От стабильности к стагнации
От стабильности к стагнации
Всегда есть немало людей, которых природа весьма экономно наделила интеллектуальными способностями. Лидер КПСС был одним из таковых. Думаю, что Брежнев это и сам понимал, ибо в СССР давно сложилась система, когда партийный аппарат (а он всегда был огромным, опытным и влиятельным) часто предрешает те или иные вопросы, берет на себя многие функции высших руководителей.
При обсуждении или рассмотрении любого вопроса к генеральному секретарю поступают уже «проработанные» на уровне отделов ЦК документы, с готовыми проектами решений, резолюций, различными справками, аналитическими выводами, текстами речей, даже самых кратких выступлений. Партийные чиновники всегда играли в СССР огромную роль, ибо выработка конкретного решения, как правило, начиналась по инициативе отдела, сектора ЦК. Инициативы со стороны, снизу, всегда встречались подозрительно и принимались к «производству» лишь после тщательной аппаратной «экспертизы».
Фактически после Сталина все генсеки (первые секретари) были добровольными пленниками всесильного аппарата. Никто из них, даже Горбачев, не смог вырваться из цепких бюрократических объятий партийного механизма. В годы брежневского руководства роль аппарата начала приближаться к своему апогею, достигнув его в тот год, когда у руля КПСС и государства стал самый обыкновенный, стопроцентный партийный чиновник К.У. Черненко.
Всесилие аппарата делало генсеков марионетками партийной машины. В результате страна все время вступала в будущее с большим историческим запаздыванием.
При рассмотрении вопросов на политбюро завершающий акт был продуман до деталей: роли расписаны и «сценарий» хорошо отработан. Мне самому не раз приходилось готовить выступления на политбюро министрам обороны Гречко, Устинову, Соколову, являвшимся членами высшей партийной коллегии. Странно представить, но часто члены политбюро фактически зачитывали друг другу 2–3 листа текста, подготовленного инструкторами, референтами, помощниками. Все стремились «попасть» в одну точку, даже генеральный секретарь. Как правило, принципиального отклонения от известного уже всем проекта решения не было. Даже генсек, не всегда согласный с отдельными положениями предстоящего решения, как правило, поддерживал общую линию.
Обсуждая 27 декабря 1973 года вопрос о том, как работали в истекшем году политбюро и секретариат, Брежнев заявил: «Я, например, подписываю некоторые решения, хотя с ними не согласен. Правда, таких решений было очень немного. Так я делаю потому, что большинство членов политбюро проголосовало «за»{723}.
На съездах, пленумах ЦК, крайкомов, обкомов все придерживались «общей линии» ЦК. Критика и особое мнение звучали только по частным или хозяйственным вопросам. Для брежневского правления было особенно характерно спокойно-убаюкивающее рассмотрение партийных и государственных проблем. Брежнев и его соратники старались не делать «резких движений», не нарушать плавного течения партийной и общественной жизни. Это происходило в значительной мере потому, что многие вопросы решались лишь словесно, декларативно, формально.
Престарелые члены брежневского политбюро особо ценили стабильность, неизменность, однозначность курса и принимаемых решений. На том же заседании политбюро, на которое я выше ссылался, Брежнев, как достижение огромного значения, отметил: «Мы, товарищи, с вами работаем в согласии, в духе ленинских заветов… У нас в партии полное единство, нет никаких оппозиционных группировок и нам с вами легче решать все вопросы…» Генеральный секретарь, правда, посетовал, что «дружный коллектив политбюро ведет огромную работу. Мы нередко, конечно, устаем, перегружаем себя, но все это, товарищи, ради общего блага нашей страны, все это ради служения нашей великой ленинской партии, нашему народу. Иногда приходится отбрасывать усталость, чтобы решить тот или иной вопрос…»{724}
В своих выступлениях Брежнев нередко подчеркивал, что обстановка в стране стабильна, спокойна, благоприятна. На заседания секретариата ЦК Брежнев ходил очень редко, ограничивая свое руководство высшей коллегией – политбюро. Но вот 20 ноября 1972 года он председательствовал на секретариате. Открывая заседание, генсек заявил: «В общем и целом я рад, что у нас все идет нормально, каждый работает на своем посту много и плодотворно, в общем и целом все задачи решаются своевременно и правильно, решаются как оперативные вопросы, так и проблемные»{725}.
Убаюкивающая безмятежность, боязнь радикальных реформ или каких-то существенных перемен были характерны для времени брежневского правления. То было полным торжеством самых глубоких консервативных начал. После хрущевской реформистской оттепели наступила долгая брежневская консервативная зима.
Бесспорно, стабильность – важное позитивное явление как в экономическом, социальном, так и в международном плане. Но важен уровень и качество состояния, на котором существует эта стабильность; характер и показатели прогресса в различных областях жизни. А они, эти показатели, были очень далеки от того, чтобы предаваться благодушию.
Вместе с тем, надо сказать, что для стабильности в обществе и руководстве были определенные объективные и субъективные предпосылки. Прежде всего, после свержения Хрущева возникло состояние некоего «исторического центризма». Путь хрущевских реформ был отвергнут вместе с его вдохновителем. Хотя формально о реформах еще говорили. Например, почти через год после устранения Хрущева первый секретарь, выступая 29 сентября 1965 года на пленуме ЦК, утверждал: «Чтобы в полной мере использовать все возможности социалистического способа производства, предлагается усилить экономический метод управления хозяйством…» Заговорили о материальной заинтересованности, повышении производительности труда, хозрасчете. Но именно только заговорили… Управляли по-прежнему директивами и постановлениями ЦК.
Несмотря на откровенные симпатии многих членов политбюро к сталинизму, возвращение к нему оказалось невозможным. XX съезд партии (великая заслуга Н.С. Хрущева) исторически развенчал сталинские методы, и большая часть общества навсегда духовно отторгла ужасы большевистской диктатуры. Поэтому, возможно, даже против воли советских руководителей незаметно сложился некий «новый» путь: между реформизмом Хрущева и диктатурой Сталина.
Этот исторический центризм пытался сохранить инерцию движения, ничего кардинально не меняя и не реформируя. И хоть о реформах нет-нет да и говорили, они, эти реформы, были в основном словесными. Так же изредка слегка осуждали пресловутый культ личности, не опускаясь до выяснения генезиса и причин возникновения сталинской формы «социализма».
Если взять период от чехословацких событий 1968 года (в начале «правления» Брежнева) до вторжения в Афганистан в 1979 году (на излете карьеры генсека), то это было самое спокойное десятилетие в советской истории. И хотя впоследствии этот исторический отрезок пути, на котором «топтался» СССР, назвали временем «застоя», нельзя отрицать значения стабильности этих лет, так редко посещавшей Россию в ее истории. Вопрос в ином: какой исторической ценой была обеспечена эта относительная стабильность.
Другое обстоятельство, отразившееся на состоянии стабильности советского общества, это достижение СССР военно-стратегического паритета с США. Долгая погоня за американцами в области накопления ядерных зарядов и создания ракетных носителей к ним ознаменовалась в семидесятые годы достижением зыбкого военного равновесия. Но это стоило СССР столь высокой милитаризации экономики, что грозило ей деградацией, дальнейшим ухудшением социального положения населения страны. Участие в гонке вооружений исторически «подрезало жилы» директивной экономике. Это означало приближение в грядущем глубокого, всестороннего кризиса системы.
Одновременно противостоящие стороны все больше приходили к пониманию того, что попытка разрешения непримиримых противоречий ядерным способом равносильна уничтожению всего живого на планете. Все сильнее в СССР, как и в США, утверждалась мысль: мало разрядки политической, нужна и военная разрядка. И стоит сказать, что годы брежневского руководства дали в какой-то период определенные положительные результаты в сфере международных отношений.
Программа мира, одобренная XXIV съездом КПСС, носила не только пропагандистский характер. Достаточно сказать, что в июне 1973 года Брежнев и Никсон подписали в Вашингтоне документ исторического значения о предотвращении ядерной войны между СССР и США. Возможно, это обстоятельство не в последнюю очередь позволило Брежневу, выступая по американскому телевидению, заявить 24 июня 1973 года: «Мы гордимся тем, что создали новое общество – самое стабильное и уверенно развивающееся общество…»{726}
Следует отметить, что в деле достижения военно-стратегического паритета с США значителен и личный вклад лидера КПСС. Еще в годы пика популярности Хрущева Брежнев по заданию политбюро основную часть своего времени уделял работе с военно-промышленным комплексом. В рабочих записях Брежнева, например, за 1958 год, весьма бессистемных и трудно читаемых, то и дело значится: «Решить вопрос о создании новых КБ», «О ракетах Челомея (крылатые ракеты)», «Задания Устинова», «Туполев переговорил с Челомеем», «О строительстве новых лодок», «О самолетах-мишенях». В дневниковых записях сотни фамилий оборонщиков, с кем он говорил, кого вызывал, кому давал поручения. Здесь встречаются фамилии многих известных деятелей ВПК: Устинова, Ломако, Славского, Задемидко, Забалуева, Янгеля, других. В дневнике многочисленные пометы о телефонных разговорах Брежнева с директорами 166, 897, 379, 174, 47, 24-го, других «номерных» заводов.
Все эти записи вперемежку с другими: «Звонил Н.С. В 1 час обедали вместе», «Уехал в 4 часа на охоту с Юрой», и т. д.{727}.
По существу, стабильность общества обеспечивалась тем, что гигантский корабль системы долго использовал социальную инерцию хрущевского периода, подпитывая энергию едва заметного движения вперед все новыми и новыми кампаниями, директивами, партийными постановлениями «исторических пленумов».
Так, выступая 27 ноября 1978 года на пленуме ЦК КПСС, Брежнев, с трудом выговаривая слово «социализм», подчеркнул некоторые положения, характерные для лет его правления. «Позади три года десятой пятилетки, – заявил оратор. – Это были хорошие годы. Многое удалось сделать. Многое изменилось к лучшему». А далее, как всегда, осторожно, приглаженно, глухо говорил, что «ряд материальных балансов составлен с напряжением. Сохраняется дефицитность некоторых видов ресурсов… Медленно улучшается положение в капитальном строительстве… Непростое положение сложилось на транспорте, особенно железнодорожном… Потери зерна, картофеля, овощей и фруктов остаются весьма значительными…». И в этом же духе почти обо всех сферах народного хозяйства. Причины? Вновь общая глухая констатация: «Центральные хозяйственные органы, министерства и ведомства медленно осуществляют перевод всей экономики на рельсы интенсивного развития. Они не сумели добиться нужного улучшения качественных показателей работы, ускорения научно-технического прогресса»{728}.
Для трезвомыслящих людей давно уже было ясно: страна вступила в полосу исторического штиля: паруса обвисли, ибо уже ни один ветер для коммунистического корабля не был попутным. Партийное правление в центре и на местах характеризовалось внешней «директивной» активностью и внутренней пассивностью. В обществе нарастала социальная апатия. Процветала коррупция на всех уровнях: чем выше – тем больше. Стала обычной практика приписок, обмана, парадной, показушной информации. Окружение генсека представляло типичный «двор» с многочисленными фаворитами, интригами, кознями. Брежнев, будучи по характеру довольно мягким человеком, на все смотрел сквозь пальцы, даже на неблаговидные проделки своих родственников. Знакомые и близкие генсека стали оказывать большое влияние на аппаратную ситуацию. Набрали силу его выдвиженцы К.У. Черненко, Н.А. Тихонов, К.С. Грушевой, Г.К. Цинев, С.К. Цвигун, СП. Трапезников, Г.Э. Цуканов, другие приближенные стареющего и разваливающегося лидера. Черта, замеченная в начале войны работником тогдашнего Глав-ПУРККА (Главное Политическое управление Рабоче-Крестьянской Красной Армии) Верхорубовым о том, что Брежнев «склонен иметь любимчиков», приняла гротескные формы.
Все очевиднее становилось, что Брежнев во внутренней политике не обладает ни политической волей, ни широкими экономическими взглядами, ни ясным видением реальных перспектив. Вследствие застоя в центральных структурах, происходила заметная «феодализация» местных партийных комитетов в республиках, краях и областях. Первый секретарь, допустим, обкома партии обладал в области почти неограниченной властью, что развращало людей, укрепляло атмосферу социального пессимизма, ханжества, духовного дуализма. Люди, как Тартюф из пьесы Мольера, говорили одно, думали и делали другое.
Впрочем, духовный, нравственный дуализм существовал в обществе уже давно. Даже сам Брежнев не был свободен от его проявлений. Просматривая в архиве генсека записные книжки, блокноты, настольные календари Брежнева, я не раз натыкался на странные записи, меченные 1959, 1960 годами, в которых он подобострастно отзывается о Хрущеве.
– 28-го встречали Никиту Сергеевича, радостная и приятная встреча. Народ не давал проехать. Хороший митинг в Лужниках и вечер – ужин на Ленинских горах.
– Выступление Н.С. было очень хорошим…
Хотя уже давно Брежнев, как выяснилось позднее, относился к Хрущеву весьма недоброжелательно.
Думаю, что Брежнев делал эти записи в настольных календарях в расчете, что его лояльность к первому секретарю непременно станет тому известной. Ведь сегодня уже точно установлено, что подслушивание телефонных разговоров членов политбюро, копание в их личных бумагах было обычным, «нормальным» делом вплоть до 1990 года…
По свидетельству более поздних записей и выступлений на политбюро Брежнева, он совсем не питал любви к своему предшественнику. Но такова была ханжеская партийная мораль.
Возможно, возрастающее недовольство социальным и экономическим штилем, крайне низким качеством жизни подвигли одного советского гражданина к редкой форме политического протеста в СССР – террористическому акту против генсека.
В январе 1969 года Москва встречала космонавтов, вернувшихся с орбиты. В кавалькаде машин, направлявшейся в Кремль, были не только космонавты, но и генеральный секретарь. У Боровицких ворот Кремля младший лейтенант Виктор Иванович Ильин, добывший милицейскую форму у своего родственника, открыл огонь из пистолета по головной машине. Но Брежнев находился в другом автомобиле. Погиб водитель лимузина; космонавты и Брежнев не пострадали.
Ильина решили не судить – невыгодно; политический резонанс может быть нежелательным. Через два месяца у Ильина определили хроническое душевное заболевание в форме шизофрении. До этого случая считался совершенно здоровым… Террорист провел в Казани в специальной психиатрической лечебнице 18 лет и затем еще два года в Ленинграде. Через 20 лет принудительного лечения в 1990 году выписан из больницы, как излечившийся…
Естественно, 9-е Главное управление КГБ, занимавшееся охраной членов политбюро, утроило свою бдительность, хотя Брежнев не страдал, как Сталин, манией преследования и комплексом опасности. Похоже, что сам он не придал этому инциденту серьезного значения.
В обстановке усилившейся бюрократизации, продажности, господства двойных моральных стандартов наиболее последовательно поддерживали Брежнева военные, особенно Маршал Советского Союза Д.Ф. Устинов. Мне много раз довелось бывать на заседаниях коллегии Министерства обороны, которые вел Устинов. Почти всегда маршал начинал заседание с панегириков в адрес генерального секретаря:
– Я только что разговаривал с нашим дорогим и любимым Леонидом Ильичом. Он передает вам всем привет и желает больших успехов…
И так практически всегда. Складывалось впечатление, что и Устинов говорил это в расчете, что его хвалебные тирады дойдут и неофициально до генерального секретаря.
Лесть, подхалимство, протекционизм были нормами тогдашней жизни. И хотя сегодня многие пороки прошлого, особенно коррупция чиновников, достигли позорных высот, истоки разложения коренятся в самой тоталитарной системе и ее наследии. Отсутствие демократических традиций, цивилизованного опыта управления, слабость гражданского общества, игнорирование прав человека не могли исчезнуть безболезненно и быстро. Грешно, конечно, все валить на прошлые пороки, но учиться не повторять их сегодня следовало бы более настойчиво и последовательно. Таким образом, «самое спокойное и стабильное» общество несло в себе явные тенденции стагнации и разложения тоталитарного государства. Не Горбачев «придумал» перестройку, а истоки неизбежных и неясных еще перемен рождались в самой ткани социалистического общества. «Эпоха» Брежнева, по сути, создала «плацдарм» для грядущих социальных и политических потрясений в СССР, приведших, к несчастью, к его распаду.
В годы брежневского руководства страна исчерпала возможности, которыми обладала директивная экономика; стали карикатурными методы бюрократического управления с позиций «Слава КПСС!», подверглись глубокой эрозии коммунистические «ценности». Общество вплотную приблизилось к пределу «социалистических возможностей».
Стагнация, выразившаяся в застое и загнивании социально-экономических и политических основ функционирования «развитого социализма», проявилась в целом ряде тенденций.
Прежде всего, вынужденный отказ от старых репрессивных методов управления обществом показал, что партийная верхушка не располагает другими эффективными механизмами влияния на экономический рост, социальную обеспеченность, духовное развитие. Но огромный аппарат принуждения сохранялся. Хотя он не мог быть в полной мере применен так, как в 30-40-50-е годы, сама угроза его использования существовала всегда. Однако в экономике это уже больше не «срабатывало». Темпы роста во многих областях промышленности становились нулевыми. Все больше хирело сельское хозяйство. Политбюро регулярно занималось выделением все новых и новых десятков и сотен тонн золота на закупку продовольствия на Западе для гигантской страны. В СССР все большее количество предметов потребления становилось дефицитным, что подстегивало коррупцию и экономическую преступность.
Гигантская страна «забуксовала». А брежневское политбюро как бы не хотело замечать этого. Характерны, например, такие моменты из жизни политбюро. Ежегодно в декабре или январе наступающего года члены политбюро подводили итоги своей собственной организационной работы. Состоялось такое рассмотрение дел и 3 января 1980 года. Брежнев предоставил, как обычно, слово своему фавориту К.У. Черненко. Страна, медленно двигавшаяся к эфемерной цели, как бы споткнулась и остановилась в своем экономическом развитии, а любимец Брежнева бойко сыпал на заседании бюрократическими цифрами:
«…За год состоялось 47 заседаний политбюро, на которых было рассмотрено около 450 вопросов, принято свыше 4 тысяч постановлений. Рассмотрены:
Оргпартвопросы – 14
Вопросы идеологии – 46
Военно-оборонные вопросы – 227
Вопросы промышленности, транспорта, капитального строительства – 159
Вопросы внешней политики и внешней торговли – 1845
Вопросы планирования народного хозяйства – 11
Кадровые вопросы – 330
Вопросы о правительственных наградах – 927»{729}
И далее в том же духе…
Никакого беспокойства и тревоги. Идет война в Афганистане. Сорвана разрядка. Топчутся на месте сельское хозяйство и промышленность. На местах усиливается власть партийных князьков. А члены политбюро демонстрируют поразительное благодушие.
Черненко в ходе доклада особо подчеркнул, что «пленумы ЦК в минувшем году проходили в обстановке полного единодушия». Тут же последовали реплики:
Андропов: Это совершенно правильный вывод. Пленумы действительно проходили в обстановке полного единодушия.
Пельше: И решения принимались так же единодушно.
Когда Черненко доложил, что кроме заседаний политбюро проведено и 51 заседание секретариата ЦК, где было принято 1327 постановлений, вновь послышались возгласы:
Суслов. Андропов: Как политбюро, так и секретариат проходят в обстановке полного единодушия…{730}
Для брежневского политбюро важнее темпов экономического роста было соблюдение ленинской традиции: «Сохранение полного единодушия». Летаргия брежневского руководства продолжалась. Партийные руководители страны оказались не в состоянии ответить на вызовы времени, когда ленинская система, основанная на принуждениях, насилии, идеологических директивах, полностью исчерпала себя.
Стагнация была особо обусловлена непомерными усилиями государства в военной области. Как событие исторического значения было расценено достижение стратегического паритета между СССР и США. Но меньше говорили о том, что американский экономический потенциал был фактически в два раза мощнее советского и Америка совсем не прилагала сверхусилий. В Вашингтоне верно оценивали ситуацию: чтобы поразить противника на дуэли, не обязательно дуэлянту иметь дюжину пистолетов, а достаточно одного абсолютно надежного. Белый дом, Пентагон измотали СССР гонкой вооружений, в которую так явно и бездумно включились советские руководители. Они вроде бы добились своей стратегической цели: паритет Советским Союзом был достигнут, но ценой, которая, наряду с другими причинами предопределила будущий крах СССР.
Когда в 1980 году А.Д. Сахаров в своем открытом письме Л.И. Брежневу написал: «В СССР усиливается разорительная сверхмилитаризация страны (особенно губительная в условиях экономических трудностей), не осуществляются жизненно важные реформы в хозяйственно-экономических и социальных областях…»{731}, генеральный секретарь не стал читать текста. Он поручил его передать Андропову: пусть полицейское, сыскное ведомство разбирается с отступником, который уже находился в своей горьковской ссылке. Брежнев, как и его политбюро, были совершенно глухи к трезвым предупреждениям.
Занимаясь на протяжении ряда лет, до того как стать первым лицом в партии и государстве, оборонными вопросами, Брежнев незаметно для себя идентифицировал положение в военно-промышленном комплексе страны с общим состоянием экономики государства. Генсек считал (это следует из его записей и выступлений на политбюро), что ВПК – «зеркало народного хозяйства». А то, что «оборонка» поглощала львиную долю ресурсов в ущерб народному хозяйству, это до высшего руководителя доходило плохо. ВПК при Брежневе достиг своего апогея. Результатом стало быстрое углубление экономического кризиса, стагнирование всей экономики, что привело в конечном счете к драматическим переменам в стране после 1985 года, когда Брежнева уже не было в живых.
Стабильность все быстрее приобретала черты классической стагнации и в результате глубокого игнорирования гуманитарных, человеческих проблем. Общественность Запада, да и государственные структуры капиталистических стран сделали главным объектом своих массированных атак на коммунистическую систему права человека. СССР «ответить» на это было фактически нечем. Со времен Ленина права и свободы личности считались «буржуазными» атрибутами, областью империалистических диверсий и спекуляций.
При общей стагнации общества и системы в брежневские времена резко «прибавил» военно-промышленный комплекс (были достигнуты и выдающиеся научно-технические достижения), усилились виды Вооруженных Сил. Но особенно окреп Комитет государственной безопасности. Он не только держал под своим контролем духовную, политическую жизнь страны, но и активно проводил политику КПСС за рубежом. Чем он только там не занимался! Вот лишь одна иллюстрация.
Летом 1969 года в Иерусалиме вспыхнула от поджога мусульманская мечеть Аль-Акса. Это вызвало гневную реакцию не только в мусульманском мире, но в том числе и в Дели. Андропов пишет в ЦК:
«Резидентура КГБ в Индии располагает возможностями организовать в этой связи демонстрацию протеста перед зданием посольства США в Индии, в которой примет участие до 20 тысяч мусульман. Расходы на проведение демонстрации составят 5 тысяч индийских рупий (какая дешевка! – Д.В.) и будут покрыты за счет средств, выделенных ЦК КПСС на проведение спецмероприятий в Индии в 1969–1971 годах.
Просим рассмотреть»{732}.
Брежнев пишет: «Согласиться». По сути, политбюро есть высший орган не только партии, но и Комитета госбезопасности…
Однако именно в годы брежневского руководства в стране окрепло общественное движение, названное «диссидентством». Интеллектуальный, нравственный протест против полицейской слежки, инакомыслия, свободы выражать свои взгляды был духовным симптомом углубляющегося загнивания и стагнации коммунистической системы. А. Синявский, Ю. Даниэль, В. Буковский, М. Ростропович, А. Солженицын, П. Григоренко, десятки других духовно отважных людей, представителей советского интеллектуального слоя, своими выступлениями, мыслью, протестами высветили органическую ущербность ленинской системы. Ущербность гуманитарную, правовую, общественную. Людей сажали в тюрьмы, психиатрические больницы, высылали за рубеж. Все эти мерзкие виды преступлений против человечности культивировались в «стране Ленина».
Великий народ, носитель неповторимой культуры, был вынужден на протяжении десятилетий молчать. Время «оттепели» после XX съезда оказалось коротким. ЦК, по старой ленинской традиции, был органом, санкционирующим и регулирующим деятельность спецслужб по борьбе с инакомыслием. КГБ регулярно направлял в «штаб» ленинской партии свои предложения и реляции. Наподобие вот такой. Андропов 15 ноября 1976 года подписывает в ЦК КПСС записку «О враждебной деятельности так называемой «группы содействия выполнению хельсинкских соглашений в СССР». В документе говорится, что эта «организация» стремится с помощью Запада создать видимость «внутренней оппозиции» в Советском Союзе. В докладной явно видны провокационные, антисемитские ноты. Андропов подписывает состав, список членов хельсинкской «группы» с указанием их национальности: «Гинзбург А.И., 1936 года рождения, еврей; Григоренко П.Г., 1907 года рождения, украинец; профессиональный уголовник Марченко А.Т., 1938 года рождения, еврей; Щаранский А.Д., 1948 года рождения, еврей; Слепак B.C., 1927 года рождения, еврей; жена Сахарова Боннер Е.Г., 1922 года рождения, еврейка; Бернштан М.С., 1949 года рождения, еврей; Ланда М.Н., 1918 года рождения, еврейка; Алексеева Л.М., 1927 года рождения, русская; Корчак А.А., 1922 года рождения, украинец…»{733}
Авторы сочинения создают соответствующее антисемитское впечатление у высшего руководства страны и партии. Там, в свою очередь, не только одобряются меры КГБ «по компрометации и пресечению враждебной деятельности участников группы», но и рассылаются инструкции в партийные комитеты, совпослам. Например, политбюро 19 мая 1977 года направляет «Указания совпослам в связи с шумихой на Западе по вопросам о правах человека». В подписанных Брежневым «указаниях» почти на 20 страницах требуется разъяснять, что «враждебная СССР кампания под фальшивой вывеской защиты прав человека» преследует цель «отвлечь внимание народных масс капиталистических стран от тех серьезных трудностей, которые переживает буржуазное общество».
Отмечайте, предписывается в «указаниях», что революция, осуществленная в России 60 лет назад, затем и была осуществлена, чтобы «на деле обеспечить подлинные права и свободы личности», что только в СССР в «наиболее полном объеме и с наибольшей последовательностью осуществляются права и свободы человека»{734}.
С помощью подобных пропагандистских «указаний» пытались закамуфлировать отсутствие подлинной демократии в СССР, что на определенном историческом этапе стимулировало застой, стагнацию, эрозию тех некоторых завоеваний, которые стали возможны после XX съезда партии.
Совести как универсальной доминанте духа здесь не нашлось места.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.