4. В тяжелые дни 1930 года
О процессе борьбы против линии Ли Лисаня, против правой группировки Ло Чжанлуна и троцкистов-чэньдусюистов в 1930 г. Шаоюй уже немало рассказал в своей книге «Борьба за дальнейшую большевизацию КПК». Но, как отметил автор в «Послесловии ко второму изданию» – «О процессе борьбы против линии Ли Лисаня в период до IV пленума ЦК», по поводу этого процесса его «подробности никак не могут быть изложены в работе небольшого объема». Относительно сущности линии Ли Лисаня и борьбы Шаоюя и других товарищей против этой линии имеется подробное разъяснение в книге «Борьба за дальнейшую большевизацию КПК»[39]. Здесь мне хотелось бы привести только некоторые моменты, которые помогают понять тогдашнюю обстановку.
Прежде всего о гонениях, которым подвергал лилисаневский ЦК Шаоюя, Бо Гу и других товарищей; особенно о пяти историях, когда Шаоюй подвергался преследованиям со стороны Ли Лисаня и других.
История первая
1 января 1930 г. Ли Лисань сказал Шаоюю:
– По решению ЦК и Цзянсуского провинкома, актив красного профсоюза[40] всех районов Шанхая созывается сегодня, на котором будет сообщено о решении ЦК и провинкома – организовать предновогоднюю (по лунному календарю) забастовочную борьбу рабочих. Но место сегодняшнего собрания таково, что мне туда идти нельзя. Вам придется пойти на это собрание вместо меня и сделать доклад о международном и внутреннем положении и наших задачах.
– Ранее было договорено, – продолжал Ли Лисань, – что Сян Ин и Сюй Сигэн[41] пойдут со мной вместе. Они сейчас ждут меня в чайной… Вы пойдите сначала к ним и скажите им, что я не могу идти, пусть идут с вами.
Когда Шаоюй увидел Сян Ина и Сюй Сигэна в чайной и рассказал им всё как было, оба, не сговариваясь, усмехнулись. Сян Ин сказал Шаоюю:
– А-а, значит, Лисань сам не пойдет. Ну хорошо. Идите, Шаоюй, вперед. Мы скоро придем.
Но Шаоюй только добрался до места собрания, не успел еще сесть, как подкатились уже полицейские фургоны. Шаоюй и более 20 участников собрания были арестованы.
Тут Шаоюй только понял, почему Ли Лисань сам не пошел, а Сян Ин и Сюй Сигэн лишь усмехались, но тоже не пошли. Ли Лисань и его окружение знали, что место собрания уже раскрывалось врагами раньше. Тем не менее они посылали туда других «бороться» за легальность[42]. Сами же они не желали бороться. Поэтому назначили по-прежнему в этом месте проводить актив профсоюзных и партийных кадров с участием более 20 человек, на который не только послали Шаоюя вместо Ли Лисаня, но еще двух членов Политбюро ЦК (Сян Ин и Сюй Сигэн) – выходцев из рабочих.
Как рассказывал позже Сян Ин, когда дело касалось людей из собственной группировки Ли Лисаня – например, Гуан Сянъина и Сяо Юаня (занимался внутренней курьерской службой ЦК, приемный сын Сян Чжунфа), Ли Лисань сразу же, как только их арестовали, потратил крупные суммы денег и выручил их из тюрьмы. Но когда арестовывали людей, не входивших в их группировку, – например, Юнь Дайина и Цай Хэсэня, они не предпринимали мер для их спасения (на VIII съезде КПК (в 1956 г.) Ли Лисань и Чжоу Эньлай открыто признали гибель Юнь Дайина и Цай Хэсэня результатом своих ошибок сектантского характера).
История вторая
18 февраля 1930 г. Шаоюй был освобожден из тюрьмы как представивший поручительство. Он снял с себя демисезонный халат, отнес его в ломбард и, получив 2 юаня, поселился в маленькой гостинице «Цичан» на улице Чжэцзянлу. На другой день он вышел на улицу – пройтись, надеясь встретить кого-нибудь из товарищей, чтобы восстановить связь с партийной организацией. Пройдя немного, на улице Сымалу он встретил Жэнь Биши, который дал ему 5 юаней и обещал сообщить о нем в Орготдел ЦК, чтобы прислали к нему человека для контакта.
Но прошло еще дней двадцать, прежде чем Ли Лисань прислал к нему Чэнь Гэна. Тогда Шаоюй еще не знал, что Чэнь Гэн – ответственный сотрудник Особого отдела ЦК; думал, что он работник Орготдела ЦК.
Расспросив Шаоюя, Чэнь Гэн сказал:
– Ваш рассказ совпадает с тем, что нам известно. Вы ждите. К вам придут, дадут вам работу…
Весной 1931 г. (уже после IV Пленума ЦК КПК 6-го созыва), когда враги объявили денежную награду за поимку Шаоюя и других руководителей ЦК, нам часто приходилось по два-три раза в день менять местожительство, чтобы избавиться от слежек и преследования. Однажды мы поселились на улице Синься в маленьком монашеском доме (верхняя его часть сдавалась в наем). Три монахини днем облачались в буддистские рясы, стучали в «деревянные рыбки»», а ночью, намазанные и напудренные, принимали «клиентов». Мы жили у них на втором этаже. Из-за производимого ими шума не знали покоя, задумали переселиться. Как раз в это время пришел Чэнь Гэн. Он сразу сказал:
– Почему вы поселились здесь? Тут шпана всякая шныряет.
Затем, понизив голос, он продолжал:
– Товарищ Шаоюй, сегодня я пришел охранять вас. А когда год назад[43] я навестил вас в той маленькой гостинице, где вы жили, я имел задание вовсе не охранять вас. Наоборот, Лисань приказал мне отвести вас в „большой дом“ нашего отдела. Теперь вы уже знаете, что за место этот „большой дом“? Туда можно только войти, но оттуда нельзя выйти! Я говорил Лисаню: из 20 с лишним человек, арестованных вместе с Шаоюем, за исключением Чжан Гуанмина и Ляо Хуа[44], все были освобождены по представлении поручительства. Но Лисань приказал мне: «Вы обязательно поговорите с ним. Если обнаружите хоть крупицу подозрительного – немедленно отведите его в „большой дом!“». Последнюю фразу он даже несколько раз повторял, боясь, что я не пойму его. После беседы с вами в гостинице я тем более убедился, что подход Лисаня абсолютно лишен основания. Вот видите, если бы я был приспособленцем, подлаживающимся к начальству, то разве не был бы уничтожен и такой хороший человек, как вы?! И это было бы не только преступлением Лисаня, но и моим преступлением перед партией!
Летом 1931 г. в присутствии Чжоу Эньлая, Оуян Синя (по прозвищу «Толстяк») и других Чэнь Гэн снова рассказал упомянутую историю. На этот раз он говорил еще:
– Теперь я очень горжусь своим характером, не признающим приспосабливания к чьим бы то ни было симпатиям. Но часто, как вспомню эту историю, так весь вспотею! Потому что на нашей работе надо быть чрезвычайно осторожным. Обязательно ставить на первое место партийные принципы и свою совесть.
В марте 1961 года Ван Мин, увидев в газете сообщение о кончине Чэнь Гэна, написал в память о нем стихотворение «Близкий друг». Вот какие слова, полные горечи, написал Ван Мин 21 марта 1961 г.:
В монашеском доме с тобой
встречи я не ожидал…
На постоялом дворе разговор
был сердечен от начала.
И я счастлив был,
хоть и немало пострадал,
Что в такой беде
я друга повстречал.
Телом и духом крепясь,
в ста битвах ты побывал.
Летели годы и над лесами облака…
я тебя не забывал.
Вдруг грянула горькая весть,
как над сердцем запал.
И кажется, все равно будет мало,
сколько бы я слез ни проливал…
Чэнь Гэн родился в 1903 г. В 1922 г. вступил в партию. Умер 16 марта 1961 г., будучи к тому времени членом ЦК КПК, зам. министра обороны КНР и зам. начальника генштаба НОАК, генералом армии.
Здесь надо отметить, что Чжан Гошу (младший брат Чжан Готао), увидев Шаоюя после его выхода из тюрьмы, радостно обнял его и сказал:
– Я верил, что ты выйдешь из тюрьмы, потому что китайский народ не может быть столь несчастным!
История третья
В марте 1930 г., поскольку Чэнь Гэн не исполнил приказа Ли Лисаня и не уничтожил Шаоюя, Ли Лисань придумал другой способ репрессировать его. Он велел Шаоюю переселиться из гостиницы в Дом приезжих ЦК. Там жили только те, кого собирались направить на периферийну работу, а также приехавшие из разных мест товарищи.
Вначале среди соседей Шаоюя были Чжан Гошу с женой (Чжан и его жена Янь Бифан по возвращении из Москвы некоторое время работали в аппарате ЦК). Ли Лисань велел им вернуться на работу в провинцию Цзянси. Чжан Гошу говорил Шаоюю:
– Одного из моих старших братьев уже послали в Цзянси, и он погиб. Мне тоже нельзя возвращаться. Потому что враги уже давно объявили розыск всех нас, братьев. Но Лисань ругает меня трусом. Придется ехать. Неизвестно только, какую пользу партии приносят такие действия Лисаня?!
Действительно, вскоре по возвращении в Цзянси Чжан Гошу и Янь Бифан были арестованы и погибли.
Теперь Ли Лисань велел Шаоюю отправиться в советский район Хэнань-Аньхуэй вместе с прибывшими оттуда товарищами. Шаоюй вначале и не думал, что у Лисаня был недобрый замысел. Очень скоро Шаоюй нашел общий язык с товарищами, прибывшими из соврайона Хэнань-Аньхуэй. Двое товарищей – Сюй Цзишэнь и Сюн Шоусюань были тогда руководителями соврайона Хэнань-Аньхуэй, они были также среди основателей этого соврайона. Шаоюй прожил с ними более 20 дней, каждый день преподавал им уроки по марксизму-ленинизму. Но обо всем этом заведующий Домом приезжих донес Ли Лисаню, и тот пришел в Дом приезжих, громко крича, стал ругать Шаоюя:
– Не поедете вы в соврайон Хэнань-Аньхуэй!
Шаоюй спросил почему. Ли Лисань ответил:
– Потому что если бы вы туда поехали, вы бы овладели вооруженными силами и выступили против ЦК!
Шаоюй спросил, на чем основано его утверждение. Продолжая кричать еще громче, Ли Лисань сказал:
– Не спрашивать! Сказали вам ехать – поезжайте; сказали вам не ехать – не езжайте!
Сказал и ушел. После его ухода Сюй Цзишэнь и Сюн Шоусюань рассказали Шаоюю:
– Ли Лисань называл вас опасным элементом. Он хотел отправить вас в наш соврайон, а там – «пустить в расход»!
История четвертая
В апреле 1930 г. Шаоюя послали работать референтом партгруппы в ВСПС и по совместительству редактором газеты «Лаодун» («Труд»), выходившей также раз в три дня. С этого времени началась борьба против линии Ли Лисаня. Поскольку на страницах органов ЦК «Большевик» и «Хунци» было опубликовано несколько статей Ли Лисаня, имевших принципиальные ошибки.
Сначала Шаоюй приходил к члену Политбюро ЦК, руководителю ВСПС Сян Ину и беседовал с ним больше десяти раз. Сян Ин выражал полное согласие с мнениями Шаоюя.
Затем несколько раз беседовали с Сян Чжунфа, которого просили передать Ли Лисаню, чтобы тот обратил внимание на свои ошибки и исправил их. Но Ли Лисань не прислушался к критике.
В начале июня Шаоюй был переведен в Отдел пропаганды ЦК референтом (заведующий отделом был Ли Лисань). Шаоюй, а также Ван Цзясян (тоже работал в этом отделе), Цинь Бансянь (Бо Гу) и Хэ Цзышу беседовали с Ли Лисанем, искренне желали, чтобы он исправил свои ошибки. Они также доброжелательно советовали Политбюро ЦК не вносить ошибочные мнения Ли Лисаня в резолюцию ЦК. Однако ознаменовавшая вершину лилисаневщины резолюция ЦК от 11 июня 1930 г. все-таки была опубликована. (см. «Борьба за дальнейшую большевизацию КПК» на кит. яз., изд. 2-е, М., 1934, С. 155–167).
Ли Лисань созвал собрание работников ЦК, на котором открыто травили Чэнь Шаоюя, Цинь Бансяня, Ван Цзясяна и Хэ Цзышу. Объявили их «правыми оппортунистами», «тайными агентами ликвидаторов». Затем поручили тогдашнему номинальному генсеку ЦК Сян Чжунфа «побеседовать» с упомянутыми четырьмя товарищами, готовясь наложить на них организационные взыскания.
В конце июня 1930 г. Сян Чжунфа, взяв с собой Сян Ина, снова вызвал четверых на разговор. Сян Чжунфа сразу же разразился бранью – от «мелкобуржуазности» до «собачьих щенков», «черепашьих яиц» и т. д.
Сян Ин так и не проронил ни слова.
Все четверо отказались «признать свои ошибки». Сян Чжунфа от имени лилисаневского ЦК объявил Чэнь Шаоюю «последнее серьезное предупреждение», а остальным троим – по «серьезному предупреждению» каждому.
7 августа 1930 г. Сян Чжунфа вновь вызвал Чэнь Шаоюя, Цинь Бансяня, Ван Цзясяна и Хэ Цзышу в Отдел пропаганды ЦК на заседание. Он также велел Дэн Чжунся (зам. зав. отделом) и Пань Вэнью (помощник Ли Лисаня) принять участие и помогать ему травить четверку. На этот раз Сян Чжунфа начал с объявления:
– Красная армия уже заняла город Чанша. Кто еще смеет говорить о том, что линия ЦК неверна? Кто против Ли Лисаня – тот против партии, кто против партии – тот контрреволюционер! Так что сегодня я пришел сюда проводить с вашей четверкой контрреволюционное заседание!
– Ну, я пошел! – сказал Шаоюй, вставая.
– Почему? – спросил Сян Чжунфа.
– Мы все коммунисты, кто же будет проводить с Вами контрреволюционное заседание! Если вам нужно проводить контрреволюционное заседание, то не надо было сюда приходить!
Все молчали, Сян Чжунфа тоже долго не произнес ни слова.
– Старик![45] Если вы признаете, пусть молча, что неправильно сказали, то мы продолжим с вами заседание, – сказал Шаоюй и сел.
– Дискутировать с вами невозможно – вас все равно не переспорить. Но партия в наших руках. Мы можем вас наказывать! Наказывать! И еще раз наказывать! – заявил Сян Чжунфа.
Затем Пань Вэнью тоже отругал четверых. Но Дэн Чжунся до конца не произнес ни слова.
Все четверо, которых травили, еще раз разъяснили, почему линия Ли Лисаня неправильная.
Шаоюй сказал:
– Статья Ли Лисаня «Некоторые вопросы накануне нового подъема китайской революции» была первой ошибкой, резолюция от 11 июня – второй, а наступление Красной армии на Чанша и проведение вооруженных восстаний в разных частях страны – третьей, еще более крупной ошибкой! Первая и вторая являются ошибками теоретическими. Третья – ошибкой в действии.
Далее Шаоюй продолжал:
– Товарищ Пань Вэнью! У вас есть свое мнение, но боитесь высказываться. Многие другие товарищи тоже имеют свои мнения и не смеют высказываться. Это ненормальное явление. Это трагедия партии!
Дело в том, что и до и после опубликования резолюции ЦК от 11 июня Шаоюй беседовал с Пань Вэнью. Тот говорил тогда:
– Я согласен со всеми вашими мнениями. Но советую вам не говорить. Потому что Ли Лисань человек чрезвычайно злопамятный. Я тоже как-то высказал ему небольшое замечание, так он вынудил меня признать свою ошибку, – чуть не довел меня до смерти! Не только тогда, когда вы с ним не согласны, он вас преследует; но и когда он с вами не согласен, он вас тоже преследует. Так что нельзя высказываться. Иначе он вас затравит до смерти!
Пань Вэнью носил псевдоним «Доронин». После ареста он написал Чжан Сюэляну «письмо в 10 тысяч иероглифов». Давал Чжан Сюэляну уроки марксизма-ленинизма. Впоследствии был убит агентами Чан Кайши.
На этот раз дело кончилось тем, что Сян Чжунфа от имени лилисаневского ЦК объявил новые наказания всем четверым: Чэнь Шаоюю вместо былого «последнего серьезного предубеждения» дали «временное оставление в партии сроком на шесть месяцев под наблюдением», каждому из других троих – по «последнему серьезному предупреждению». Вот так проходило заседание, прозванное «Второй конференцией „7 августа“».
По прибытии в Москву в конце 1931 г. Шаоюй встретил одного из представителей Коминтерна в Китае в 1930 г., немецкого товарища (кажется, это был Герхард[46]), который рассказал:
– Во время совместного заседания Дальбюро Коминтерна и Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК 3–5 августа 1930 г. Ли Лисань, Сян Чжунфа и другие требовали исключить вас четверых из партии. Поскольку мы были против этого, заменили временным оставлением в партии для наблюдения и последним серьезным предупреждением. Мы все равно были против и такого, но они нас не послушались!
Вскоре после упомянутого заседания 7 августа, 15 августа, Шаоюй был снят с должности секретаря Отдела пропаганды ЦК. Его направили в сектор архивов на сбор материалов. Затем его еще понизили и отправили в отдел пропаганды Цзянсуского провинкома номинально инструктором по пропаганде, фактически ему поручили охранять несколько больших деревянных ящиков со старыми документами. Ван Цзясян был отправлен в Гонконг – номинально корреспондентом газеты «Хунци», фактически безо всякой работы. Хэ Цзышу был направлен в Северный Китай, где вскоре был арестован и погиб.
История пятая
Шла осень 1930 г., ЦК КПК уже получил указания Коминтерна об ошибочности линии Ли Лисаня. После III Пленума ЦК объявили об отмене взысканий, наложенных на Чэнь Шаоюя, Цинь Бансяня, Ван Цзясяна и Хэ Цзышу. Тем не менее тогдашнее руководство ЦК по-прежнему ненавидело этих людей, выступивших против линии Ли Лисаня. После III Пленума ЦК (в конце сентября) Чэнь Шаоюя и Цинь Бансяня отстранили от всякой работы.
Еще до III Пленума ЦК Шаоюй и Бо Гу, узнав о том, что ИККИ приял новую резолюцию по китайскому вопросу (речь идет о резолюции от июля 1930 г.), дважды писали Цюй Цюбо с просьбой дать им возможность поговорить с ним лично. Но Цюй Цюбо даже не ответил им, он послал Чжоу Эньлая, после III Пленума ЦК на «собеседование» с Шаоюем и Бо Гу от имени Политбюро ЦК. Чжоу Эньлай решительно требовал от них согласия поехать в Центральный советский район. Они же оба давно слышали о том, что лилисаневцы-сектанты способны убивать чужими руками, – уже отправили двух товарищей в Центральный советский район, которых там казнили… Поэтому Чжоу Эньлаю был задан вопрос:
– Какую вы дадите нам рекомендацию или характеристику?
Чжоу Эньлай не отвечает.
– Если вы собираетесь отправить нас как контрреволюционеров в соврайон и чтобы там нас казнили, то мы не поедем! – заявили Шаоюй и Бо Гу.
– Не поедете – всё равно не дадим вам работу! Не дадим вам и на пропитание! – сказал Чжоу Эньлай.
– Мы предпочитаем голодную смерть такой поездке!
– Мы предпочитаем быть казненными Чан Кайши революционерами, но не можем позволить опозорить нас как антипартийцев и контрреволюционеров! – единодушно заявляли Шаоюй и Бо Гу.
Чжоу Эньлай отругал их за «мелкобуржуазность», «неподчинение распоряжению партии» и т. д., затем сердито ушел.
Не дают работу, значит, не дают и на пропитание. В условиях подполья это было трудно вдвойне! Шаоюй и Бо Гу поселились на мансарде маленькой вермишелевой на берегу р. Сучжоухэ (недалеко от ул. Чжэцзянлу). Часто голодали. Хорошо еще, что хозяин вермишелевой иногда соглашался одалживать им немного вермишели. В их комнатушке были всего лишь одна узенькая деревянная кровать, одна деревянная табуретка. Шаоюй всегда спал на полу. Не было никакой другой мебели и даже денег на ночную посуду…
Я была арестована и заключена в тюрьму 30 июля 1930 г. К началу октября Шаоюй перенес к себе из моих вещей раскладушку, столик, две табуретки и прочее, после чего у них стало немного из «обстановки».
Шаоюй и Бо Гу каждый день видели множество лодок на реке Сучжоухэ, видели живших на них круглый год лодочников-ассенизаторов и их семьи; эти лодки образовали целый район бедноты, неописуемый своими лохмотьями. У Шаоюя и Бо Гу на кроватях и под ними были груды марксистско-ленинской литературы на китайском, русском и английском языках. От такого сопоставления они повеселели…
Шаоюй перевел книгу Розы Люксенбург «Социальная реформа или социальная революция?» и получил несколько десятков юаней гонорара.
Жена Бо Гу (Лю Цюньсянь) приезжала с их родины – уезда Уси – проведать его, привезла ему чувство теплоты от его заботливой матери. Оба они (Шаоюй и Бо Гу) ни на час не прекращали руководить борьбой как против врагов, так и против линии Ли Лисаня. Комнатушка их часто была переполнена людьми. Одни товарищи приходили к ним за знаниями по марксизму-ленинизму и истории ВКП(б), другие – посоветоваться по вопросам борьбы против линии Ли Лисаня. Они все время были очень заняты.
22 ноября 1930 г. я вышла из тюрьмы. 23-го числа мы с Шаоюем поженились. На маленьком подворье у нас не только не было никакого свадебного церемониала, но не было также ни белья для смены, ни жилища. 24-го мы с Шаоюем пришли на мансарду вермишелевой, где они жили с Бо Гу. Весело разговаривали и смеялись втроем. Мне показалось, что вернулись «домой». Однако Бо Гу еще укрывался моим одеялом, когда спал. У Шаоюя одеяло было совершенно рваное и до жалости крошечное. Нам пришлось уйти из этой комнатушки и искать другое жилище.
Только после прибытия в Шанхай Мифа – представителя Коминтерна Чжоу Эньлай переменил тон. Однажды он пришел на мансарду вермишелевой, чтобы навестить двух товарищей, на которых были наложены суровые взыскания. Чжоу Эньлай сказал им:
– К вам сюда приходит слишком много людей. Это очень опасно. Скорее переселяйтесь!
Позже, 25 ноября 1930 г., по предложению Чжоу Эньлая Шаоюй был избран секретарем Цзянсуского провинциального комитета КПК. А после IV Пленума ЦК КПК 6-го созыва Бо Гу был выдвинут на работу генерального секретаря ЦК комсомола. На IV Пленуме ЦК Шаоюй и Шэн Цзэминь были кооптированы в члены ЦК, Шаоюй был избран также членом Политбюро ЦК.
Как говорилось выше, мы с Шаоюем встретились впервые зимой 1927 г. в Москве, а поженились в Шанхае через два дня после моего выхода из тюрьмы. Я в то время работала при Политбюро ЦК КПК (на технической работе с секретными документами), часто переезжала с места на место, иногда по несколько раз в день. При очередном отъезде я разрывала на мелкие куски секретные документы. Но однажды в ящике от стола осталось немного мелких бумажек. Рядом с покинутой мной мансардой жили супруги Ло (их имена уже не могу вспомнить). Вскоре к ним в поисках меня пришел Шаоюй, увидев пол-иероглифа на бумажном клочке, он сказал супругам Ло:
– Да, вы правильно сказали, она была здесь.
– Вот это да! По пол-иероглифа узнаёт свою! – восхитился Ло.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.