«Мы слушаем стихи, о ритмах говорим…»
«Мы слушаем стихи, о ритмах говорим…»
Мы слушаем стихи, о ритмах говорим,
Но разве утаить в мешке возможно шило?
И может быть уже в классический Нарым
Кого-нибудь из нас судьба послать решила.
И если для меня готов такой удел,
Я с первого же дня без всяких промедлений
Займусь с энергией, достойной лучших дел,
Организацией сознательных тюленей.
Пока в них интерес к ученью не зачах,
Мы политграмоту закончим в три урока,
Затем я освещу им в пламенных речах
Путь классовой борьбы достаточно широко.
И убедившись в том, что поняли они,
Что масса лозунги как следует впитала,
Я с увлечением столь редким в наши дни,
Прочту им, наконец, кой-что из «Капитала».
И вот настанет день, когда на все готов
Тюлений главный вождь, восторженно неистов,
Нырнет с толпой свергать правительство китов
И их приспешников акул-капиталистов.
А это для того понадобится мне,
Чтоб пролетарии спокойны быть могли бы:
Уж если кто из них окажется на дне —
Его обгложут лишь трудящиеся рыбы.
<1924 г. 20 июля. Воскресенье.
Москва>
Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚
Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением
ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОКДанный текст является ознакомительным фрагментом.
Читайте также
«Мы говорим о розах и стихах…»
«Мы говорим о розах и стихах…» Мы говорим о розах и стихах, Мы о любви и доблести хлопочем, Но мы спешим, мы вечно впопыхах, — Все на бегу, в дороге, между прочим. Мы целый день проводим на виду. Вся наша жизнь на холостом ходу, На вернисаже, бале и за чаем. И жизнь идет. И мы
В русской армии говорим по-русски
В русской армии говорим по-русски В Политехническом ВУЗе, который я закончил, была военная кафедра, нас учили на саперов, но лагерей мы не прошли — Хрущев начал всеобщее разоружение страны. Так я и остался — не офицер, но и не солдат. А тут мною, как всегда невовремя,
Вторник третий. Мы говорим о сожалении
Вторник третий. Мы говорим о сожалении В следующий вторник я приехал, как обычно, с пакетом продуктов — макароны с кукурузой, картофельный салат, яблочный пирог — и еще кое с чем: магнитофоном «Сони».Я сказал Морри, что хочу запомнить то, о чем мы говорим. Хочу сохранить его
Вторник четвертый. Мы говорим о смерти
Вторник четвертый. Мы говорим о смерти Влияние учителя вечно; никогда не знаешь, где оно кончается. Генри Адамс — Давай начнем с того, — сказал Морри, — что каждый знает: он когда-нибудь умрет, но никто в это не верит.В тот вторник Морри был настроен по-деловому. Предметом
Вторник шестой. Мы говорим о чувствах
Вторник шестой. Мы говорим о чувствах Я прошел мимо горного лавра и красного японского клена, поднялся по каменным ступеням крыльца дома Морри. Белый сточный желоб крышкой навис над входной дверью. Я позвонил, но дверь мне открыла не Конни, а жена Морри Шарлотт, красивая
Вторник восьмой. Мы говорим о деньгах
Вторник восьмой. Мы говорим о деньгах Судьба подчиняется многим, Один — уступает ей сам. У. Х. Оден, любимый поэт Морри Я держу газету так, чтобы Морри мог прочесть ее: Я НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ НА МОЕЙ МОГИЛЕ БЫЛО НАПИСАНО: «Я НИКОГДА НЕ ВЛАДЕЛ СЕТЬЮ ТЕЛЕКОМПАНИЙ». Морри смеется и
Вторник двенадцатый. Мы говорим о прощении
Вторник двенадцатый. Мы говорим о прощении «Прежде чем умереть, прости себя. Потом прости других».Прошло несколько дней после интервью для «Найтлайн». Небо было мрачное, дождливое. Морри сидел, накрывшись одеялом, а я — поодаль от него, держа в руках его босые ноги. Ноги
Вторник тринадцатый. Мы говорим о совершенном дне
Вторник тринадцатый. Мы говорим о совершенном дне Морри захотел, чтобы его кремировали. Он обсудил это с Шарлотт, и они решили, что так будет лучше. Морри пришел навестить его давнишний друг Эл Аксельрод, раввин из университета Брандейса, которого они попросили вести
Вторник четырнадцатый. Мы говорим «прощай»
Вторник четырнадцатый. Мы говорим «прощай» Был холодный, промозглый день. Я поднимался по ступеням дома Морри и обращал внимание на мелочи, которых не замечал прежде: силуэт холма, каменный фасад дома, вечнозеленые растения и мелкие кусты вдоль дороги. Я шел медленно, не
Геннадий Устюжанин МЫ СЛУШАЕМ ПОЛЕ
Геннадий Устюжанин МЫ СЛУШАЕМ ПОЛЕ Рис. В. Курбатова IВспоминаю дедушку Егора из колхоза «Верный путь», где в пятидесятые годы я начал свою трудовую биографию колхозным агрономом. Дедушка Егор даже летом, когда выходил погреться на солнышке, одевал пимы и полушубок.
МЫ СЛУШАЕМ ПОЭМУ
МЫ СЛУШАЕМ ПОЭМУ Изящная гостиная. Шелковая мебель. Кружева. Тюль. Фарфоровые безделушки. Французская речь.Хозяин — бледный, томный, усталый. Нечто декадентское в его лице.Плавно жестикулируя, он читает свои стихи. Он читает поэму о какой-то «первоначальной» красоте, к
Слушаем Москву
Слушаем Москву Помню, у нас был трофейный радиоприемник. Степанов держал его в исправности. Однажды, когда я вошел в комнату, Степанов, сидя на корточках, настраивал его. Здесь же сидели Бозжанов, Краев, Рахимов.Сначала из эфира доносились бессвязные звуки, затем их сменили
Мы слушаем панихиду по самим себе
Мы слушаем панихиду по самим себе В гигантской могиле Сталинграда все убежища, норы, погреба и сводчатые подвалы были до предела забиты людьми. Вход в наш подвал закрывался опускающейся дверью, которая защищала от холода. Вокруг вначале стояли еще кое-как сохранившиеся
Мы говорим КВН – подразумеваем масляков
Мы говорим КВН – подразумеваем масляков Александр Васильевич Масляков – гость «MORE SMEHA-1996»Когда в 1996 году Александр Васильевич побывал на «MORE SMEHA» в качестве почётного гостя, он охотно посидел в жюри, получил Кубок Аркадия Райкина и, довольный, отбыл
Мы слушаем панихиду по самим себе
Мы слушаем панихиду по самим себе В гигантской могиле Сталинграда все убежища, норы, погреба и сводчатые подвалы были до предела забиты людьми. Вход в наш подвал закрывался опускающейся дверью, которая защищала от холода. Вокруг вначале стояли еще кое-как сохранившиеся