимания, горечи, соболезнования. Жаль больного человека, и все. И болезнь эту ее никто не «прививал» — путь «далай мамы» она сама себе выбрала… Политик? С большой натяжкой, только в силу того, что общалась с политиками… Экономист? Очень сомневаюсь, ибо ту энергию, которую она направляла на «комуняк», Путина… вполне можно было бы направить на благо БОЛЬШИНСТВА населения НАШЕЙ страны. И конечно же не поддерживать фашистский путч в Киеве. Человек «никто», и звать ее «никак»…

Андрей Бинев, ведущий программы «Вольный слушатель» («Радио России»):

Есть люди цельные, несгибаемые. Их даже смерть не меняет. Они живут, пока их любят или ненавидят, потому что помнят и многие боятся. Страх перед ними при их жизни ничто в сравнении с ненавистью, а значит, и со страхом после их физического ухода… Хорошо еще, если не прожил всю свою червячью жизнь в презрении. А ей повезло! Ее это минуло. Она для этого сделала все возможное и невозможное. Необязательно было разделять ее взгляды, но и не замечать их не удавалось никому, даже тем самым мелким, недалеким червячкам.

Марк Котлярский, сотрудник рекламного агентства:

Любая яркая личность вызывает раздражение, «неудобство», как жмет неудобная обувь, вызывая неприятные ощущения. А Валерия Новодворская была не просто яркой личностью, она была звездой, как пафосно бы это ни звучало, она неслась по жизни, по слову классика, как беззаконная комета в кругу расчисленном светил…

Алексей «Профессор» Лебединский, музыкант:

Ликуйте, сволочи! Ушел еще один чистый человек, смело выражавший свои мысли и искренне желавший сделать жизнь людей в нашей стране достойнее, противившийся маразму и нечисти… Ликуйте, подлые ворюги и мошенники!

Илья Переседов, религиовед:

Пара слов о Новодворской и ее окружении.

Раз уж мы некоторое время назад высказывали справедливые упреки в адрес руководителей федеральных каналов, которые отправляют своих журналистов в горячие точки без бронежилетов и касок, будет уместным с таким же неравнодушием присмотреться к смерти Новодворской.

Женщина получает травму ноги и полгода самостоятельно пытается ее вылечить. У нее гниет конечность. В итоге она умирает от заражения крови. Нестарой — 64 года всего.

И никто из ее соратников и знакомых, кто сейчас так театрально горюет, за эти полгода не нашел возможности и времени, чтобы уговорить ее доехать до больницы, или лишние пару сотен баксов, чтобы привести к ней на дом врача.

Ни Боровой, ни Гозман, ни Ходорковский — никто…

Справедливо печалилась Раневская, глядя на цветы, подаренные после спектакля: «Как много любви, а в аптеку сходить некому!»

Вот только поклонники Раневской не претендовали на то, чтобы решать судьбу своей страны и брать на себя ответственность за ее будущее.

Повторюсь, Новодворская умерла не от последствий арестов и карательной психиатрии. По всем признакам ее убило равнодушие ближних.

И опять-таки, ни слова раскаяния нигде. Никто, ужаснувшись, не сказал разочарованно: «Не уберегли!»

Но тут же после смерти закипела бойкая работа, нацеленная на создание очередного фетиша и монумента в пантеоне отечественных свободоборцев.

Хочется отметить, что никто из тех, кто сейчас тратит часы на написание слезных некрологов и составление подборок наиболее удачных ее цитат, при жизни покойной не нашел и получаса, чтобы постараться как-то отсрочить ее конец.

Когда понимаешь это, доверие к любым словам ее друзей резко падает.

Как, кстати, и к рассуждениям о злонамеренной целеустремленности вашингтонского обкома.

Алексей Аксенов, Клуб путешественников-следопытов «Исчезающий мир»:

Проблема не в окружении, а психиатрии с самолечением. Больная не подпустила бы к себе доктора или, допустив, стала учить его, что он всё делает неправильно. Нужны были помощь психиатра с девятнадцати лет, может, раньше, надзор, лекарства, терапия. Демократия погубила это невинное дьявольское создание.

Стас Садальский, актер:

Всегда прежде всего испытывал к ней жалость — за некрасивость, неудачу, нелепость. Все остальные чувства уже потом, думаю, ко мне она относилась так же…

Как-то за столом у Канделаки, на день рождения, сказала, что кота своего неприятного назвала Стасик. Думаю, отмучилась — счастливой ведь никогда и не была.

well_p, блогер:

У нее была своя матрица, где она была «королевой». И чем больше ее угнетали, как она считала, тем больше удовольствия она от этого получала. Она обычная мазохистка по натуре. Она и померла не от шока, а от того, что власти на нее перестали обращать всякое внимание. Не говоря уже о каких-то репрессиях. Вот она и зачахла без внимания и заботы. А посадили бы ее в тюрьмы, глядишь, еще бы лет пять прожила счастливой и довольной. Господа власть предержащие, вы звери! Не захотели поддержать в трудную минуту человека.

Александр Гельман, драматург:

Ее никто не сможет заменить. Другой такой не было и не будет. Невозможно поверить, что в СССР могла родиться, могла сформироваться такая уникальная, мудрая, бесстрашная личность, как Валерия Ильинична Новодворская. Каким ярким, каким виртуозным, каким сатирически беспощадным русским языком она обладала. Она была прекрасна и останется в нашей памяти прекрасной навсегда! Такой замечательной женщине земля не может не быть пухом.

Михаил Ходорковский, экс-олигарх:

У нас горе.

Ушла Валерия Ильинична Новодворская.

Самый прямой и искренний человек из всех, кого я знал.

Она громко говорила то, о чем мы шептали.

Она не мирилась с тем, с чем мы смирились.

Мы стали называть ее странной.

На самом деле странные мы, наше общество, покорно идущее к пропасти.

Сил мало драться? Так хоть не идите своими ногами, кричите, пусть тащат!

Может, кто-то тогда успеет спастись.

Она сжигала себя, спасая нас. А я даже не увиделся с ней после тюрьмы.

И теперь уже никогда. Горько.

Вечная ей память.

Татьяна Толстая, писатель:

Я любила Валерию Ильиничну, но странною любовью.

Эта любовь сводилась к дикой жалости, несоизмеримой с ее высказываниями (иногда ужасными, или идиотскими, или детски-наивными, или будто бы злобными).

Никакой злобы не было в Валерии Ильиничне. То, что сейчас многим, я знаю, кажется злобой, было слепотой особого рода.

Царство ее было не от мира сего. Это надо понимать.

Она была настоящей, беспримесной юродивой.

Она своей жизнью, своими упорными страданиями и гибелью «за веру» заслужила право нести ту пургу, которую часто несла.

Бывает, читаешь жития святых, и книга выпадает из рук: вот идиоты!..

Так же точно и с Валерией Ильиничной. Вот точно так же.

Любите ее, пожалуйста.

Просите ее молиться за нас. Таких умных, праведных.

Блаженны вот такие, как она. Ибо их есть Царствие Небесное.

Аминь.

Анна Астахова, журналист:

Почему-то проснулась с мыслью, что нужно написать о Лере, и с готовым текстом уже в голове. Спи спокойно, дорогой друг, и пусть дорога будет легкой. Прости, если что.

У нее были родственники? Отец, которому сейчас около девяноста, живет в Америке и всегда там жил.

Я не помню рядом с ней никого, кроме Борового, но и он сейчас в Америке.

Она умела любить и любила людей. И она научилась быть свободной. И была такой. В отличие от многих. Но она была одна. И по-другому быть не могло.

Сергей Жариков, продюсер, музыкальный критик, публицист, политтехнолог, идеолог контркультуры, основатель группы «ДК»:

Удивительно много хороших и проникновенных текстов написано на смерть Бабы_Леры™. Но лучший ее портрет, пожалуй, от Гарика Осипова — как в силу выбранной автором наиболее адекватной оптики, так и мастерства собственно письма («При жизни о таких принято говорить „человек, которого приятно ненавидеть“, используя клише довоенной прессы. Но, узнав о, как правило, ненасильственной смерти оппонента, Отелло в данном случае патриотического толка чувствует лишь разочарование и тоску — с кем теперь воевать? В виде жанра Новодворская выбрала „русофобию“, сумев стать достойным противником патриотов в сериале „Слово о погибели земли Русской“. И что в этом емком и пышном названии правда, а что фейк — „слово“, „погибель“ или „земля“, каждый из нас узнает в свое время. По закону единства и борьбы противоположностей Валерия Новодворская ненавидела советскую власть, активно призывавшую не заниматься самолечением. Несмотря на трогательную заботу о подвластных гражданах со стороны той власти, власть эту тоже было приятно ненавидеть»). Безусловно, это еще один «цой», массовый образ которого не только весьма сильно диссонирует с характером реальной личности, но и формируется как «общественно значимая» роль не без помощи тех, кто хотел ответить на запрос самым удобным для себя способом.

После того как меня вытурили с «Радио России» за передачу «Русский журнал», где в качестве позывных я использовал вагнеровский «Полет валькирии», а в одной из программ сделал интервью с известным биографом Алоизыча, он же прямой потомок легендарного Теодора Герцля, я оказался в газете «Труд». Тогда модными были еженедельные «толстушки», и у «Труда» их было несколько. В одной из таких под названием «Хозяин» мне предложили поработать колумнистом как раз в паре с Новодворской.

Мы распределили роли: она «за Горбачева», я «за Ельцина». Это еще был СССР, весна 1991-го, и я в это время как раз крутился в штабе ЛДПСС, выдвинувшего летом того же года Жириновского в кандидаты на должность Президента РСФСР. Писать чисто политические тексты было не так уж интересно, и я высирал небольшие эссе в жанре памфлета, который освоил в школьной стенгазете под редакцией нашего тогдашнего учителя литературы, а ныне весьма известного автора популярных мюзиклов Е. М. Фридмана.

Евгений Михайлович — это как раз тот самый тип «мастера», который открывает тебе мир, — таких людей по жизни у нас совсем немного, и газета «Хозяин» стала для меня таким же мастер-классом, который вел ее редактор Юрий Васильков, ныне покойный динозавр советской журналистики. И не только, наверное, журналистики, поскольку сам тогдашний начальник ПГУ Леонид Шебаршин приходился ему, как это раньше называлось, кумом. Надо ли подчеркивать, с какой искренней благодарностью я вспоминаю эти имена.

Короче, «хозрасчет», и газета вышла в свободное плавание. Лера продолжала гнать свои классические телеги, а я, кроме оформления никому тогда не известного Жирика в одежды Николая Угодника, стал раскручивать тему заполнивших Москва-реку пресноводных акул, становящихся особо агрессивными от запаха спиртного. И тому подобное, вы уже поняли. На мое имя предсказуемо начали приходить целые мешки писем, на что Лера дико возмущалась, однако тиражи росли — очевидно, из-за акул, нападающих исключительно на мужей-алкоголиков, а не малопонятных массе разводов про горбачевскую «демократию».

Она постоянно накатывала на меня главному: типа, писанина моя вредна, — а Юрий Викторович всегда в таких случаях устраивал очную ставку и объяснял Ильинишне суть демократии, которая состоит именно в системе противовесов, и в конце концов ее, похоже, убедил. И мы стали общаться помимо газетных тем.

Три четверти тиража «Хозяина» шло в Украину, и в 1992-м — в связи с распадом СССР — газета стала загибаться. Лера потянулась в «Независимую», а я стал выпускать «Сокол Жириновского», где был редактором и ответственным секретарем одновременно. Это издание в ЛДП патронировал тогдашний партийный пресс-секретарь Андрей Архипов, и Новодворская отметилась там тоже, написав специально для второго номера феерический текст о Жирике, благо этот номер вышел тиражом аж 200 тысяч экземпляров. И безусловно, благодаря усилиям Андреаса Вяльме, чей отец еще недавно был чуть ли не начальником всего КГБ Эстонии. Тогда же Новодворская познакомила меня с Кургиняном, и я, в качестве алаверды, написал в «Независимую» рецензию на один из его спектаклей.

Гром грянул во второй половине 92-го года, когда в одном из номеров «Народной воли», выпускавшейся какими-то бывшими соратниками Бабы Леры, появился совершенно однозначный слив Новодворской на предмет сотрудничества с КГБ. Целая детективная история с убийствами и т. д.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.