Провинциальный детектив

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Провинциальный детектив

Поезд пришел в начале седьмого, и мне ничего не оставалось, как коротать два часа до начала рабочего дня в станционном буфете. Я пил жидкий теплый кофе, жевал полузасохшую калорийную булку и смотрел в окно на покрытую снежной жижей привокзальную площадь.

Дремал за стойкой буфетчик, положив на руки плешивую голову с редкими клочками седых волос; переливались за его спиной рубиновым цветом бутылки портвешка и наливок.

Время тянулось медленно, как телега по разбитой осенней дороге, и я начал отключаться на секунду, подремывать над стаканом остывшего чая.

Я приехал в «стольный „город Скопин в 1958 году, чтобы встретиться с героем будущего очерка, которого год разыскивал в военных архивах. Полковник Емельянов служил военкомом в городе, именуемом „сердцем“ «подмосковной кочегарки“, в переводе на общедоступный язык Скопин считался центром Подмосковного угольного бассейна.

Я вышел на площадь и пошел в сторону центра. Город был приземистый и малоэтажный. Старые деревянные дома перепутались с уродливыми бараками времен начала построения социализма. В некоторых местах на улицах лежали дощатые тротуары.

Центр был такой же, как в десятках провинциальных русских городков: кирпичные торговые ряды, здание с колоннами, в котором размещался местный штаб ленинской партии, основательно сработанный еще в прошлом веке дом, где ранее был скопинский банк. Поглядев на его массивные стены, я почему-то вспомнил знаменитую картину «Крах банка».

В конце XIX века знаменитый судебный следователь статский советник Гончаров вел дело о фальшивом банкротстве скопинского банка. Тогда по Москве ходило двустишие: 

Много в Скопине воров,

Половил их Гончаров.

Я постоял, посмотрел на здание банка, более напоминающее форт времен Крымской войны, и пошел в военкомат. Не думал я тогда, что через два десятка лет банк этот вновь прогремит на всю страну.

* * *

Управляющий банком приходил на службу за полчаса до начала рабочего дня. Он появлялся в конторе первым и уходил последним, свято считая, что служащие должны всегда видеть своего руководителя на посту.

До банка от дома пешком — не больше семи минут, но он работником числился номенклатурным, машина ему полагалась по должности, поэтому каждое утро за ним приезжала черная «Волга».

И в этот день он сел в машину, развернул городскую газету, но просмотреть ее не успел.

— Приехали, — доложил шофер.

— Жди меня здесь, — скомандовал управляющий и вышел из машины.

Он привычно нажал кнопку звонка, ожидая дежурного милиционера. Свет в вестибюле горел, но на звонок никто не реагировал. Такого за много лет его работы не было никогда. И он понял, что случилось что-то непоправимое.

— Поезжай в милицию! — крикнул он шоферу. — Я останусь здесь.

Милиция была совсем рядом, и минут через семь появился опер, дежуривший «на сутках», а с ним наряд с автоматами.

Дверь вскрыли. Вошли в помещение.

В вестибюле в луже крови лежал дежурный милиционер. Рядом валялся его пистолет.

Двери в хранилище были распахнуты, сигнализация блокирована. Управляющему стало дурно. Именно в его банке находилась часть неприкосновенного денежного запаса СССР.

Примчавшийся эксперт быстро определил, что сейфы пытались вскрыть, но не смогли. Началось следствие. И поскольку в скопинском банке хранился стратегический запас дензнаков, немедленно появились ребята из КГБ. Их версия была простой и незатейливой, как грабли: происки наймитов вражеской разведки.

А через десять дней у дежурного по МУРу раздался странный звонок. Неизвестный, выражаясь приблатненным языком, сказал: «В Скопине кумовья не там копают. Ищите, где жарко».

Об этом звонке начальник МУРа Корнеев немедленно доложил руководителю Главного управления уголовного розыска страны генерал-лейтенанту Карпецу.

А на следующий день Карпеца вызвал к себе министр внутренних дел Николай Щелоков. Вызвал и приказал возглавить специальную группу и лично проводить оперативно-розыскные действия по скопинскому банку.

Генерал Игорь Карпец возглавлял уголовный розыск страны одиннадцать лет. Он поставил своеобразный рекорд долголетия пребывания на этом посту. Это был весьма интеллигентный человек с манерами истинного петербуржца. Он был не только генералом, но и доктором наук, ученым с мировым именем, его постоянно избирали вице-президентом Международной ассоциации юристов-демократов.

Мы много лет дружили, именно он посвящал меня во многие криминальные тайны застойного времени, которые впоследствии стали основой для моих публикаций.

Его не любило начальство. Слишком часто оперативники Карпеца занимались коррупционными делами. Слишком много знал начальник ГУУРа СССР о злоупотреблениях сильных мира сего и шалостях их детей. Его надо было убрать, так как он слишком близко подошел к бриллиантовой мафии.

Но избавиться от него нужно было изящно и спокойно. Поэтому его и послали в Скопин, на явно «глухое» дело.

«Глухарь», он и есть «глухарь», но ответить за него могут многие.

Щелоков не учел одного. Конечно, Карпец был видным ученым, но он был еще и прекрасным сыщиком. Милицейскую карьеру начал в своем родном Ленинграде, где прошел все ступеньки — от опера до начальника ЛУРа.

Игорь Карпец по собственному опыту знал, что большие оперативные группы не всегда нужны при разработке такого дела, как убийство в Скопине, поэтому с собой взял прекрасного аналитика полковника Бориса Слободина, работника ГУУРа и одного из лучших сыщиков Москвы, старшего инспектора МУРа Вячеслава Котова.

Попытка ограбления банка в те годы была событием экстремальным. Можно вспомнить, что творилось в ЦК КПСС и, естественно, в МВД после того, как лихие ребята «подломили» в июне 1978 года ереванский банк. Но там обошлось без крови, а здесь налетчики пошли на «мокруху» — значит, они были людьми опытными и беспощадными.

Поначалу сотрудники ГУУРа решили отработать всех медвежатников. Но эта почтенная когда-то воровская профессия во времена застоя практически оказалась невостребованной.

Игорь Карпец рассказал мне, как они с полковником Корнеевым ездили в Салтыковку, где в собственном доме проживал экс-король медвежатников Серафим Полуянов. После традиционного чая он сказал:

— Мое слово такое, гражданин генерал, настоящий специалист в скопинский банк не пойдет.

— Почему?

— Там до сих пор стоят старые сейфы знаменитой фирмы «Брилль и сыновья». Открыть такой сейф в нашей стране может сегодня только один человек.

— Кто же это? — спросил Карпец.

— Я, — спокойно ответил Серафим Полуянов по кличке «Лапа».

Следовательно, брать банк шли люди лихие, но мало профессиональные. Убить они не побоялись, а с сейфами справиться не смогли.

Карпец прекрасно понимал, почему именно его, начальника главка МВД, посылают старшим группы. Обычно на такие мероприятия выезжали начальники отделов или, в исключительных случаях, его замы. Он знал, какие интриги плетутся в здании на Огарева, 6.

Итак, небольшая бригада прибыла в Скопин. Приезд в Рязань такого высокого чина из МВД вызвал беспокойство не только среди областных милиционеров, но и в обкоме КПСС.

В первый день они работали с материалом. Карпец рассказал мне, что сразу же после приезда к ним словно приклеились не просто местные чекисты, а оперативники, присланные из центрального аппарата КГБ. В течение всего следствия они пристально следили за работой специальной группы, и, надо сказать, их усилия не пропали даром. После раскрытия преступления они первыми доложили Цвигуну, что именно их усилиями была ликвидирована преступная группа.

Данные экспертизы показали, что дежурный милиционер был убит из собственного табельного оружия. Никаких других следов на теле покойного не было. Его не пытались оглушить, не душили, не избивали.

Завладеть оружием подготовленного человека непросто; вероятно, убийца знал старшину, более того, мог находиться с ним в приятельских отношениях.

Проверить связи убитого с уголовниками Карпец поручил Котову.

* * *

Я познакомился со Славой Котовым в 1973 году при обстоятельствах весьма печальных. У нас в редакции работал заведующим литконсультацией замечательный парень Володя Захаров. Он был добрым и талантливым человеком, но страдал, как и многие из нас, русской болезнью — любовью к «хлебному вину». И вдруг он пропал. В редакцию позвонили из милиции и сказали, что Володя погиб при непонятных обстоятельствах. Пошли слухи, что его убили, и меня попросили разобраться с этим делом.

Я приехал в отделение, где и познакомился со Славой Котовым, присланным из МУРа. Он уже тогда считался одним из лучших оперативников. Именно Котов «поднял» сложное дело, связанное с известной швейцарской фирмой.

В те годы в парке «Сокольники» постоянно устраивали международные торговые выставки. Для многих тысяч людей это была хоть и маленькая, но возможность заглянуть в узенькую щель «железного занавеса». На подобных выставках с утра и до позднего вечера всегда был аншлаг. То же самое было и на выставке «Интермаш — 71».

Особым вниманием посетителей пользовался швейцарский павильон, на стендах которого были представлены часы самых знаменитых фирм. Надо сказать, что в то время фирменные часы пользовались в Москве огромным спросом. Носить швейцарские или японские часы считалось невероятно престижным. А как известно, за это надо платить. И фирменные часики стоили ломовые деньги.

За день до закрытия выставки служащие швейцарской фирмы утром вошли в павильон и увидели, что ночью кто-то утащил все часики.

Скандал разразился необыкновенный. Начальника МУРа Володю Корнеева вызвали в горком КПСС. Он потом поведал мне, какими матерными словами орал на него главный коммунист Москвы.

Дело принимало трагический оборот. Корнеев долго не раздумывал и поручил это дело Славе Котову.

Швейцарский павильон был оборудован самой современной сигнализацией. У всех входов постоянно дежурила милиция. Неизвестный преступник, отсоединив вентиляционный короб, через необорудованный сигнализацией люк проник в павильон.

Котов сразу же начал трясти весь русский обслуживающий персонал: сантехников, слесарей, переводчиков и официантов, работавших со швейцарцами. Но персонал немедленно взяли под защиту сотрудники КГБ, не любившие, когда менты трогают их агентуру. Кроме того, все работники павильона не имели связей с криминальным миром.

Правда, Котов остановил свое внимание на двух официантах, которые обслуживали именно этот павильон на других выставках. Но на проведение филигранной агентурной разработки не было времени. Начали проверять все ломбарды, комиссионные магазины. Трясли часовщиков из Столешникова, скупщиков краденого и, конечно, развеселых московских фарцовщиков.

А из горкома партии звонили ежедневно, обещая самые крутые наказания. Были оповещены пограничники, таможенники, даже МИД был подключен к этому делу.

Котов решил уделить особое внимание центру фарцовки тех лет — знаменитой комиссионке на Садовой-Кудринской, на языке фарцы именуемой Кудрей. Решил — и не ошибся: его агент на встрече сообщил, что похожие часы он видел у одного из фарцовщиков, торгующего «котлами» и постоянно крутящегося на Кудре.

Подключили агентуру и выяснили, что этот человек продал двадцать пар швейцарских часов, полностью подходивших под описание украденных.

Допрос Котов начал в атакующей манере:

— Часы продавал?

— Ну.

— Так вот, ты начнешь мне лепить, что купил их для себя, потом решил продать. Думаешь получить 154-ю статью. Пару лет прокантуешься на зоне, потом переедешь на химию и — домой. Нет. Ты не просто продавал ворованное, часики эти — госсобственность. На этот раз ты влетел на всю масть. У тебя один выход — все написать честно.

Так узнали о некоем приезжем, который предлагал фарцовщику большую партию часов, но требовал деньги вперед. По словам задержанного, тот проживал в Кузьминках, вместе с женой снимал там комнату у одной старушки.

Жену фарцовщик тоже видел пару раз и смог составить словесный портрет этой пары.

Несколько дней Котов провел в Кузьминках, с утра до вечера общался с пенсионерками на лавочках у подъезда и вышел все-таки на бабулю, сдававшую комнату приезжим.

Оперативники осмотрели комнату и нашли фотографию. Мужчина и женщина были запечатлены на фоне южного пейзажа. Ее немедленно пересняли и показали фарцовщику.

Он опознал человека, предлагавшего товар. Потом были засада и задержание. Улики — налицо: на руке задержанного красовались украденные часы.

Работать с ним пришлось долго. Приезжий и его подруга не кололись. Наконец под тяжестью улик начали давать показания.

Часы предложил ему официант из ресторана «Арбат», кстати, один из тех двоих, которые несколько раз работали в павильоне швейцарской фирмы.

Поехали в ресторан, но выяснили, что подозреваемый в отпуске. Сыщикам подсказали фамилию любовницы грабителя. Она созналась, что ее дружок в Ялте и прилетает на следующий день.

Его арестовали в аэропорту. Он запирался двое суток, наконец сломался и показал, где спрятал краденые часы.

Оперативная группа выехала в Подмосковье, там в лесу были зарыты тщательно запакованные в промасленную бумагу часы.

Швейцарская фирма получила обратно практически все похищенное добро.

Вот такого опера включил в свою группу генерал Карпец.

* * *

Но вернемся в Скопин, в зиму 1975 года. Подмосковный угольный бассейн входил в так называемую зону «сотку», где находили приют рецидивисты, которым после освобождения запрещено было жить в Москве.

Вполне естественно, что у опера из МУРа там было много «знакомых». Но, отработав эту версию, Котов понял: она совершенно бесперспективна.

А у Игоря Карпеца не выходили из головы слова «кумовья» и «жарко», сказанные неизвестным по телефону дежурному по МУРу.

Почему человек, знающий о преступлении, не позвонил в Рязанское УВД, а поехал в Москву и из телефона-автомата рядом с Казанским вокзалом связался с уголовным розыском столицы?

Говорил звонивший явно приблатненным языком. Значит, это был или московский вор, или сотрудник милиции, знающий «феню». Почему человек, говоря о «кумовьях» — так в лагерях называли оперативных работников, — воспользовался известной детской игрой, когда один ищет, а другой говорит: «…холодно, теплее, теплее, жарко»?

Значит, надо было заняться версией «кумовья». Карпецу очень не хотелось отрабатывать своих коллег. Но ничего другого не оставалось.

Всех сотрудников горотдела вызывали на беседу к генералу. Пригласили и старшину — сменщика убитого. Тот, конечно, как и все остальные, вел себя напряженно, но это было вполне естественно: не каждый день приходилось беседовать с генералом из Москвы.

Карпец начал беседу с вещей неожиданных, он расспрашивал о семье, детях, друзьях, увлечениях. Старшина отвечал сбивчиво, но достаточно откровенно. Из разговора с ним Карпец получил подтверждение характеристики, данной старшине в горотделе: добросовестный, замкнутый, прижимистый, хороший семьянин.

Но на один вопрос тот ответил неискренне. Скрыл, что у него есть близкий друг — механик с автоагрегатного завода.

Но Карпец уже знал о нем, так как Котов тщательно отработал все связи старшины. Более того, стало известно, что друзья за бутылкой часто обсуждали, как бы раздобыть хорошие деньги.

Котов обладал необыкновенным умением располагать к себе собеседников, вызывая их на откровенную беседу, и в разговоре с сослуживцами механика выяснил, что тот делал для себя какие-то странные инструменты, по описанию очень похожие на оснастку взломщиков.

Карпец, опытный сыщик, почувствовал, что вышел в цвет.

В тот день старшина заступил на смену в банк. Генерал приказал начальнику горотдела сменить его на время повторной беседы. Начальник пришел в банк, взял у старшины оружие и сказал, что часок подежурит за него.

На этот раз вместо беседы начался официальный допрос, который вел следователь областной прокуратуры. У следствия уже были серьезные улики. Котов и Слободин разыскали знакомую старшины, встретившую его у банка в вечер убийства. Она поздоровалась с ним, но он сделал вид, что не узнал ее, и скрылся в переулке. Ее показания и были зачитаны.

Старшина вскочил, бросился к дверям, но два московских опера скрутили его и надели наручники. Старшина сознался во всем.

Этот человек не мог пережить того, что, получая небольшую зарплату, охраняет огромные деньги. Вместе с механиком они, как им казалось, тщательно готовили преступление. Ночью старшина позвонил в дверь банка с заднего двора и попросил сменщика пустить его, притворившись, что забыл в караулке свои вещи. Ничего не подозревавший милиционер в нарушение всех правил открыл дверь. Преступники набросились на него, отобрали оружие и застрелили.

А вот вскрыть сейфы не удалось. Мог это сделать только один человек — завязавший медвежатник Серафим Лапа.

Теперь надо брать подельника. Он жил в бараке, в коммунальной квартире. У него было охотничье ружье. Черт его знает, как поведет себя при задержании соучастник убийства. Вдруг начнет палить из обоих стволов.

Всю ночь оперативники просидели в засаде у дома. И взяли механика утром, когда он шел на работу. Спецгруппа уехала в Москву.

Прибыв в министерство, Карпец сразу же пошел докладывать.

Но Щелоков был расстроен. Он выслушал начальника розыска и спросил с упреком:

— Что же вы мне сразу не доложили?

— Не хотел вас беспокоить ночью, Николай Анисимович.

— Ах, Игорь Иванович, главное не в том, чтобы вовремя раскрыть преступление, а в том, чтобы раньше всех доложить об успехе. Умельцы из КГБ сообщили Цвигуну, что они задержали бандитов, а тот сразу же позвонил в ЦК. И все лавры им.

Карпец знал, что уже тогда началось противостояние Николая Щелокова и Юрия Андропова. А в политических разборках все средства хороши.

Так закончился этот провинциальный детектив.

А человека, звонившего в МУР, так и не нашли. Конечно, у Карпеца было предположение, что звонил находящийся на высылке московский вор в законе Никиша, который работал в одном цехе с преступником. Он, видимо, что-то знал и испугался, что преступление могут повесить на скопинских уголовников.

* * *

Я совсем недавно побывал в Скопине. На этот раз город показался мне веселым и зеленым. Практически исчезли унылые бараки, на улицах появились непременные атрибуты рыночной экономики: палатки, бары, павильоны игорных автоматов. И группировка появилась, «крышующая» городскую торговлю.

Наверняка жители забыли о давнем убийстве в местном банке. Подумаешь, грохнули одного мента… Взрывы, дерзкие грабежи, выстрелы киллеров уже никого не поражают. И если в те годы попытка ограбления банка и кража из павильона на Международной выставке были явлениями чрезвычайными, то сегодня подобные преступления стали неотъемлемой приметой нашей жизни.

Сбылось то, о чем так часто говорил мой покойный друг Игорь Иванович Карпец:

— Если будем так жить и дальше, страной станут править люди, сросшиеся с криминалом.

Тогда ему не верили. Всех захватило ликование перестройки.

А прав-то оказался он.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.