"От нежной шеи твоей..."

"От нежной шеи твоей..."

От нежной шеи твоей

Свежестью веет речной,

Точно раскрылись над влагой ночной

Белые чаши подводных лилей.

Но медлит плавная зыбь

Мять водяные цветы!

Над камышами в тиши темноты

Вещая ждет, притаилася выпь.

Простонет голос ее,

Дрогнет полночная тишь.

Шумно раскроется синий камыш.

И заколышется сердце твое.

И к нежной шее твоей,

К белой прохладе речной

Я припаду, и в дремоте ночной

Сладко задвижутся чаши лилей.

<10 мая 1915>

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Читайте также

«Ты приснилась мне зыбкой и нежной…» Ты приснилась мне зыбкой и нежной, Как туман предрассветный. Я любил безнадежно, Я любил безответно. Ты приснилась мне гордой, счастливой, Но, как солнце, далекой. Я любил молчаливо, Я любил одиноко. Ты приснилась в обряде

В воле твоей — остановить[57] В воле твоей — остановить Этот поток запоздалых признаний. В воле твоей — разорвать эту нить Наших воспоминаний. Только тогда разрывай до конца, Чтобы связавшая крепко вначале, Если не судьбы, то наши сердца, Нить, как струна,

ЧЕЛОВЕК С «НЕЖНОЙ» КЛИЧКОЙ Шумная компания ввалилась в избу, все — молодые, мордатые, здоровенные парни! И среди новых этих лиц я вдруг увидел одно, которое знал давно, которое запомнилось мне еще с лагерных пор, со времен легендарной „сучьей" войны.Это был Ванька Жид. И

"Жизни твоей восхитительный сон..." Жизни твоей восхитительный сон Детская память навек сохранила. Что же так тянет к тебе, Робинзон, В чём твоя тайная прелесть и сила? В белый наш зал ухожу я с тобой, К пальмам и кактусам взор устремляя, Слышу вдали океана прибой, Бег

«От жалости ко мне твоей…» От жалости ко мне твоей И нежности, почти сквозь слезы, И оттого, что ты прямей, Чем длинный стебель южной розы, И потому, что с детских лет Ты любишь музыку и свет, — С тобою, ангел нелюдимый, Я сам преображаюсь весь, Как будто и в помине здесь

«Я твоей оберечь не умел…» Я твоей оберечь не умел Жажды творчества, гордой свободы — Мир горел, Друг на друга вставали народы. Я стихи сочинял О тебе, но, живая, Так страдая, Как поэт никогда не страдал, — Ты, ограбленная, Молча радостного охраняла, Жизнью

О Соне и Тане, их нежной дружбе, нижегородском сердцееде, судьбе-злодейке и проч. («Хоть подруги Соня с Таней…») Хоть подруги Соня с Таней, Но во всем они различны: Соня до самозабвенья Дышит воздухом кулис, Таня медленно и верно Все «грызет гранит науки», Удивляя очень

Летним вечером («Солнце село… Нежной краскою…») Солнце село… Нежной краскою Рдеет неба полоса… Теплый ветер с тихой ласкою Мне колеблет волоса. Я стою как очарованный, Негой вечера объят, И слегка листвой взволнованной Липы сонные дрожат. Я мечтаю, – снова

«Окружена твоей любовью…» Окружена твоей любовью, Поражена, обожжена, Склоняюсь тихо к изголовью Того, которому жена, Того, с которым я делила И черный хлеб, и черный день, Того, которого любила, Того, которого укрыла Сейчас моя чужая тень. Он спит. Он ничего не знает. Он

«Ради Твоей Святости…» Ради Твоей Святости, Не для спасенья души, Ради Твоей Святости Не запятнаю души. Ради Твоей Мудрости — Не от гордыни земной — Высуши каплю мудрости, Страшный подарок Твой. Иль ослепи меня заревом, Светом меня залей, Дай мне быть только

Твоей душе, Марина Кладу цветы на одинокий камень, Об участи своей скорбя, Петлю набросив сильными руками, Ты камнем сделала себя. Раздавлена гордыня. Сердцу горько, Летевшая когда-то как стрела, Среди советских бар — посудомойка, Предательства собратьев не

Часть I. «Нельзя ль найти подруги нежной?» Нельзя ль найти подруги нежной? Нельзя ль найти любви надежной? И ничего не

«Все звезды в твоей горсти!» Море и суша вели бесконечный спор: кто кого? Камень или вода? Живое или мертвое? Изменчивое или незыблемое? На границе белесого песчаного берега и морской стихии кипели страсти. Море, упорно, волна за волной, теснило раскаленные выбеленные

В. Золотухин – «все в жертву памяти твоей…» …вот случится что-нибудь с другом нашим, мы такие воспоминания, такие мемуарные памятники настряпаем – будь здоров, залюбуешься, такое наковыряем, что сам Высоцкий удивится и не узнает себя в нашем изложении. И отгремели его

Глава 5. Два языка во утробе твоей «В начале жизни школу помню я…». Помню в самом начале моей церковной юности — иным это время я и не мыслю, потому что именно эта серединная полоса жизни, пригнетенная долу неподъемными скорбями, искушениями, ошибками и цепной реакцией

«В улыбке Ваших губ скептической и нежной…»[38] В улыбке Ваших губ скептической и нежной, В усталой ласке Ваших серых глаз Я прочитал пленительный рассказ Любви мучительной и скорби безнадежной. Вас страсть влекла к себе тревожностью безбрежной. Был крепок руль и верен