Глава 7. «Волшебная машина»

Глава 7. «Волшебная машина»

За предыдущей дверью меня ждали несколько заботливых и понимающих людей. Если бы не они, я скорее всего оказалась бы в школе для детей с задержкой развития. Мне вспоминаются слова отца: «Что ж, Темпл поставила рекорд: ухитрилась провалиться почти по всем предметам. Что делать? Может быть, ей действительно будет лучше во вспомогательной школе?» Но мама, да будет она благословенна, встала на мою защиту. А потом мистер Брукс, учитель психологии, задал мне загадку Комнаты Иллюзий — и я заинтересовалась школьными предметами, по крайней мере, настолько, насколько нужно было для разрешения этой задачи. Подлинным спасителем стал для меня другой учитель, мистер Карлок. Его интересовали не ярлыки, а скрытые способности учеников. Даже директор сомневался, смогу ли я окончить старшую школу. Но мистер Карлок верил, что в каждом человеке заложено стремление к совершенству. Он направлял мои навязчивые увлечения в конструктивное русло.

Он не пытался вытащить меня в свой мир, а вместо этого сам входил в мой.

Он, кажется, понимал, что мне прежде всего необходимо понимание и признание. Он принимал меня такой, как я есть, и я глубоко доверяла ему. Объясняя мне символический смысл Комнаты Иллюзий, он сказал: «Темпл, вещи не всегда таковы, какими кажутся». Эти слова привели меня в ярость: следуя аутистической логике, я видела весь мир в черно-белых красках и не признавала никакой неясности. Каким я вижу предмет, таков он и есть. Я не признавала компромиссов. Хотя я активно участвовала в общественной жизни школы, но моя резкость часто обижала соучеников. Мистер Карлок не читал мне нравоучений; своим собственным поведением он ненавязчиво помог мне понять, что я постоянно завидую окружающим и стремлюсь их превзойти. Он научил меня широкому взгляду на мир и терпимости, которой мне, из-за моего аутизма, недоставало.

Заметив, что мое символическое мышление ориентировано на философские категории, мистер Карлок начал давать мне философские книги. Однажды он сообщил:

— Темпл, ты стала лучше говорить! У тебя уже не такой монотонный голос.

Не монотонный? Я размышляла об этом несколько дней и наконец поняла, что стала более восприимчива к другим людям — поэтому изменился и голос. Мне больше нет нужды защищаться от мира сухой невыразительной интонацией.

Много лет спустя, узнав, что моя речь все еще отличается от речи обычного человека, я была потрясена. Я не замечала в своем голосе ни спотыкающихся интонаций, ни бесцветности. Возможно, моим родителям следовало бы обратить внимание не столько на психотерапию, сколько на речевую терапию. Быть может, работа с магнитофоном больше, чем копание в глубоких тайнах подсознания, помогла бы мне найти свое место в жизни. Если бы хоть один психолог оставил в покое проблемы моего бессознательного и вместо этого занялся речью! А ведь я иногда замечала, что людям неприятно со мной разговаривать, но не понимала почему.

Мистер Карлок стал для меня учителем, другом, человеком, которому я доверяла свои секреты. Однажды одноклассница сказала мне: «Ты не привлекаешь мальчиков, Темпл. В тебе нет сексапильности». Я, рыдая, повторила эту фразу мистеру Карлоку.

Он не стал надо мной смеяться, не заявил, что все это чепуха. Вместо этого он сказал:

— Темпл, ты яркий, одаренный человек, а это гораздо важнее простой «сексапильности». Когда ты вырастешь, то будешь привлекать окружающих не только физически, но и интеллектуально.

Так мистер Карлок вернул мне уверенность в себе. Благодаря ему, другим учителям, влюбленным в свое дело, а особенно маме, безгранично верившей в меня, я начала учиться. Успехи мои оставались весьма скромными, но впервые в жизни я действительно хотела учиться. И мистер Карлок поддерживал меня, живо откликаясь на каждый мой успех.

Каннер провел исследование 96 аутичных детей. Он обнаружил, что 11 из них, добившиеся успеха во взрослой жизни, в подростковом возрасте пережили внешне не мотивированное изменение в поведении. «В отличие от большинства аутичных детей, — пишет Каннер, — они смогли трезво отнестись к своим особенностям и начать сознательную работу над своими недостатками».

Мистер Карлок почувствовал, что я готова к переменам и саморазвитию, и своей заботой и вниманием помог мне двинуться вперед.

В первый год обучения в старшей школе я отправилась на лето в Аризону, на ранчо к тете Энн. Она тоже очень мне помогла.

Сперва, когда мама предложила провести каникулы у тети, я не хотела ехать. Помимо всего прочего, до сих пор я покидала школу только несколько раз, уезжая домой на выходные. Такова была стандартная практика «Горной страны». Мистер Питерз, директор школы, понимал, что постоянная, неизменная обстановка не только благотворна, но и необходима для его учеников. Поездка на ранчо заставит меня приспосабливаться к совершенно новым условиям, не говоря уж о путешествии через всю страну, встречах с новыми людьми, новыми местами, незнакомыми ситуациями… Все это могло вызвать у меня новые нервные приступы.

Со своими приступами я могла справляться двумя способами: либо уходить во внутренний мир и стараться минимизировать любые внешние стимулы, либо «вышибать клин клином» — бросаться в поток ошеломляющих впечатлений. Я помнила, как успокоила меня и помогла расслабиться гиперстимуляция на «Сюрпризе», в парке отдыха. Мощный наплыв тактильных и вестибулярных стимулов преодолел мое стремление избегать любых раздражений. Сопротивляться этому я не могла. Затем некоторое время я чувствовала себя спокойно — но очень недолго. На ранчо не было «Сюрприза», зато там были лошади, на которых можно скакать до изнеможения, и тяжелый физический труд.

На ранчо я надоедала всем разговорами о Комнате Иллюзий. Снова и снова рассказывала я тете Энн, как хитро у нее устроены углы, как я боролась с этой загадкой и как наконец мистер Брукс дал мне книгу по психологии с подробным, все объясняющим чертежом. Хотя мои картонные модели и не позволили достичь окончательного результата с каждым разом я подходила к разгадке все ближе и ближе. Получив чертеж, я изучила его и сделала миниатюрную модель Комнаты Иллюзий из фанеры.

Я эмоционально «застряла» на своих поисках и успехе и повторяла эту историю снова и снова. Тетя Энн была добра и терпелива: она меня слушала, хотя, должно быть, ее немало утомляло это бесконечное повторение одного и того же.

Как и мистер Брукс, она старалась направить мои навязчивые идеи на что-то конструктивное. По ее просьбе я починила изгородь, перекрыла крышу насосной будки; наконец, не раз помогала ей заводить быков и коров в станок для скота — приспособление, которое удерживает животных во время клеймения, вакцинации или кастрации.

Физический труд успокаивал мои нервы и смягчал приступы. Но самое неизгладимое впечатление произвела на меня работа со станком для скота. Корову или быка заводили в это устройство так, что наружу высовывалась одна голова — словно у средневекового преступника, выставленного на публичное поругание. У станка были стальные и деревянные боковые панели, соединенные внизу в форме буквы V. Когда животное оказывалось внутри, а его голова — в отверстии снаружи, человек тянул за веревку, и панели начинали сдвигаться, пока наконец корова не оказывалась прочно зажатой между ними. Теперь она не могла ни сопротивляться ни выскочить наружу. На моих глазах взволнованных, отчаянно мычащих коров одну за другой заводили в станок — и через несколько минут давления перепуганные животные успокаивались. Почему? Может быть, не грубое, но достаточно сильное давление успокаивало перевозбужденные коровьи нервы? А если так, быть может, такое же давление поможет и мне?

Часами я наблюдала, как испуганные и взвинченные до предела животные, почувствовав давление деревянных стенок станка, прекращали мычать и биться. Наконец я попросила тетю Энн позволить испытать станок для скота на себе. Отрегулировав высоту отверстия для головы так, чтобы оно соответствовало моему росту, я встала на четвереньки и забралась в станок. Энн потянула за веревку, сдвигающую панели, и вскоре я ощутила сильное давление стенок. Обычно я избегала подобных ощущений — начиная с далекого детства, когда выскальзывала из объятий доброй толстой, приторно пахнущей тетушки. Но выскользнуть из станка было невозможно. Я не могла избавиться от давления — оставалось только прекратить сопротивление и отдаться своим чувствам. Эффект оказался одновременно стимулирующим и расслабляющим. Но главное — что всегда очень важно в отношении аутизма и чего я не могла добиться в случае с тетушкой, — мои ощущения были под контролем! Я могла отдавать тете Энн указания, и она усиливала или ослабляла натяжение веревки. Так я обнаружила, что станок действительно может мне помочь, и, как того следовало ожидать, со всем пылом отдалась этому новому увлечению.

По окончании каникул тетя Энн написала маме:

…Как ты знаешь, я ожидала прибытия Темпл на ранчо со смешанными чувствами радости и тревоги. Ты рассказывала мне, что она то и дело «западает» на какую-то идею и в такие моменты не способна говорить ни о чем другом. Слышала я и о том, что на чрезмерно строгие запреты она отвечает бурными вспышками гнева. Последнего мне видеть не пришлось — ведь я не вижу смысла ни в каких запретах, кроме тех, которые диктует нам рассудок и здравый смысл. Ты говорила, что Темпл большая мастерица — вот это точно! Мне поистине с ней повезло: у меня-то, как ты знаешь, вечно все из рук валится, и ранчо за последние годы пришло просто в плачевное состояние из-за недостатка умелых рук. А Темпл работает охотно и с радостью. По ее просьбе я купила кожу и набор серебряных бусинок; Темпл сделала для лошадей сбрую, украшенную серебром. Наши ребятишки хотели увидеть «настоящее родео» — Темпл бесстрашно взяла на себя роль судьи и распорядителя и отлично с этой ролью справилась. Мы отчаянно нуждались в воротах, таких, которые можно было бы открывать, не выходя из машины; Темпл сконструировала модель из спичек и ниток, затем промерила высоту и ширину, рассчитала вес и построила ворота, открывающиеся из машины с помощью веревки. Если потянуть за веревку, они открываются, держатся открытыми некоторое время, а затем под действием собственной тяжести захлопываются снова.

Чтобы не захвалить совсем твою дочку, скажу, что в одном ты была права: ее действительно невозможно отвлечь от любимой темы. Темпл мыслит символами: найдя символ, на который можно, так сказать, перенести вес своих тревог и сомнений, она говорит уже только об этом. Историю о двери, ведущей на путь новых достижений и открытий, я слышала столько раз, что уже, наверно, выучила наизусть. Несколько раз я пыталась прервать Темпл посреди рассказа. Она безропотно меня выслушивала, а затем продолжала ровно с того места, на котором остановилась. Конечно, слушать ее довольно утомительно; но, право, в остальном Темпл была так умна, понятлива и всегда готова помочь, что ради этого стоило порой потерпеть скуку.

Станок для скота, о котором ты уже, несомненно, слышала, стал для нее символом, примиряющим два противоположных стремления: желание подчиниться тактильному воздействию и наслаждаться им и, в то же время, нежелание принимать такое воздействие от окружающих — даже от тебя, родной матери, а тем более от «толстой тетушки». Я не сразу поняла, почему Темпл так увлеклась этим станком. Скажу честно, мне пришлось пережить немало неприятных минут, когда Темпл забиралась в эту штуку, явно наслаждаясь своими ощущениями, а я стояла рядом и мучительно соображала, что же сказать, если здесь появится кто-нибудь из работников и спросит, чем это мы занимаемся. Но, даже не понимая, что означает для Темпл станок, я видела, что этот символ очень важен для нее и помогает ей найти решение своих проблем. Именно поэтому я — за станок. Если Темпл соорудит такое же устройство для себя — прекрасно. Я не вижу в этом ничего болезненного; это просто один из способов, которыми ее необычный мозг решает свои необычные проблемы.

Я верю в ум и способности Темпл — их нужно просто направить на конструктивный путь — и горжусь тем, что в ее продвижении есть, возможно, и моя небольшая заслуга. Придет день, когда я смогу гордо сказать: «А ведь я знала ее еще ребенком!..»

С любовью,

Энн Бречин

В школу той осенью я вернулась с новым навязчивым увлечением. Мистер Карлок направил его в конструктивное русло. По его совету я сколотила из фанеры первый собственный станок.

Мои труды вызвали озабоченность у школьного психолога. Разговор со мной он начал так:

— Ну, Темпл, я еще не решил, что для тебя символизирует это фанерное чудище — материнское чрево или гроб…

— Ни то, ни другое, — ответила я. Он поерзал в кресле, затем наклонился ко мне, словно хотел поделиться каким-то секретом.

Часто, сидя в Вороньем Гнезде, я задавала себе этот вопрос, связывая его со всей своей судьбой. Что бы ни готовило для меня будущее, я знала, что мне предстоит пройти через маленькую деревянную дверцу — символ спасения, радости и любви. Дверь. Дверь. Моя дверь. Что встретит меня за дверью, зависит только от меня самой. Мне нужно поверить в себя — тогда и другие в меня поверят.

Однако меня одолевало немало тревог, и многие из них касались секса. Я пыталась не обращать внимания на подобные проблемы, делать вид, что их не существует, но это не очень-то удавалось.

Находясь в станке, я много раз испытывала приятные, незнакомые ранее ощущения — это наводило меня на размышления о любви. Ребенком я мечтала об уютной норке в три фута длиной и три высотой.

— Темпл, у нас нет проблем с самоидентификацией, а? Мы ведь не считаем себя коровой или кем-то подобным?

— А вы не считаете себя сумасшедшим или кем-то подобным? Разумеется, я не считаю себя коровой! А вы?

К концу разговора у психолога совсем опустились руки.

— Ты ведешь себя странно, Темпл, очень странно, — заявил он. — Персонал «Горной страны» старается проявлять к тебе терпение и понимание. Но эта фанерная коробка переходит все границы! У меня нет выбора: я обязан поставить твою мать в известность о твоем поведении и сообщить ей, что я думаю по этому поводу.

Психиатры также сочли мое увлечение странным болезненным и недопустимым. В конце концов они попытались отобрать у меня станок — что, естественно, только усилило мои нервные приступы. Объединенными усилиями персонал убедил и маму, что использование станка приносит мне вред. Станок стал для нас предметом постоянных споров; тогда-то я твердо решила доказать, что это приспособление способно оказывать расслабляющее действие не только на меня. Что оно — не фантом моего больного воображения, что это действительно полезная штука, которая может помочь и другим. В первый раз в жизни (если не считать истории с Комнатой Иллюзий) я почувствовала, что должна учиться — учиться ради достижения какой-то реальной цели. Я должна выяснить: почему станок успокаивает испуганных коров и помогает мне снять нервное возбуждение?

Мой станок, наконец построенный, стал воплощением этой норки из детской мечты. Порой я боялась, что станок обретет надо мной власть, что я уже не смогу без него жить. Но затем поняла, что это всего лишь устройство, сколоченное из обрезков фанеры. Дело не в нем, а в моих мыслях и чувствах. Те же чувства я могу испытать и без станка. Мысли рождаются не в станке, а в моем мозгу.

Станок позволял мне почувствовать себя ближе к родным и друзьям — маме, мистеру Питерзу, мистеру Бруксу, мистеру Карлоку и тете Энн. Разумеется, станок — всего лишь механическое устройство, однако он помог мне преодолеть барьер тактильно-защитного поведения. Благодаря ему я ощутила любовь и заботу этих людей и научилась выражать свои чувства к самой себе и окружающим. Как будто отворилась дверь, за которой все эти долгие годы скрывались мои эмоции!

Первый построенный мною станок был в точности скопирован с устройства, виденного летом на ранчо. Чтобы запереться в нем, а затем выбраться наружу, мне требовалась помощь со стороны. Понятно, что в школе это было не слишком удобно. И тогда я решила построить модель, с которой можно было бы управляться в одиночку. Станок не только помогал мне выражать свои чувства; я не позволяла себе залезать в станок, пока не сделаны все домашние задания, — таким образом, он выступал в роли награды.

Наконец настал день, когда передо мной открылась первая из многочисленных дверей. Последний школьный день! Мне выпала честь произнести речь — одну из речей на торжественном собрании по случаю окончания школы.

Речь на выпускном торжестве 12 июня 1966 г.

В жизни каждого человека наступает время, когда он прощается с детством и открывает дверь, ведущую к самостоятельной жизни. Три года назад я впервые серьезно задумалась о себе и своем будущем. На пятом этаже нашего нового главного здания есть смотровая комната, называемая Вороньим Гнездом: из ее окон открывается вид на окрестности. Однажды, возвращаясь после ужина к себе в комнату, я заметила прислоненную к стене лестницу и, взобравшись по ней, попала в смотровую. Сквозь заледенелое окно я смотрела в снежную, ветреную ночь и понимала, что наконец нашла место, где смогу остаться наедине со своими мыслями и в мире с самой собой. Там я начала думать о своем будущем — о том, что будет со мной после окончания школы. Деревянная дверца, ведущая на крышу, оказалась для меня символом шага в будущее. На крыше, думалось мне, нет ни начальников, ни надзирателей — там я сама отвечаю за себя.

Чтобы открыть свою дверь, человек должен обрести зрелость, т. е. научиться отвечать за себя и принимать вызовы, которые бросает ему окружающий мир. Он должен верить в себя и в других. В жизни много ситуаций, когда без доверия к окружающим не обойдешься. Не стоит жить в страхе, постоянно опасаясь какого-то подвоха с чужой стороны. Вера всегда побеждает страх.

Этим летом я работала на ранчо у тети в Аризоне и встретилась лицом к лицу с природой. Я чувствую, что именно тогда и прошла через свою дверь. На ранчо я была в собственной лишь власти. А через дверь я прошла так. Я попросила тетю, чтобы она помогла мне забраться в станок для скота, где я стану совершенно беспомощна и никак не смогу оттуда выбраться. Мне надо было поверить в нее, поверить, что она — мой друг, что она не уйдет и не оставит меня в станке. Я шла к станку по узкой тропинке, и мне все сильнее хотелось повернуться и убежать, пока его стальные стенки не сдавили меня. Но я должна была спокойно двигаться вперед, не кричать и не пытаться вырваться, даже когда вокруг моей шеи сомкнется металлическое ярмо. Я знала, что стою на пороге своей двери и повернуться и убежать будет теперь трусостью.

Я шагнула внутрь. Стенки станка сомкнулись, и меня охватило паническое желание вырваться наружу. Однако я подавила страх и не стала кричать или стучать в стенки. Когда я пришла в себя и смогла спокойно попросить, чтобы меня выпустили, тетя Энн потянула за веревку — и я оказалась на свободе. Еще до этого я поняла, что если человек хочет получить нечто действительно стоящее, что бы это ни было, он должен приложить усилие, и оно окупится сторицей.

Кроме того, пройти через ту дверь означало для меня взяться за работу и начать хорошо учиться. Перешагнув тот порог, я смогла двинуться к успешному окончанию школы. Обучение в школе — словно путь вверх по лестнице, ведущей к двери на небеса. Каждая хорошая оценка — еще одна ступень на пути к вершине. Можно сказать, что я поднималась по лестнице, ведущей на пятый этаж. Я стояла внизу и не понимала, как же доберусь до самого верха. Затем — начала подниматься, медленно, шаг за шагом преодолевая ступени, пока наконец не прошла свой путь до конца. Я стояла на пороге перед закрытой дверью — и знала, что смогу сделать это. Я смогу окончить школу и вступить в новую жизнь.

Сегодня я стою на верхней ступеньке лестницы: передо мной новая дверь, которая ведет в будущее. Теперь более, чем когда-либо, я чувствую, что не смогла бы одолеть этот подъем, если бы доброта и любовь мистера и миссис Питерз не поддерживали меня на подобном пути. Я знаю, что всегда буду благодарна им и не забуду о них, начиная следующий подъем. Переступая свой символический порог, я вспоминаю слова из прекрасной песни группы «Карусель»:

«На своем пути ты никогда не будешь один!»

Сейчас больше, чем когда-либо, я понимаю, что здесь, в школе «Горная страна», никогда не была одна. Я благодарю не только учителей и персонал школы, но и всех моих родных и друзей.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.