ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА С КОНТРРАЗВЕДКОЙ
ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА С КОНТРРАЗВЕДКОЙ
Городок Эйзенштадт, когда-то носивший венгерское название Кишмартон, на протяжении нескольких столетий был одним из центров необозримого, простиравшегося на несколько сотен тысяч гектаров родового поместья семейства Эстерхази. После 1945 года половина Бургенланда продолжала оставаться собственностью последнего из этих магнатов — графа Пала Эстерхази. Сам граф, которого венское правительство назначило теперь еще и правительственным комиссаром своего имения, сидел в венгерской тюрьме близ Будапешта, совмещая это с должностью депутата ландтага Бургенланда.
Я упоминаю об этом потому, что вся эта парадоксальная ситуация имела для меня существенное значение. Именно здесь, в этом старинном патриархальном городке, мне предстояло выиграть свое первое сражение, а сражаться я должен был с такими людьми, в которых еще было живо преклонение перед всемогущим когда-то вельможей-феодалом.
Мое дело попало к жандармскому инспектору в чине майора. Он был умен, сообразителен и чрезвычайно подозрителен. И хотя он не светил мне в глаза яркой лампой, не угрожал и не запугивал, я, сидя перед его столом на жестком стуле, чувствовал, как от него веет недоверием.
— Почему вы покинули родину? — спросил майор.
— Я уже рассказал вам свою историю. Будь вы на моем месте, разве вы поступили бы иначе?
— Как вы добрались до границы?
— Пешком, разумеется. Сначала шел по тропке вдоль шоссе, а затем напрямую, через поле и лес. Передвигался преимущественно по ночам.
— Расскажите, как вы ориентировались в темноте?
Я искренне расхохотался.
Инспектор поднял голову и удивленно на меня уставился.
— Что вас так развеселило?
— Ваш вопрос, господин инспектор.
— Вы находите его смешным?
— В отношении ко мне — безусловно. Я скрывался от сыщиков Ракоши несколько лет. Жил среди болот, где один неверный шаг означает гибель. Только ночная темнота была мне другом. А вы спрашиваете, как я ориентировался!
Майор не ответил. Прервав допрос, он убрал папку в сейф. После обеда он пригласил меня сесть с ним рядом в машину и довольно путаным, с множеством поворотов, путем привез в незнакомую горную деревушку. Там мы погуляли, полюбовались природой, затем уселись за столик в местной пивной. Инспектор угостил меня пивом. Мы разговорились обо всем на свете. Он расспрашивал меня о семье, рассказывал о своих родственниках, о жене и детях. Когда стемнело, он неожиданно поднялся и сказал:
— Машину я оставляю здесь. В Эйзенштадт мы вернемся пешком, проводником будете вы.
В этой местности я до сих пор не бывал, поэтому о возвращении напрямик по тропинкам, через горы и долы, не могло быть и речи. Мы пошли вдоль шоссе, по которому прибыли сюда. Я проехал по нему всего один раз, да и то днем. Однако я понимал всю ответственность и значение этого коварного поручения. К счастью, мне запомнился один большой объезд, который мы совершили на автомобиле. В самом его начале я обнаружил едва заметную в темноте тропинку, протоптанную, вероятно, жителями ближайшей деревни, и догадался на нее свернуть. Мы срезали километра два-три. Маневр удался, и мой спутник заметно повеселел. У меня тоже отлегло от сердца, и в Эйзенштадт мы вернулись оба в хорошем настроении.
Высоко над городом среди чудесного хвойного леса стояло небольшое причудливое здание под названием «Глория». Великолепный вид на город и окрестности открывался из его окон. Теперь в этом охотничьем замке графа Эстерхази размещался пансионат для туристов. Стройные колонны обрамляли вход, мраморная скульптурная группа красовалась на фронтоне, изящные, чистые линии и гармоничные пропорции здания придавали ему величественный и вместе с тем уютный вид.
Как и предсказывали мои наставники в Будапеште, австрийская жандармерия поместила меня в «Глории», но не одного, а с каким-то молодым человеком, тоже венгром, по имени Пал Ментеш. О нем я еще не раз упомяну в своем рассказе.
Маленький пансионат сиял чистотой. Хозяйка пансионата и ее дочь приняли меня приветливо и уважительно. Мы подружились, и впоследствии, уже живя в Вене, я неоднократно их навещал. Хорошо, по-домашнему уютно было мне здесь подле этих хлопотливых, милых женщин. Когда у меня возникала острая необходимость рассеяться и немного отдохнуть, я ехал в «Глорию», чтобы послушать их мирную бесхитростную беседу и щебетание лесных пташек, проснуться в светлой комнате, где под окнами по разлапистым ветвям елей прыгали веселые белки. Дружба с хозяйкой «Глории» оказалась для меня полезной еще и в другом смысле: она служила мне хорошим поводом уехать из Вены и средством для алиби. Когда мне впоследствии нужно было исчезнуть на несколько дней, я всегда уверял окружающих в том, что еду в этот чудесный уголок Бургенланда немного отдохнуть и проведать своих старых знакомых.
На другой день допрос продолжался. Должен признать, австрийские контрразведчики работали основательно. Они не только проверили буквально по метрам весь мой путь от границы в глубь страны, но и раздобыли документы девятилетней давности, связанные с моим неудачным визитом в Австрию в 1946 году.
Разумеется, об этом мне сказали не сразу и не просто, а довольно хитроумным образом. Это случилось, кажется, на третий день моего пребывания в Эйзенштадте.
— Вы ведь впервые в Австрии, не правда ли? — задал мне вопрос инспектор.
— Что вы, что вы! — возразил я. — Здесь я уже бывал раньше.
— Здесь, у нас?
— О нет, в Эйзенштадте я не был, зато посетил Грац, Штирию, Верхнюю Австрию, Линц…
— Вот как! — Инспектор изобразил на лице удивление. — И когда же вам это удалось?
— Это было в сорок шестом году.
— И с какой же целью, позвольте узнать?
Я рассказал ему, какая история приключилась со мной тогда. Инспектор на некоторое время погрузился в раздумье, затем придвинул ко мне чистый лист бумаги:
— Перечислите, пожалуйста, все населенные пункты, в которых вам довелось побывать раньше. Все, даже самые незначительные.
Я удовлетворил его желание.
Инспектор вышел из кабинета и вернулся через полчаса. В руке он держал папку с документами, делая вид, будто получил их только сейчас.
— Скажите, пожалуйста, что вы делали в Шердинге?
Я ответил.
Инспектор погрузился в изучение документов, лежавших в его папке. Одни он просто пробегал глазами, другие внимательно читал, переворачивал, затем начинал читать сначала. Все это походило на примитивную комедию, но в прекрасном исполнении. Наконец он сделал вид, что наткнулся на нечто очень важное, и полюбопытствовал:
— Вы всегда выступали под собственным именем?
Этого вопроса я давно ожидал. И все же меня охватил неподдельный страх. Удивительно, насколько легче было отвечать на подобные вопросы моим коллегам и наставникам на экзамене в Будапеште.
Ироническое отношение к самому себе, как ни странно, избавило меня от чувства страха, которое, я уверен, приходится пережить каждому новичку. Я самоуверенно ответил:
— Разумеется, не всегда.
Инспектор поднял брови:
— Почему «разумеется»?
Пришлось изложить ему памятную для меня встречу с английским полковником в Граце.
— Значит, начиная с того момента вы путешествовали под именем Михая Беде?
— Да, поскольку у меня на руках тогда были документы только на это имя.
Инспектор кинулся на меня, как коршун, сложив крылья, бросается с высоты на полевую куропатку.
— Вот вы и попались! В протоколе вашего допроса в Шердинге указано, что вы называли себя своим настоящим именем! — В голосе инспектора прозвучало искреннее торжество.
Но я уже обрел твердую почву под ногами, оправившись от первого испуга.
— Разумеется!
— Опять «разумеется»?
— Безусловно. В Шердинге я рассчитывал войти в контакт с представителями ЦРУ и надеялся на их дальнейшее покровительство. В этом случае я не мог лгать.
— И что же, вы были разочарованы?
— Мне не удалось с ними встретиться. Переводчица оказалась из фольксдойче, выселенных из Венгрии. Когда я сказал вашим полицейским, что участвовал в движении Сопротивления, она не поняла и переспросила, что это такое. А потом начала кричать, что я убийца. Поэтому я счел более целесообразным вновь укрыться под фамилией Беде.
Наступило молчание. Инспектор какое-то время сидел, не произнося ни слова. Затем он встал, подошел к окну и так долго смотрел на улицу, что я подумал, не забыл ли он о моем существовании. Вдруг он круто повернулся ко мне, протянул руку и сказал:
— Благодарю вас, господин депутат. Отправляйтесь к себе в «Глорию» и хорошенько отдохните. — Тон его стал почти дружелюбным. — Завтра я жду вас не раньше полудня.
Поднимаясь по горной тропинке, ведущей к пансионату, я старался понять, что бы все это могло означать. Либо мои дела пошли на лад и проверка окончена, либо это просто еще одна уловка хитрого инспектора, и тогда мне следует ожидать нового трюка, или, того хуже, западни…
Не скрою, этот вопрос не давал мне спать всю ночь. Я уже упоминал о втором «госте» из Венгрии, также поселившемся в «Глории». Им был некий Пал Ментеш, урожденный Эстерхази, настоящий диссидент, бежавший на Запад.
За ужином в столовой он обратился ко мне:
— Странно, тобой занимаются гораздо больше, чем мной. Меня допросили один раз, и с тех пор ни одна собака мной больше не интересуется. Почему?
— Ничего удивительного, — ответил я. — Человека, который называет себя другом бывшего премьера Ференца Надя, следует проверять особенно тщательно, вот и все объяснение.
Ночью, беспокойно ворочаясь с боку на бок, я продолжал анализировать свое поведение в контрразведке. Несмотря на всестороннюю подготовку, опыта мне явно недоставало. Я был новичком и к тому же сильно нервничал. И все-таки мне казалось, что я дал инспектору довольно убедительные ответы…
Медленно наступал рассвет. Наконец взошло солнце. Засиял, заискрился на склонах гор снег, в сосульках над окном затанцевали солнечные лучи.
Но тяжесть на сердце не проходила. Все мои страхи развеялись только после того, как я вошел в кабинет инспектора и он поспешил мне навстречу, улыбаясь и протягивая обе руки.
— Я полагаю, господин депутат, вы поедете в Вену?
— Если вы не возражаете.
— О что вы, напротив! Проверка закончена, отныне вы для нас гость. Боюсь показаться назойливым, однако позвольте спросить, с чего вы думаете начинать?
Вероятно, в моем лице или в глазах что-то дрогнуло. Контрразведчик тотчас это уловил.
— Не поймите меня превратно, — поспешил добавить он. — Я просто хочу дать вам один дружеский совет. Ведь вы едете в огромный город, совсем не зная его.
Успокоившись, я поблагодарил его за любезность.
— Лучше всего вам поехать автобусом, — продолжал он. — Сойдете в самом начале Мариахильферштрассе. Это хорошо в трех отношениях: во-первых, на Мариахильферштрассе помещается местный центр радиостанции «Свободная Европа», который вам так или иначе целесообразно посетить; во-вторых, вы наверняка встретите там своих знакомых и единомышленников и с их помощью установите контакт с господином Ференцем Надем, который, как вы знаете, живет в настоящее время в США. Наконец, в-третьих, там вам помогут найти квартиру и достойное для вас занятие. — Он встал, пожал мне руку и добавил: — Что касается нас, мы всегда будем рады видеть вас в Эйзенштадте. И в пансионате «Глория», и у меня дома.
По дороге в Вену у меня было достаточно времени, чтобы поразмыслить о переменчивости фортуны. В самом деле, я не знал, с чего и как следует начинать в Вене, и вот, пожалуйста, офицер жандармерии подсказывает мне правильное решение. Путь в среду политической эмиграции через радиостанцию «Свободная Европа» был не только прост и естествен, но и приобретал даже некоторый официальный оттенок.
Незнакомый пейзаж за окном автобуса вновь пробудил во мне тревогу и сомнения.
«Осторожнее, Миклош! Не доверяйся первой удаче», — мысленно повторял я про себя.
Разумеется, я не мог знать, что в самом ближайшем будущем меня ожидают неприятные сюрпризы, и не один, а сразу несколько.
В бюро радиостанции «Свободная Европа» в Линденгассе меня встретили довольно холодно. Когда я объяснил, кто я такой, в приемную, где я сидел, вышел высокий, худощавый молодой человек вполне интеллигентной наружности.
— Томас, редактор венского отделения, — представился он. — Простите за откровенность, но я обязан задать вам вопрос: что может подтвердить данные, которые мне передала секретарша?
— Не что, а кто, — поправил его я.
— Может быть, вы объясните понятнее?
— Я имел в виду Ференца Надя, моего друга.
— Не обижайтесь, но подобное может утверждать любой человек с улицы.
— Исключая тех, которых сам Ференц Надь никогда не признает таковыми.
— Вас он не признает тоже, будьте уверены.
Эта фраза, сказанная тихо, почти сквозь зубы, выбила меня из колеи.
— Извините, но теперь объяснитесь понятнее вы, прошу вас.
— Видите ли, мы, сотрудники радио, знаем, что господин премьер-министр Ференц Надь никогда не ответил ни одному из венгерских эмигрантов. А писали ему тысячи. Почему вы считаете себя исключением?
— Мне он обязан ответить.
— Обязан? — Мой собеседник буквально онемел от моей наглости. Он наверняка счел меня просто нахалом. Еще бы! Какой-то неизвестный тип, едва успев приехать, смеет говорить в столь самонадеянном тоне о самом влиятельном деятеле венгерской политической эмиграции! Наконец Томас обрел дар речи:
— И что же его к этому обязывает?
— Вероятно, долг чести…
По губам моего собеседника скользнула легкая усмешка.
— …Или желание сохранить свое политическое реноме. Уж это наверняка! — закончил я.
— Скажите, откуда у вас такая поразительная самоуверенность? — Молодой человек смотрел на меня во все глаза.
Он явно не умел владеть собой. В эту минуту я раскусил его до конца. Унылое и поблекшее, хотя и молодое еще лицо его выдавало усталость и разочарование. Видимо, ему довелось пережить немало испытаний, а может быть, и унижений до того, как он сумел пробиться на свою нынешнюю должность. Его использовали для черной работы, и он принес своим покровителям немало пользы. А теперь с ним, как и со многими ему подобными, «великие вожди» эмиграции даже не здороваются.
И тут неведомо откуда является субъект, у которого нет ни денег, ни положения, ни крыши над головой, и осмеливается произносить крамольные речи об одном из идолов!
Я не спешил с ответом, и молодой человек повторил:
— Так все-таки откуда?
— Скажите, господин редактор, вы читали «Белую книгу» о суде над заговорщиками в 1947 году в Будапеште?
— Разумеется, но…
— Найдите в ней показания депутата Ласло Дюлаи. Там он говорит обо мне. Тогда вы поймете откуда.
Томас попросил минутку подождать и вышел. Вернулся он через четверть часа.
— Господин депутат, вас примет мистер Хилл, американский директор нашего отделения.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.