Из книги «МОРОЗНЫЕ УЗОРЫ» (1922)

Из книги «МОРОЗНЫЕ УЗОРЫ»

(1922)

НАДЕНЬКА

Я помню Наденьку Орлову

Совсем ребенком. Налегке,

В полусапожках и в платке,

Она, смеясь, гнала корову.

Уж на вечернюю дуброву

Ложился сумрак. На реке

Синел туман, и в челноке

Рыбак спешил к ночному лову

С вязанкой удочек в руке.

В глухом уездном городке

Ее отец, седой урядник,

Вдовец, из отставных солдат,

Имел свой дом и палисадник.

Еще у Наденьки был брат,

Телеграфист, уездный фат,

Велосипеда бойкий всадник.

То было двадцать лет назад.

Подростком Наденька Орлова

С кухаркой старою вдвоем

Вела хозяйство. День за днем

Струился чинно и сурово.

Дышал уютом тихий дом.

Щегленок в клетке под окном.

Диван, два кресла, стол дубовый

И медный самовар на нем

С блестящей утварью столовой.

По воскресеньям иногда

Сходились гости к самовару

И пели хором. Брат тогда,

Звеня, настраивал гитару,

И было весело всегда.

Письмо уряднику прислала

Сестра. В Москве она жила

И экономкою была

У пожилого генерала.

Она племянницу звала

И вывесть в люди обещала.

Так Наденька москвичкой стала

И золотые купола

С веселым страхом увидала.

Семь лет промчались как стрела.

Жизнь беззаботная текла,

Как будто смертный час отсрочен.

Старик Орлов был озабочен

И грустен. Под Мукденом пал

Любимец сын. Отец узнал,

Что мир ненужен и непрочен.

Он призадумываться стал,

Слег, расхворался и не встал.

И тихий домик заколочен.

Над пестрой древнею Москвой

Садилось солнце. Вдоль бульваров,

Шумя, катился ток живой.

Десятки тысяч самоваров

Кипели в тысячах домов,

Гудели окна кабаков,

Пылили легкие пролетки.

В зоологическом саду

Рычали львы из-за решетки,

Плескались весла на пруду,

И Наденька, привстав на лодке,

На замерцавшую звезду

Глядела робко и стыдливо.

Ее спокойный кавалер

На весла налегал лениво

С небрежной строгостью манер.

Никто бы не узнал теперь

Былой урядниковой дочки,

Мещанки в ситцевом платочке,

Что бегала по слободе,

Звала телят и кур кормила,

В красавице изящно-милой,

Летящей взорами к звезде.

Кто ж кавалер ее? Везде

Известен Иоанн Аскетов,

Знаток стиха, король поэтов,

Замоскворецкий де-Гурмон.

На самом деле звался он

Иван Егорыч Отшвырёнков

И с малолетства был силен

В стихосложенье. Солдатёнков

Покойный мальчика крестил,

Учиться в школу поместил

И издал том его сонетов.

Таков был Иоанн Аскетов.

Писатель Наденьку встречал

В полусемейном тесном круге

У гимназической подруги.

Сперва се не замечал,

Потом заметил и влюбился.

Стемнело. Вечер закатился,

Огни погасли над прудом.

По Пресне Надя шла с поэтом.

Куда ж они? В семейный дом

Промчаться в танце молодом,

Блеснуть перед московским светом

Иль в театральное фойе?

Кто, сидя в лифте на скамье,

Многоэтажный дом огромный

В корзине пролетал подъемной,

Тот видел надпись: «Рекамье».

Здесь перед дверью ярко-новой

Аскетов с Наденькой Орловой

Из лифта вышли. Дверь ключом

Американским отворили;

В передней тихо, как в могиле.

Вздохнула Наденька. О чем?

Фонарь японский в кабинете,

Душистый кофей с калачом,

Коньяк, ликеры. В полусвете

Дышала папироской там

Не Рекамье – не бойтесь, дети, –

А просто Тёркина madame,

Одна из моложавых дам

В румянах, буклях и корсете.

Аскетов с Тёркиной дружил.

Покойный муж ее служил

И сочинил два-три романа.

Он громкой славы не нажил

И не сумел набить кармана.

Но Теркиной сдаваться рано:

Она открыла «институт

Для исправленья переносиц»

И скромно поселилась тут

Под кличкой «Рекамье-фон-Косиц».

Так до сих пор ее зовут.

Любить неловко без косметик

В наш век. Давно известно нам,

Что дьявол первый был эстетик.

Об этом знал еще Адам.

Аскетов с Надей ночевали

У Рекамье. Поутру встали

И пили чай, не торопясь.

Все трое весело болтали.

Шутила Наденька, смеясь.

На улицах стояла грязь,

Бульвары под дождем блистали,

И статуя на пьедестале

Покорно мокла, наклонясь.

К себе вернувшись, не застала

Домашних Наденька. Прошла

В чуланчик, где она жила

Бок о бок с теткой, постояла,

Потом в столе у генерала

Револьвер новенький нашла,

К виску холодный ствол прижала –

Короткий треск – и умерла.

Ее с почетом схоронили.

Мы все на отпеванье были

И на серебряный покров

Сложили несколько венков.

В слезах, под черным покрывалом,

Стояла тетка с генералом,

Семь гимназических подруг

Образовали полукруг.

За ними встал король поэтов,

Известный Иоанн Аскетов

В красе сложенных гордо рук

(Креститься он считал излишним

И ниже сана своего).

Неподалеку от него,

Румяная, подобно вишням,

Кусала губки Рекамье,

Теснилась к Надиной семье,

Платочек розовый терзала

И чуть на гроб не залезала.

При ней вертелся репортер.

Я слушал погребальный хор,

Я видел Наденьку Орлову:

В полусапожках и платке

Она, смеясь, гнала корову

В глухом уездном городке.