Уильям Шекспир и Лев Толстой

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Уильям Шекспир и Лев Толстой

Побывать на родине Шекспира и не увидеть на сцене его творений — такого простить себе нельзя. Гамлет, Отелло и Дездемона, Ромео и Джульетта — эти и другие персонажи и воскрешают жизнь далеких времен великого поэта, и волнуют наших современников, так же как людей во все эпохи, показом в обнаженном виде старых и вечных как мир проблем — добра и зла, верности и измены, любви и коварства, дружелюбия и ненависти. Старался я по мере возможности посмотреть шекспировские спектакли на сочном языке оригинала и в самом Лондоне.

С героями Шекспира я встречался и в США вскоре после окончания второй мировой войны, когда в Нью-Йорке, в центре Манхаттана, давали «Генриха V». Спектакль привезла с собой труппа английского театра, а в главных ролях выступали тогда уже всемирно известные лондонские актеры Вивьен Ли и Лоренс Оливье. Эти прекрасные артисты умели заставить забыть о расстояниях, о том, что находишься где-то далеко за океаном, а вовсе не в английском королевстве эпохи раннего средневековья. И сидишь в зале, не думая, что только что закончилась самая тяжелая из войн в истории человечества. Кажется, что ты там, на сцене, в перипетиях Столетней войны, когда английские войска захватили весь север Франции и ее столицу — Париж. Идет извечная борьба светлого и возвышенного с мрачным и жестоким.

Гимном миру заканчивает гуманист Шекспир свою пьесу. Один из его героев в финальной сцене провозглашает:

И пусть отныне меч войны кровавой

Не разделит содружные державы.

Спектакль окончился. Мы с Лидией Дмитриевной прошли за кулисы и тепло поблагодарили Вивьен Ли и Лоренса Оливье за присланное нам приглашение. Я к этому добавил:

— Мы получили также огромное удовольствие, увидев вашу замечательную игру. Благодарим и за нее.

…Стратфорд-на-Эйвоне. Небольшой городок в центре Англии. На северо-западе от Лондона, совсем недалеко к югу от Бирмингема. Эйвон — речушка. Старинные домики — еще бы, городок впервые упоминается в исторических документах, датированных 691 годом, — стриженые газоны, асфальтовые дорожки, много цветов.

Стратфорд-на-Эйвоне — туристский центр. Здесь — родина Шекспира. Его домик-музей, бережно охраняемый. Шекспировский театр, постоянно заполненный до отказа.

В общем, национальная святыня. К ней веками протаптывалась тропа. Не зарастает она и сейчас.

Там же, в Стратфорде-на-Эйвоне, Шекспир и похоронен. Он погребен в алтаре церкви у северной стены, а сам храм стоит на берегу реки. Над могилой в северной стене алтаря на высоте примерно полутора метров — надгробие. Главной во всей его композиции предстает скульптура великого драматурга. Это фигура в половину человеческого роста, высеченная из мягкого голубоватого известняка. В правой руке у Шекспира — перо, левая — лежит на листе бумаги, а обе руки и бумага — на подушечке. Вид у поэта моложавый. Он красив: лоб без морщин, локоны на висках лихо завиты. Видимо, по замыслу скульптора Шекспир произносит стихи, которые вот-вот лягут на бумагу. Ниже написано по-английски:

«Скончался в 1616 году после Рождества Христова в возрасте 53 лет в день 23 апреля».

Идут и идут к нему люди, чтобы поклониться, чтобы просто постоять и подумать у праха этого человека, каждый — о своем.

Постоял у него и я. Впечатление произвела эпитафия на могиле. Говорят, что ее автор — сам Шекспир. Она гласит:

Друг, ради господа, не рой

Останков, взятых сей землей;

Нетронувший блажен в веках,

И проклят — тронувший мой прах.

Невольно я вспомнил Ясную Поляну — национальную святыню нашего народа, связанную с именем Льва Толстого.

Его могила — в огромном яснополянском парке. Только без всякой эпитафии. Простой, по старинному русскому обычаю, небольшой холмик. Скромно. Но в этой скромности тоже огромной силы эмоциональный заряд. Он — в безмолвии. Каждый склоняющий здесь голову думает о титане слова, мысли и духа, покоящемся в этой земле.

Тысячи людей идут сюда и притихают, стоя у могилы. Совсем как у надгробия Шекспира в английском городке.

Стояли у этой могилы и мы с Лидией Дмитриевной. А потом ходили по парку, по музею-усадьбе, побывали в том месте, где он писал. Осмотрели знаменитый стол, по периметру которого сделан низенький барьер, чтобы сквозняк не сдувал листы бумаги на пол. В этом помещении писатель создал немало страниц своей могучей прозы.

Все нам показывал и неспешно рассказывал секретарь великого писателя Валентин Федорович Булгаков, который долгие годы жил в Ясной Поляне после смерти Льва Толстого.

Валентин Федорович водил нас по комнатам музея от экспоната к экспонату как профессиональный гид, говорил о пребывании писателя в этом месте.

Я с интересом присматривался к самому Булгакову. Было видно, что он весьма эрудированный человек. Тогда он почти ничего о себе не говорил. Прошли годы, прежде чем я узнал, что секретарь Толстого сам прожил большую, по-своему незаурядную жизнь, выполняя благородную работу на благо русской и советской культуры как на родине, так и за рубежом.

Он написал несколько книг о Л. Н. Толстом и о наследии писателя. Во время нападения гитлеровской Германии на СССР В. Ф. Булгаков находился в Чехословакии. Гестапо его арестовало. Он очутился в тюрьме, а после этого — в гитлеровском лагере Вильтсбург в Баварии. Там, в лагере, Булгаков на оборотной стороне небольших рекламных листков, которые ему приносили заключенные, работавшие в городе, написал книгу «Друзья Толстого». На титульном листе книги он аккуратно вывел: «В случае моей смерти послать моей жене Анне Булгаковой». И привел адрес.

Но он в лагере не умер и пережил ужасы фашистского ада. После войны, вернувшись в Советский Союз, он практически всю остальную жизнь прожил в Ясной Поляне — сначала как научный сотрудник, а затем как хранитель Дома-музея Л. Н. Толстого. В качестве хранителя он нам и показывал яснополянские достопримечательности. Умер Валентин Федорович Булгаков в 1967 году и похоронен в этих местах, неподалеку от могилы самого Льва Николаевича.

Известны критические высказывания Толстого о Шекспире. О них рассказывал и Булгаков. При описании определенной среды общества, считал великий писатель, необходимо наделять персонажей, которые к ней принадлежат, своим собственным языком и мыслями. Однако, отмечал Толстой, в творениях английского драматурга все персонажи — люди умные, а так в жизни не бывает, у Шекспира иногда нет «языка живых лиц».

В известном смысле Толстой прав. У Шекспира даже глупцы роняли такие фразы, которые впоследствии стали афоризмами.

Но почему глупец не может произнести умную фразу? В свое время, когда я читал критическое замечание Толстого по адресу Шекспира и слушал Булгакова, то вспоминал случай из своего детства.

Как-то по деревне Старые Громыки разнеслась молва, что вот-вот у нас появится сумасшедший, который уже ходит по улицам соседнего села. Мы, мальчишки, с нетерпением ждали, когда же он придет и как будет себя вести. Не только нам, но и взрослым

тоже было любопытно посмотреть на него. Не часто увидишь такого человека! Часа через два-три он объявился. Шел по улице и громко произносил какие-то изречения, стихи, которые нам, юнцам, да и взрослым были неведомы. Врезалась в память такая его фраза:

— Эй, люди. На том свете не надо заботиться, там само молотится — Адам сеет, а Ева веет.

Не могу забыть и сейчас этих слов сумасшедшего. В них ощущается четкий ритм стиха и афористичность всего изречения.

Почему же Шекспир, тонкий наблюдатель жизни, не мог подсмотреть и подслушать в ней нечто похожее?

Впрочем, замечание Толстого о Шекспире представляет, по-моему, доказательство и огромной уважительности одного по отношению к другому, такому же гениальному художнику слова. Ведь не поставил же он под вопрос колоссальный талант Шекспира и его место в литературе!

А не так давно я посмотрел художественный кинофильм о последних годах и днях жизни Толстого. Создал эту ленту выдающийся советский режиссер С. А. Герасимов. Самое сильное впечатление на меня произвел финал картины.

…Огромное число людей провожает Толстого в последний путь. Колонна эта растянулась. Вдруг в момент погребения все до одного они падают на колени — чтят память великого писателя и гиганта мысли…

Немая сцена могучего воздействия на зрителя.

Да, Шекспиру — свое, Толстому — свое.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.