Стихи
Стихи
Тополиный пух
Белые хлопья пуха.
Время огням потухнуть.
Нежная вьюга лета.
Где-то морозы, где-то
Кутают в шаль подругу.
Нежная лета вьюга,
Ты мне щекочешь кожу!
Как ощущенья схожи:
Так же ласкает локон,
И из пушинок соткан
Взгляд твой, глаза, ресницы.
Снова мне будешь сниться
Маленькой Белоснежкою
В летнюю вьюгу нежную.
13-15-19.06.1970. Плющево
Вечерние облака
По небу плывут отпечатки столетий,
А время — летнее, а воздух — летний,
А век — двадцатый, но надо ж случиться:
Плывут рептилии, первоптицы.
Наверно, в зеркале небосвода
Себя рассматривает природа
И хочет сгладить морщины столетий,
Ведь время — летнее, ведь воздух — летний!
Но видно — осень.
Но скоро осень.
Наверно, это она наносит
Узоры древних воспоминаний
На небосвода тугие ткани.
* * *
Легкий танец пурги,
Круги
Ошалевшей со сна метели.
Поцелуи твои на теле
Обжигающие — легки.
Поцелуи твои — холодны,
Поцелуи твои растают,
Словно снежных пушинок стая,
Отойдут, переселятся в сны.
Сны приснятся — все опресняется —
Только раз я твое дыханье
Уловлю в этих снах; пасхальной
Им весны не видать: проясняется
На душе ни рано, ни поздно.
А пока что — морозный воздух,
А пока — только танец вьюги
На лице твоем, на ресницах.
Это кончится, прояснится,
Снова станет воздух упругим,
Опьяняющим — как всегда.
И пойдут дни за днями, года
Друг за другом засеменят.
Только это все без меня.
16.10.1971. ВГБИЛ
* * *
Осень (сонет)
Стон осени еще в ушах стоит.
Он был сначала стаей журавлиной.
Вонзаясь в небо журавлиным клином,
Он был, казалось, с этой стаей слит.
Затем он лег на сырость темных плит,
Листвой опавшей на асфальт Неглинной,
И резкий крик сменился нотой длинной,
В которой крик не кончился, но спит.
И с чистой нотой тихого страданья
Осеннее природы увяданье
Напоминало погруженье в сон.
Но сон звучал, и я в изнеможеньи
Избавиться хотел от наважденья.
Но время шло, и не кончался он.
28.11.1971. Покровка.
* * *
Грусть рябая —
Гроздь рябины.
Значит, осень.
Значит, в спины
Шепот листьев — богомолок.
Значит, холод.
Холод колок,
Холод тысячью иголок
Руки жалит.
Ветер сносит.
Значит, осень.
Сердце сжали
Темные веревки просек —
Осень.
28.11.1971. Покровка.
* * *
Все плыло и качалось, и сам старый год,
Отражаясь в зернистых икринках канала,
Уплывал и качался, и времени плот
Ударяло о дни, о секунды трепало.
Все плыло и качалось в кривых зеркалах,
Уходящего года смещались понятья;
И фигурки влюбленных на темных углах
Превращались в кровавого цвета распятья.
Все плыло и качалось, и времени ход
Подтверждал неизбежность такого финала,
Отражаясь в зернистых икринках канала
Как разбитый, истрепанный бурями плот.
26.01.1972. Москва.
* * *
Весна (сонет)
Такая тихая весна.
И даже музыка капели
Меня волнует еле-еле,
Сквозь сон едва-едва слышна.
Грудная клетка не тесна,
И беспричинное веселье
Не бьется теплой жилкой в теле —
Моя душа во власти сна.
Во власти долгой зимней спячки
Увяли чувства и мечты —
Они в руках у нищеты.
Моля у разума подачки,
Они то пляшут, как собачки,
То тянут жалкие персты.
14.03.1972. Покровка, Новая
* * *
Крыша
Рыжая, ржавая крыша
Видом не вышла.
Кто посещает старую крышу?
Птицы да мыши.
Был и у крыши
Солнечный блеск,
Да весь вышел.
Новые крыши
Красивей, стройней, выше.
Вечером с крыши
Кошачий концерт слышен.
Слушает старая крыша
И чуть дышит.
И засыпает под крики котов крыша,
Диких, облезлых и точно таких же рыжих.
15.10.1972. Покровка.
* * *
Осень
Пора листопада.
Не надо ступать
Подошвою грубой по листьям,
Не надо,
Смеясь, нарушать тишину листопада
И эхо тревожить опять и опять.
Пусть чуть шелестит, тихо жалуясь, прядь
Усталой березы, пусть чувство утраты
На миг овладеет тобою, не надо
В смятеньи поспешном его прогонять.
О чем эта боль? Нет, тебе не понять.
Казалось, всего на одно лишь мгновенье
Ты слился душою с душою растенья,
Но боль прицепилась, ее не унять.
И тихо бредя вдоль разбухшего устья,
Ее окрестишь ты «осеннею грустью».
1. 12.1972. Некрасовка
* * *
Летний дождь (сонет)
Сначала вздрогнет и заплачет,
Чего-то испугавшись, ива;
И дождь пригоршней чернослива
Запустит в маленькую дачу.
Затем, чуть подождав, проскачет
Скороговоркой, торопливо,
Веселый и нетерпеливый
Полк первых пропыленных капель.
И только после, в вышине
Разрежет молнией полнеба,
Пригнет к протопленной земле
Намокшие колосья хлеба.
И ливень, нудный и унылый,
Запричитает с новой силой.
25.10.1974. Новая
* * *
Здесь зелень до небес.
Здесь часто по утрам,
Запутавшись в непроходимой чаще
Дремучих зарослей из клевера и трав,
Израненное солнце тихо плачет.
И капельки росы — лишь пот смахнёт палач —
Ложатся на траву, на лезвия осоки
Под похоронный комариный плач,
Под солнца обескровленного вздохи.
Май 1974. ВГБИЛ
* * *
И твердишь ты мне раз за разом
Все одно и то же: что «разум
И любовь» — это только фраза,
Что любовь — это просто проза,
И глядишь на меня с вопросом
В своих синих с отливом росным.
В твоих синих с отливом пресный
И ненужный мой мир надтреснут.
Все в одном, одном твоем взгляде,
Взгляде юном, порочном взгляде!
Губы в модной блестят помаде,
И пальто по последней моде.
Твое тело желанье сводит,
В твоих синих усмешка бродит,
И стоишь, как в гриппозном бреде
У порога своей передней.
Мир свернулся, зарылся в платье,
Лег клубком у твоей кровати,
Как собака в ночной дремоте,
Взвыв на ржавой протяжной ноте.
И опять ты мне раз за разом
Об одном и том же, что «разум
И любовь» — это только фраза,
Что любовь — это просто проза,
И глядишь на меня с вопросом.
11.10.1970. Покровка
* * *
Сонет
Мне лень мила, мы с ней накоротке,
Я коротаю с ленью дни и ночи,
И мне милее леность многоточий,
Чем бойкость точек в стиснутой руке.
У времени на жестком поводке,
Как часто убеждаешься воочью,
Что даже леность стихотворных строчек —
Иллюзия, постройка на песке.
Но я люблю песчаные строенья!
Они сродни моим стихотвореньям.
Сегодня есть, а завтра — наплевать!
Мне лень возиться с одой, триолетом,
Я связан с ленью, стало быть, с сонетом.
И не покину мягкую кровать!
* * *
Море
Когда кипящею струёй
На море ляжет позолота,
Из поднебесного киота
Уходит солнце на покой,
Когда созвучна с тишиной
Луны тоскующая нота,
Земля рукою Дон-Кихота
Преображает облик твой.
О, если б морю сохранить
И эту золотую нить,
И толстые седые пряди
В своём языческом наряде,
И в брачном утреннем обряде
Ночные звёзды утопить.
4.08.1971. Махинджаури
* * *
Одна печальная история
Тонкое чувство ритма
Дано ему от природы.
И молодость, звонкость рифмы,
Изящные повороты
Стиха сберегли б от рифов,
Когда б ни служебных грифов,
Ни скрепок водовороты.
И он ушёл в Бегемоты.
На дне большого болота
Друзья нашлись и подружки.
И как-то, сострив, за кружкой
(Обидев при том кого-то),
Был прозван одной лягушкой
За цепкость и злость Андрюшкой.
6.04.1971. МГУ
* * *
На смерть Берлиоза
Мне не забыть этот тягостный день:
Шпалы в подсолнечном масле,
Злая упала трамвая тень,
И фары его погасли.
04.1970. МГУ
* * *
Смерть Берлиоза
Правая рука — хрясь!
Левая рука — хрясь!
Голова Берлиоза — в грязь!
Ужас.
Тут и Аннушка с маслом,
И Бездомный с Пегасом,
И рабочая масса
В блузах.
Не дожил к Первомаю,
Переехан трамваем.
Мы с Коровьевым знаем:
Воланд.
Хулиган с портсигаром,
Рукоять до упору,
Смотрят очи с укором —
Поздно.
Правая рука — хрясь!
Левая рука — хрясь!
Голова Берлиоза — в грязь!
Ужас.
04.1970. МГУ
* * *
Приморский бульвар
Баку хорош вечернею порой,
Когда спадает августовский зной,
Когда огней цветная вереница
Преображает ночь, преображает лица.
О, как тебе идет ночной покрой,
Редеющий автобукашек рой,
Прожекторов светящиеся спицы
На разноцветной водной черепице.
Каких несостоявшихся наяд
Скрывает твой таинственный наряд?
Но скоро утро, и белесой ватой
Сменилась ночь, и жестким ароматом,
Бакинским запахом очередного дня
Упало с моря утро на меня.
13, 15.08.1971. Баку
* * *
Эпиграмма
Когда захочешь чувствовать себя
На положенье муравья,
Быть винтиком в могучей колеснице,
Не нужно в прошлое переноситься.
Достаточно пойти в военкомат,
И муравейник будет очень рад.
18.08.1971. Покровка.
* * *
26 Сонеты сонету
Сонет влечет меня своею красотой,
Своею первозданною природой,
Где первых строчек медленные воды
К озерам слов приходят на постой.
А озеро подернуто слюдой
Красивых фраз, но ветреной погодой
Слюда крошится, обнажая броды
И омуты с бездонной глубиной.
А в омутах созвездья лучших мыслей,
Как цепь икринок, на строках повисли,
А в омутах чем глубже, тем темней.
Там темные провалы подсознанья,
Там образы и мысли без названья,
Могилы слов и отзвуки теней.
22.11.1971. Покровка, ВГБИЛ
* * *
Сонет похож на аромат цветка.
Волнообразно аромат струится,
С порывом ветра обжигая лица.
Неполных строф четыре лепестка,
Тычинки рифм не опадут пока,
Заковано в пожизненной темнице,
Поэта сердце не устанет биться.
Но жизнь поэта слишком коротка.
Но жизнь поэзии, как время, бесконечна.
Поэзия была и будет вечно.
Освобождаясь от земных тенёт,
Она четыре лепестка сонета
К последнему пристанищу поэта
С печалью затаенной принесет.
22.11.1971. ВГБИЛ
Юрмальский цикл
* * *
Сосен суставы
Скрипят, как ставни,
Как старый поезд
На полустанке.
Скрипят — поскрипывают
Не так, как скрипка,
Скорей, как галька,
Не музыкально.
Скрипят — поскрипывают,
Ив скрипе сосен
Нас вместе с ними
По ветру носит.
В такт скрипу — плавно,
Как в колыбели;
Глаза от неба
Поголубели,
Поголубели от неба лица,
В такт скрипу сосен
Запели птицы,
В такт скрипу — медленно
И ритмично;
Смешав с прибоем
Напевы птичьи,
Проносит ветер
С сосною вместе
Меня по летнему
Поднебесью.
13.07.1973. Лиелупе
* * *
Ветер
То он трется щекою о ствол сосны,
Как котенок, играет среди листвы,
То, ломая сухие сучья,
Бьется в судорогах падучей.
Как он нежен, приветлив, как боязлив,
Как он гладит шершавой рукой залив,
Как ласкает ржаные ости.
Как он страшен в припадке злости!
А приходит похмелье или тоска —
Он угрюмо играет среди песка,
Создавая за смерчем смерчи,
Насторожен и недоверчив.
20.07.1973. Лиелупе
* * *
Небо
О, если б дотянуться до тебя,
Не ночью, а в разгар такого дня.
И неумело, по-щенячьи ластясь,
Вдруг захлебнуться от наплыва счастья!
Дай раствориться в этой синеве,
Смешаться с ветром и сосновой хвоей,
Чтоб пропитаться жарким летним зноем,
Чтоб капельки смолы стекали с век.
И если бы войти в сосновый ствол
И, отряхая треснувшие сучья,
Вдыхая кроной свежесть летней тучи,
Понять, постигнуть лета волшебство!
Дай хоть притронуться к твоим рукам,
Ты снова их протягиваешь к нам,
Чтоб обласкать весь мир от Юрмалы до Капри!
Асфальт дробит их в дождевые капли.
27.07.1973. Лиелупе
* * *
Вечером с солнечных лепестков
В море, как золотые слитки,
Падают солнечные улитки.
Дождь из улиток!
Воды покров
От них пузырится в местах ожогов,
Нежен и шелков.
Улитки тихо идут на дно,
Тускнеют раковинок скорлупки,
Тонки и хрупки.
А море — двухсторонний наждак
С голубовато-прозрачной начинкой —
Перетирает их на песчинки.
27.07.1973. Лиелупе
* * *
Сыграй мне, шмель, на арфе паутинок,
На струнах легких, как осенний пух.
Их протирает каплями росинок
Паук — настройщик, сумрачный, как инок,
Любитель музыки и толстых мух.
Сыграй мне, шмель, на память песню лета,
И пусть танцуют солнца огоньки
На паутинках, словно мотыльки;
Пусть в хороводе зелени и веток
Танцует небо, полное креветок,
Соленых брызг и запахов пеньки!
Пусть солнце, ошалев от этой пляски,
Покинув сосен шумный хоровод,
Губами жадно к морю припадет
В неудержимой, безысходной ласке!
Плеснув на небосвод струею алой краски.
18.08.1973. Лиелупе
* * *
Люблю черничное варенье,
Оно напоминает лето:
Чуть ложку съешь — и вдохновенье
Охватывает поэта.
Вторую съешь — возникнут сосны,
Тропинка, шишки под ногами,
И летний жар, такой несносный, —
(И вроде год не високосный) —
И море в резком птичьем гаме.
За третьей ложкой перестанешь
Смотреть на хлеб, на чай в стакане,
Ты снова с нею на причале,
И катерок вот-вот отчалит.
Ты прыгаешь, ты машешь ложкой,
Облизывая в волненьи
Пустую банку, блюдце, крошки,
Еще чуть-чуть, еще немножко,
Еще хоть капельку варенья!
Чтоб дописать стихотворенье.
13.07.1973. Лиелупе
* * *
Август в Юрмале
Истончаются в августе стекла окон.
Прячется солнце в стеклянный кокон.
И по ночам из низин, отдушин
Выползают на берег личинки стужи.
Истончаются в августе стекла окон.
Наливаются ягоды сладким соком;
Но похрустывают среди ночи лужи —
И трепещут растений живые души.
Истончаются в августе стекла окон.
Стрекоза, залетевшая ненароком,
Разрезает небесную синь алмазом,
День за днём истончаясь и раз за разом.
22.08.1974. Лиелупе
* * *
Закат
Черные руки сосен,
Протянутые к закату,
Хотят украсить грудь леса
Колье золотого цвета.
Блестит на шее заката
Колье золотого цвета,
Но к соснам бежит дорожка,
Кипящею позолотой.
Закат беспечней ребенка!
Колье, соскользнув, упало.
Колье, упав, проскользнуло
Мимо сосен беспалых.
Пытаясь своею тенью
Остановить паденье,
Лес наклонился к морю
Черною головою.
Но все, что осталось лесу, —
Плачу внимать заката,
Роняющему на море
Слёзы медного цвета.
16.08.1974. Лиелупе
* * *
Философский портрет И. О
Эпикурейский оптимизм
И невоздержанность Платона,
Альбом любовниц на два тома
И обстоятельный лиризм.
В делах любви позитивизм
И точка зрения Зенона
На страсть как на источник стона,
И обаятельный цинизм.
Спиноза в сексуальном смысле:
«Желание — источник мысли,
Разумное — инстинктов след.
Соитие — предел желанья,
Вершина разума, познанья.
И выше, значит, счастья нет».
18.06.1972. Некрасовка
* * *
Осень
Когда радость жизни идёт на убыль,
и деревья начинают задумываться о смерти, —
приходит осень — религиозная фанатичка
с требником в руках.
Она напяливает на притихшие деревья
золотую поповскую рясу, —
и толпы унылых священнослужителей
заполняют рощи и перелески.
Их монотонные молитвы, перемежаемые
стоном и плачем, день за днём
птичьими стаями уносятся к небу.
Толпы страждущих.
Но только осина и ясень стоят великомучениками.
Их — канонизировали.
5.09.1974. Рига
* * *
В такие сквозные дни,
Когда обмороженный воздух
Стекается ближе к небу,
Когда пустота бестелесна
И кажется — слов не услышать,
Кричать и не докричаться;
В такие прозрачные дни
Приходит морозная лёгкость
На смену летним химерам,
Высвечивая в предметах
Сквозь шелуху наслоений
Ясность, структуру кристалла.
4.10.1974. ВГБИЛ
* * *
Обрывки мыслей (поэтических)
Осень прошла незаметно,
так, как будто ее и не было.
Я перестаю различать времена года.
Не все, конечно.
Зиму и лето пока не путаю.
Зимой уютно дома, летом — на улице.
Зимой яркое солнце еще невыносимей,
чем летом — оно приносит мороз — до рези в глазах.
Но зато зимний вечер приносит
тепло падающих снежинок, а летний
комариную сырость оврагов и низин,
от которой поеживаются и закрывают окна.
Летняя ночь — предчувствие сырой зимы
с дождем и снегом напополам.
* * *
Акросонет
Безумен я, не скрою,
Особенно весною.
Ложится зелень на поля,
И вместе с ней душа моя
Безумствует порою.
Расплёскивая влагу снов,
Уходят мысли в стан врагов,
Храня равненье, строем.
А после них в душе разброд:
Надежда переходит вброд
Дороги подсознанья.
Рассудок прячется в тоске,
Ершистый, хилый как аскет,
И плачется сознанье.
20.10.1974. ВГБИЛ
* * *
(Написано в ожидании отложенного рейса № 2091 от 25.07.73)
Ты, отрешившись от забот,
Летишь по небу, словно птица,
И радуга в окно стучится;
Да здравствует Аэрофлот!
Мотор стучит? Не первый год.
У пассажиров вянут лица.
Ого, еще не то случится!
Да здравствует Аэрофлот!
Но отчего дрожит пилот?
Рука радиста-великана
В ознобе тянется к стакану.
Да здравствует Аэрофлот!
Опять какой-то идиот
Налил в закрылки купороса.
Горючее? Какая проза!
Да здравствует Аэрофлот!
Бывает, вдруг не повезет:
Два, три, четыре самолета.
Не возвратятся из полета.
Не по вине Аэрофлота,
А по твоей вине, Природа,
Из-за тебя, небесный свод.
Да здравствует Аэрофлот!
25.12.1973. Москва, аэровокзал
* * *
Л. Б.
Мне легче тебя не видеть,
Чем видеть и не коснуться
Губами твоих ладоней,
Наполненных скрытой лаской,
Наполненных ожиданьем
Пугливым и сладострастным.
Но ты разжимаешь пальцы —
Не мне суждено напиться —
Но ты разжимаешь пальцы,
И влага твоих желаний
Серебряной тонкой нитью
Стекает на лак паркета.
Не мне суждено напиться
Из тёплых твоих ладоней.
* * *
НИИВС им. Мечникова
Ваши предки, наши предки
На одной качались ветке.
Кто затем спустился в клетки,
Кто в НИИ на табуретки.
Мы теперь, прищурив глаз,
Мучаем своих собратьев.
И грызут решёток прутья
Слезшие чуть позже нас.
Вы в Сухуми на посту
Рядом с братьями от века.
Мы в Москве, покрытой снегом,
Держим марку человека —
Мечниковский институт.
31.08.1977. 3-я Владимирская.
* * *
Душа (сонет)
Зачем она тебе? На вид она суха,
На запах — чуть смердит, пропахла нафталином.
В ней перемешано развратное с невинным,
С порочным — добродетели труха.
Ни хороша и, в общем, ни плоха,
Она сегодня этой ночью длинной
Пришла к тебе в смирении с повинной,
Прикрывшись индульгенцией стиха.
Оставь её в живых, уйти ей разреши,
Мне не до шуток — быть бы только живу.
Оставь другой волчице на разживу
Хоть часть тобой израненной души!
А, впрочем, мне и это не поможет.
Оставишь ты — её тоска загложет.
5.12.1979. Руставели
* * *
Чёрные страшные вороны ночи
Душу мою разрывают на клочья.
Туши овечьи, шкуры овечьи,
Воет по-волчьи душа человечья.
Как ей сегодня в ночи одиноко!
Душ человечьих, о, как их немного!
Бродят по-волчьи вдали друг от друга
Тёмною ночью, вечно по кругу.
Травят их чёрные вороны ночи.
Всех же больнее — ну просто нет мочи! —
Травит волчица, родная по крови,
Чёрные волосы, чёрные брови,
Взгляд человечий, тоска человечья,
Так отчего же ногтями, как кречет,
Душу мою разрывает на клочья
Злая волчица тёмною ночью?!
Нету страшнее тоски человечьей!
Волчья душа моя в шкуре овечьей.
5.12.1979. 2 часа ночи. Руставели
* * *
У последнего, как у ленинца,
Красный листик на шее треплется,
У последнего — серый цвет лица.
И уже ни во что не верится:
Зимы, весны — все сплошь нелепица.
А падению капель все нет конца.
21.03.1977. Руставели
* * *
Бьет осенний дождь по поленнице.
Мама ленится, папа ленится,
И красавица-дочь, как пленница,
Все забыться хочет, рассеяться.
Бросит в окна взгляд — но имеется
Только чахлых четыре деревца.
* * *
Н. М. Сонет
Не надо, не смотри в упор.
Твои зрачки буравят душу,
И я опять, как мальчик, трушу,
Читая в них немой укор.
Я не убийца и не вор,
Я в меру зол и в меру скучен.
Да будет суд великодушен!
Пусть будет мягок приговор.
Но ты отводишь строгий взгляд.
Ты говоришь мне: «Всё в порядке».
«Ещё не вышло разнарядки» —
Твои глаза мне говорят.
«Но час придёт — тебя казнят
Огнём любовной лихорадки!»
21.03.1979. Руставели
* * *
Акростих
Сегодня снова Рождество!
На наше с вами торжество
Оно приходит в Долгопрудный
Весёлой ёлкой изумрудной,
Искрясь весельем, волшебством.
Мы любим этот праздник чудный!
Готовя радость новых встреч,
Он помогает нам сберечь
Дух дружбы, и скажу без лести:
О чём, как говорится, речь!
Мы все сегодня снова вместе!
3.01.1985. Юж. Измайлово
* * *
Велимир Хлебников
Эта небольшая заметка[2] — признание в любви. Любви к одному из самых удивительных и необычных российских поэтов, Велимиру Хлебникову.
Так случилось, что первым стихотворением Хлебникова, которое я прочитал, было знаменитое «Усадьба ночью, чингисхань»!:
Усадьба ночью, чингисхань!
Шумите, синие берёзы.
Заря ночная, заратустрь!
А небо синее, моцарть!
И сумрак облака, будь Гойя!
Ты ночью, облако, роопсь!
Но смерч улыбок пролетел лишь,
Когтями криков хохоча,
Тогда я видел палача
И озирал ночную, смел, тишь.
И вас я вызвал, смелоликих,
Вернул утопленниц из рек.
«Их незабудка громче крика», —
Ночному парусу изрек.
Ещё плеснула сутки ось,
Идёт вечерняя громада.
Мне снилась девушка-лосось
В волнах ночного водопада.
Пусть сосны бурей омамаены
И тучи движутся Батый.
Идут слова, молчаний Каины, —
И эти падают святые.
И тяжкой походкой на каменный бал
С дружиною шёл голубой Газдрубал.
Меня поразило в этом стихотворении всё: и удивительный приём «оглаголивания» имён собственных, и ни на что не похожие метафоры (слова — молчаний Каины) и необычные завораживающие образы (девушка-лосось в волнах ночного водопада).
Короче говоря, в этот день я «заболел» Хлебниковым.
Хлебникова считают очень трудным для восприятия поэтом. Мне повезло, я начал чтение его стихов с произведений, в которых языковые эксперименты Хлебникова носят завершённый характер и не создают того труднопреодолимого барьера, который нередко возникает при чтении его ранних стихотворений.
Для меня до сих пор одним из непревзойдённых образцов любовной лирики является следующий отрывок из стихотворения Хлебникова:
Тёмной славы головня,
Не пустой и не постылый,
Но усталый и остылый,
Я сижу. Согрей меня.
На утёсе моих плеч
Пусть лицо не шелохнётся,
Но пусть рук поющих речь
Слуха рук моих коснётся.
В этом стихотворении обычно скрытый от непосвящённых поэтический мир Хлебникова, как золотоносная жила, выходит на поверхность, отодвигая на второй план присущую Хлебникову виртуозность владения языком. Её как бы не замечаешь, настолько органично тонкая словесная инструментовка («не пустой и не постылый, но усталый и остылый») вплетается в ткань стихотворения. Несколько иную функциональную нагрузку несёт этот приём в поэме «Уструг Разина».
Волге долго не молчится.
Ей ворчится, как волчице.
Волны Волги — точно волки,
Ветер бешеной погоды.
Вьётся шёлковый лоскут.
И у Волги у голодной
Слюни голода текут.
Здесь характерная для Хлебникова рифмовка сходных по звучанию, но разнящихся по значению слов усиливает динамизм и создаёт ощущение приближения трагической развязки (смерть княжны от руки Разина). Приведу ещё два отрывка из той же поэмы, связанных с описанием Степана Разина.
Где пучина, для почина
Силу бурь удесятеря,
Волги синяя овчина
На плечах богатыря.
Он стоит полунагой,
Горит пояса насечка,
И железное колечко
Опускается серьгой.
А отец свободы дикой
На парчовой лежит койке
И играет кистенём,
Чтоб копейка на попойке
Покатилася рублём.
Велимир Хлебников первым ввёл в употребление так называемую рифму-диссонанс, при которой каркас слова, состоящий из согласных, в основном, сохраняется, а ударная гласная заменяется на другую. Подобный приём создаёт некий поэтический сдвиг, в результате которого возникает ощущение выхода в какое-то иное поэтическое измерение, а само стихотворение приобретает особую глубину и наполненность. Вот одно из стихотворений, написанных с использованием рифм-диссонансов, очаровавшее меня при первом чтении и ставшее одним из самых любимых.
В этот день голубых медведей,
Пробежавших по тихим ресницам,
Я провижу за синей водой
В чаше глаз приказанье проснуться.
На серебряной ложке протянутых глаз
Мне протянуто море и на нём буревестник;
И к шумящему морю, вижу, птичая Русь
Меж ресниц пролетит неизвестных.
Но моряной любес опрокинут
Чей-то парус в воде кругло-синей,
Но зато в безнадёжное канут
Первый гром и путь дальше весенний.
Можно было бы долго перечислять поэтические открытия В. Хлебникова. Но гораздо важнее отметить, что языковое новаторство было для него не самоцелью, а средством для выражения всей глубины и непостижимости своего поэтического мироощущения. По меткому высказыванию Ю. Тынянова Хлебников никогда не «искал», он «находил».
Вот две замечательные находки В. Хлебникова.
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно,
О, засмейтесь усмеяльно!
О, рассмешищ надсмеяльных — смех усмейных смехачей!
О, иссмейся рассмеяльно, смех надсмейных смеячей!
Смейево, смейево,
Усмей, осмей, смешит, смешики,
Смеюнчики, смеюнчики.
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
«И смехачи, действительно, смеялись, — писал в статье 1914-го года К. Чуковский, — но, помню, я читал и восхищался. И ведь действительно прелесть. Как щедра и чарующе сладостна наша славянская речь!»
А вот один из опытов звукозаписи зрительных образов.
Бобэоби пелись губы,
Вээоми пелись взоры,
Пиээо — пелся облик,
Гзи — гзи — гзэо пелась цепь.
Так на холсте каких-то соответствий Вне протяжения жило Лицо.
В записной книжке В. Хлебникова отмечено, что бобэоби должно ассоциироваться с красным цветом, а пиээо — с синим. Эти идеи Хлебникова перекликаются с попытками звуковой передачи цвета Артюром Рембо.
Уже первые произведения В. Хлебникова вызвали глубокий интерес у таких замечательных деятелей русской культуры как Вяч. Иванов, М. Кузмин, А. Блок, А. Скрябин, А. Ремизов. «В этом есть верная мысль, — говорил А. Н. Скрябин о процитированных выше стихотворениях Хлебникова, — можно творить новые слова, как мы творим новые гармонии и формы. Слово должно стать гораздо более текучим, чем оно сейчас… Языку надо вернуть его былую свободу…».
Влияние В. Хлебникова на русскую поэзию огромно, хотя ещё до конца и не осознано. Было время, когда его пытались изобразить этаким чудаком — одиночкой, чуть ли не сумасшедшим гением. Может быть этим объясняется тот факт, что в 50—60-х годах многие наши поэты совершали свои поэтические «открытия», не сознавая их вторичности. Многое из того, что было тогда сделано ими, с лихвой «покрывается» одним стихотворением В. Хлебникова.
Я — отсвет, мученик будизн.
Я — отмет славный смертизны.
Я — оцвет цветизны.
Я — отволос прядущей смерти.
Я — отголос кружущей верти,
Я — отколос грядущей зыби.
Я — звученник будизн.
Я — мученик немизн.
Немостыня будизны.
Особое место в творчестве Хлебникова занимает славянская мифология. Поэмы «Ночь в Галиции», «Вила и леший», «Лесная тоска», «Шабаш», стихотворения «В лесу», «Русь зелёная в месяце Ай…» и многие другие наполнены её светлыми и чистыми образами. Да и сам псевдоним поэта, Велимир, имеет южнославянское происхождение. Вот что писал Хлебников о своей пьесе «Девий бог» Алексею Крученых: «В „Девьем боге“ я хотел взять славянское чистое начало в его золотой липовости и нитями, протянутыми от Волги в Грецию».
Хлебников воскрешал и вводил в поэзию замечательные по своей напевности древнеславянские слова (например, вабная — красивая, ладная), конструировал на их основе новые (поюны, времери, женун, облакини,), создавая таким путём целые стихотворения.
…Я звучу, я звучу…
Сонно-мнимой грёзы неголь,
Я — узывностынь мечты…
Эта тема у Хлебникова перекликалась с темой Востока. В конце 10-х годов он побывал в Иране. Хлебников не столько путешествовал, сколько скорее странствовал по Персии: часто ночлегом ему служили придорожные барханы, а единственной едой — горсть лесной ежевики. Именно там его прозвали Гуль-муллой, священником цветов, и так называется его знаменитая поэма, написанная по возвращении из Ирана.
Особая и пока ещё мало исследованная тема — историко-математические работы В. Хлебникова. Он считал, что исторические события подчиняются определённым числовым закономерностям и, основываясь на своих работах, сделал ряд смелых предсказаний.
В частности, им в качестве переломных пунктов в истории России были указаны (в 1912 году) 1917-й, 194-й, 1962-й (Карибский кризис) годы.
Мне, бабочке, залетевшей
В комнату человеческой жизни,
Оставить почерк моей пыли
По суровым окнам, подписью узника,
На строгих стёклах рока.
Так скучны и серы
Обои из человеческой жизни!
Окон прозрачное «нет»!
Я уже стёр своё синее зарево, точек узоры,
Мою голубую бурю крыла — первую свежесть.
Пыльца снята, крылья увяли и стали прозрачны и жёстки,
Бьюсь я устало в окно человека.
Вечные числа стучатся оттуда
Призывом на родину, число зовут к числам вернуться.
В жизни В. Хлебников был человеком крайне неприхотливым. Он настолько был погружён в поэзию, что реалии внешнего мира мало волновали его. В. Маяковский писал о том, что когда ему с огромным трудом удалось устроить платное печатание рукописей Хлебникова, накануне сообщённого тому дня получения разрешения и денег он встретил Хлебникова на Театральной площади с чемоданчиком. «Куда вы» — спросил Маяковский. «На юг, весна!» — ответил Хлебников и уехал.
Виктор Владимирович Хлебников родился 9 ноября 1885 года в семье учёного биолога в Астраханской губернии. В 1903–1911 годах он учился на физико-математическом и историко-филологическом факультетах Петербургского университета. В 1908–1909 годах он сблизился с поэтами и художниками, образовавшими группу «будетлян»-футуристов. В неё, в частности, входили братья Бурлюки, В. Хлебников, В. Маяковский, В. Каменский, Е. Гуро, М. Ларионов, Н. Гончарова, А. Крученых. Но хотя В. Хлебников был, если можно так сказать, знаменем будетлян, он не «помещался» внутри футуризма, ибо сам по себе был эпохой в истории поэзии. Недаром в работах западных славистов (а на Западе Хлебников, как это ни печально, издаётся чаще, чем у нас) Хлебникова то ставят в один ряд с такими реформаторами языка, как У. Уитмен, Д. Джойс, то объявляют предтечей дадаистов и сюрреалистов.
В. Хлебников прожил 37 лет (трагический возраст для поэтов!) и умер 28 июня 1922 года от заражения крови в деревне Санталово Новгородской губернии. Последним его словом было слово «да».
Не всякому, даже хорошо разбирающемуся в поэзии человеку, обязательно должен быть близок Хлебников. Тут многое зависит от взгляда на жизнь, мироощущения и многого другого. Однако тем, кто любит выносить поспешные суждения по поводу произведений искусства, будь то поэзия, живопись или музыка, полезно напомнить слова В. Хлебникова:
«У судей могут быть все права, кроме права быть младенчески невинными в тех областях, которых они касаются».
Для тех же, кого действительно интересует поэзия Хлебникова, хочется привести высказывание одного из самых верных почитателей его таланта, писателя Ю. Олеши:
«Читать его стихи стоит большого труда — все спутано. Внезапно появляется несравненная красота!»
Данный текст является ознакомительным фрагментом.