Валерий Аушев

Валерий Аушев

Разговор с духом Пушкина

Невероятная история многолетней давности

1. Рождественская командировка

Я в Котласе под Рождество Христово,

Но в голосе восторга никакого,

И в инее душа, как и деревья…

Нахлынули, как тени, суеверья,

Как призраки, поверья и преданья,

Капризные полночные гаданья…

Вот Пушкина явился дух печальный:

– Где б пунша нам, мой друг, добыть, иль чаю?

– В гостинце подобного разряда

«Гостинцами» вас угостят, что надо:

Табличкою «Нет мест!», презреньем давки

И обезличкою, коль нет на вас заявки.

При случае, коль повезёт вам всё же,

Всё лучшее – в «двухместном» ждёт вас ложе.

Будь классиком, но, не имея справки,

Без «красненькой»[6] здесь не добыть и лавки!

– О Пушкине молва летит по свету.

Неужто мне откажут, мне – поэту!

К дежурной сам явился дух великий:

– Bonjour Madame, Вас отвлеку от книги.

Желательно одно местечко в «люксе».

– Жевательной резинки дам Вам лучше.

А номера в помине нет такого.

Феномена под Рождество Христово

Вселили мы, опять же – не без «брони»…

Всесильными бывают боги…

– Кроме…

Найдётся ли местечко здесь поэту?

– Неймётся Вам… Заполните анкету.

– Но это же… Я гость, но не железный!

– На этаже на третьем Ваш «трёхместный».

– О Боже мой! – воскликнул гений Пушкин, —

Хоть к брошенной найти бы путь избушке

И в полночи зажечь очаг доверья.

Кто в помощи нуждается, всем дверь я

Безропотно и радостно открою…

И топот ног утих вдруг за стеною,

И в мареве морозной тихой ночи

Стал маленьким, спрессованным до точки

Мой скованный рождественский недуг.

Рискованно спросить:

– А был ли дух?..

1980

2. А был ли дух?

А был ли дух? А был ли сам поэт,

Который вслух сказал, войдя: «Привет!»?

На шаткий стол он чашечку поставил,

Когда читал: «Мой дядя самых честных правил…»

Я подходил к окну и к плотной шторе —

Её он отодвинул в разговоре.

Я трогал скатерть, где лежал цилиндр,

Перчатки рядом с ним из мягкой лайки…

Наш разговор тогда не оценил

И думал, как и все, что это байки,

Что это было чудо Рождества,

Явившееся в северном приюте.

Но с той поры все мысли и слова

Невольно возвращались к той минуте.

Как он возник из сумерек дневных,

Как предо мною за приход винился,

Как, озирая номер на троих,

Он изумлялся, а точнее – злился:

– Сюда б и дворника послать я не посмел,

Не говоря об остальной прислуге…

– Ах, Александр Сергеич, я сумел

Отвоевать сей кров не без натуги.

– Так – так, мой друг, а что сосед? Храпит?

– Да как ещё, ворочаясь, как глыба…

А то напьётся и мертвецки спит.

Хоть не бранится на весь мир, спасибо.

– Из кучеров, видать, – вздохнул поэт

И покосился на вторую койку. —

Нельзя ли заказать, мой друг, в буфет,

Чтоб к чаю принесли хотя бы слойку.

Да тут и с чаем, видно, проблеманс! —

И Пушкин взмокший бок отёр графина. —

Родишь ли разве здесь какой романс?

Унылая вокруг, pardon, картина!..

Так что с тобою, русский человек?

Уйдя в гудки, машины, паровозы,

В какие дебри ты двадцатый век

Завёл, потомок, утирая слёзы?!

Не для того я звёзды воспевал,

Чтоб рвали в клочья Русь…

Я не приемлю,

Чтоб мир в утехах плотских ликовал,

Забыв, кто мы. Зачем пришли на Землю?

И почему лишь жертвенность дана

Российскому народу! А Европа,

Тщеславием и сытостью полна,

Уста не раздирает от сиропа!

Да и Америка поверх глядит на Русь,

Хотя душой и славой мы богаче.

Вот, милый друг, о чём в душе пекусь,

И мыслю только так, а не иначе…

А чашечку всё ж выпью кофе ґю.

Сейчас, гляди, явлю я фокус – покус,

Немало сделал их за жизнь мою,

Но в оных было мало, друг мой, проку – с…

Не знаю, из каких субстанций он

Явил напитка маленькую чашку,

Горячий кофе гостя взял в полон —

Аж расстегнул он шубу нараспашку!

Но этот – тоньше лепестка! – фарфор

И чашечка с летящим ангелочком,

И блюдечко с изящным завиточком

Проходят перед взором до сих пор.

И через столько лет, среди дождей и снега,

Томит вопрос и летом, и зимой:

Действительно ли в поисках ночлега

Дух Пушкина являлся предо мной?

1999