ПАВЛОВА Анна Павловна

ПАВЛОВА Анна Павловна

наст. отчество Матвеевна;

31.1(12.2).1881 – 23.1.1931

Артистка балета. Ведущая танцовщица Мариинского театра. Получила европейскую известность после «Русских сезонов 1909», символом и эмблемой которых стал ее силуэт работы Серова. С 1910, когда создала собственную труппу, переехала в Лондон – на положении гастролерши; последнее выступление в Мариинском театре – в 1913, в России – в 1914. Танцевала главные партии в балетах М. Фокина, который специально для нее поставил хореографическую миниатюру «Лебедь» (позднее – «Умирающий лебедь», 1907). Для Павловой были также созданы концертные номера «Ночь», «Вальс-каприс», «Рондо» и др., а для ее труппы поставлены Фокиным «Прелюды» Ф. Листа, «Семь дочерей горного короля». Павлова много гастролировала и познакомила с русским классическим балетом не только Европу, но и Японию, Индию, Латинскую Америку.

«Анна Павлова была небольшого роста и буквально идеальных пропорций и формы сложения. У Павловой были какие-то особого качества мускулы, благодаря которым она без усилия располагала тем, что никакой работой не дается: „баллоном“, „элевацией“, „шагом“.

Павлова не опускалась на сцену, а неслась по ней, пролетала через нее.

Никакой внешней головокружительной техникой Павлова не обладала да и не гналась за ней. Вместе с тем, в силу нервного и чуткого темперамента, она располагала беспримерной быстротой и беспредельной, отчаянной смелостью. В группах, в так называемых полетах, она постоянно ошарашивала и ужасала своих партнеров, кидаясь им на руки в стремительном беге с лестницы, из глубины сцены и даже с веток довольно высокого дерева в балете „Жизель“.

…Дягилев, величайшей эрудиции и вкуса художник, как ни старался, как он выражался, „просветить это темное божество“, он получал на все самый нелепый и непоколебимый отпор.

В маленькой упрямой головке Павловой намертво засели все безвкусные балетные традиции „от печки“. Она, обладавшая абсолютным слухом, предпочитала любым прекраснейшим музыкальным произведениям – музыку Минкуса, Дриго и Пуни, дорожила „старободенской“ вариацией „Рыбка“, считала „Па-де-де“ из “Спящей красавицы“ верхом искусства, дальше Шопена не шла и даже гримировалась как-то особенно нелепо и старомодно – „под румяна и сурьму“.

Словом, артисткой, с точки зрения художественной композиции, Павлова не была ни с какой стороны. Однако с Павловой невозможно было сравнивать и наилучшую из артисток. Она их затмевала. Такова сила породы» (Н. Игнатьева-Труханова. На сцене и за кулисами).

«Павлова не выставляла никаких лозунгов, не боролась ни за какие принципы, не доказывала никаких истин, кроме одной. Она доказала одну истину, что в искусстве главное это… талант. Ни новое, ни старое, ни классическое, ни модернистическое искусство, а искусство талантливой личности. Поэтому-то в единодушной оценке Павловой сходятся представители самых разнообразных направлений…Разнообразие павловских ролей и танцев было бесконечным: от кокетливых вариаций в кокетливых балетных тюниках до драматических сцен сумасшествия в балете „Жизель“, от бурной вакханалии до поэтического шопеновского вальса… Если надо сказать, что же лучше всего передавала Павлова, в чем же она была действительно несравненная, то я бы сказал: ее стихией была грусть. Не драма, а лирика. В самом физическом сложении Павловой, в ее тонкой фигуре, длинной шее, длинных худых руках было столько грусти» (М. Фокин. Умерла Павлова).

«Павлова была подлинная трагическая актриса, которая своей мимикой достигала потрясающего драматизма. Она была высокая, тонкая, худенькая брюнетка, была прекрасной классической танцовщицей и обладала редкой элевацией (воздушностью). Когда она делала прыжок, то казалось, что это нечто неземное…Павлова была очень низкого происхождения. Отец ее был городовым, позже писцом в полиции, а мать прачкой. Но девочка выросла с незаурядным природным умом и была самолюбивой артисткой, прекрасно понимая свой талант. Лучшие ее роли были, где сильная драматическая игра или бесплотный дух» (Д. Лешков. Из записок 1904–1930).

«Анна Павлова только появилась – и уже мороз по коже. До чего она была прекрасна! Из нее – из пальцев рук ее – лилось невыразимое, как музыка, как счастье, слезы подступали к горлу. Я видела ее много раз и каждый раз думала, что вот вижу восьмое чудо света – вижу гения» (Т. Лещенко-Сухомлина. Долгое будущее).