Из книги «МОРОЗНЫЕ УЗОРЫ» (1922)
Из книги «МОРОЗНЫЕ УЗОРЫ»
(1922)
НАДЕНЬКА
Я помню Наденьку Орлову
Совсем ребенком. Налегке,
В полусапожках и в платке,
Она, смеясь, гнала корову.
Уж на вечернюю дуброву
Ложился сумрак. На реке
Синел туман, и в челноке
Рыбак спешил к ночному лову
С вязанкой удочек в руке.
В глухом уездном городке
Ее отец, седой урядник,
Вдовец, из отставных солдат,
Имел свой дом и палисадник.
Еще у Наденьки был брат,
Телеграфист, уездный фат,
Велосипеда бойкий всадник.
То было двадцать лет назад.
Подростком Наденька Орлова
С кухаркой старою вдвоем
Вела хозяйство. День за днем
Струился чинно и сурово.
Дышал уютом тихий дом.
Щегленок в клетке под окном.
Диван, два кресла, стол дубовый
И медный самовар на нем
С блестящей утварью столовой.
По воскресеньям иногда
Сходились гости к самовару
И пели хором. Брат тогда,
Звеня, настраивал гитару,
И было весело всегда.
Письмо уряднику прислала
Сестра. В Москве она жила
И экономкою была
У пожилого генерала.
Она племянницу звала
И вывесть в люди обещала.
Так Наденька москвичкой стала
И золотые купола
С веселым страхом увидала.
Семь лет промчались как стрела.
Жизнь беззаботная текла,
Как будто смертный час отсрочен.
Старик Орлов был озабочен
И грустен. Под Мукденом пал
Любимец сын. Отец узнал,
Что мир ненужен и непрочен.
Он призадумываться стал,
Слег, расхворался и не встал.
И тихий домик заколочен.
Над пестрой древнею Москвой
Садилось солнце. Вдоль бульваров,
Шумя, катился ток живой.
Десятки тысяч самоваров
Кипели в тысячах домов,
Гудели окна кабаков,
Пылили легкие пролетки.
В зоологическом саду
Рычали львы из-за решетки,
Плескались весла на пруду,
И Наденька, привстав на лодке,
На замерцавшую звезду
Глядела робко и стыдливо.
Ее спокойный кавалер
На весла налегал лениво
С небрежной строгостью манер.
Никто бы не узнал теперь
Былой урядниковой дочки,
Мещанки в ситцевом платочке,
Что бегала по слободе,
Звала телят и кур кормила,
В красавице изящно-милой,
Летящей взорами к звезде.
Кто ж кавалер ее? Везде
Известен Иоанн Аскетов,
Знаток стиха, король поэтов,
Замоскворецкий де-Гурмон.
На самом деле звался он
Иван Егорыч Отшвырёнков
И с малолетства был силен
В стихосложенье. Солдатёнков
Покойный мальчика крестил,
Учиться в школу поместил
И издал том его сонетов.
Таков был Иоанн Аскетов.
Писатель Наденьку встречал
В полусемейном тесном круге
У гимназической подруги.
Сперва се не замечал,
Потом заметил и влюбился.
Стемнело. Вечер закатился,
Огни погасли над прудом.
По Пресне Надя шла с поэтом.
Куда ж они? В семейный дом
Промчаться в танце молодом,
Блеснуть перед московским светом
Иль в театральное фойе?
Кто, сидя в лифте на скамье,
Многоэтажный дом огромный
В корзине пролетал подъемной,
Тот видел надпись: «Рекамье».
Здесь перед дверью ярко-новой
Аскетов с Наденькой Орловой
Из лифта вышли. Дверь ключом
Американским отворили;
В передней тихо, как в могиле.
Вздохнула Наденька. О чем?
Фонарь японский в кабинете,
Душистый кофей с калачом,
Коньяк, ликеры. В полусвете
Дышала папироской там
Не Рекамье – не бойтесь, дети, –
А просто Тёркина madame,
Одна из моложавых дам
В румянах, буклях и корсете.
Аскетов с Тёркиной дружил.
Покойный муж ее служил
И сочинил два-три романа.
Он громкой славы не нажил
И не сумел набить кармана.
Но Теркиной сдаваться рано:
Она открыла «институт
Для исправленья переносиц»
И скромно поселилась тут
Под кличкой «Рекамье-фон-Косиц».
Так до сих пор ее зовут.
Любить неловко без косметик
В наш век. Давно известно нам,
Что дьявол первый был эстетик.
Об этом знал еще Адам.
Аскетов с Надей ночевали
У Рекамье. Поутру встали
И пили чай, не торопясь.
Все трое весело болтали.
Шутила Наденька, смеясь.
На улицах стояла грязь,
Бульвары под дождем блистали,
И статуя на пьедестале
Покорно мокла, наклонясь.
К себе вернувшись, не застала
Домашних Наденька. Прошла
В чуланчик, где она жила
Бок о бок с теткой, постояла,
Потом в столе у генерала
Револьвер новенький нашла,
К виску холодный ствол прижала –
Короткий треск – и умерла.
Ее с почетом схоронили.
Мы все на отпеванье были
И на серебряный покров
Сложили несколько венков.
В слезах, под черным покрывалом,
Стояла тетка с генералом,
Семь гимназических подруг
Образовали полукруг.
За ними встал король поэтов,
Известный Иоанн Аскетов
В красе сложенных гордо рук
(Креститься он считал излишним
И ниже сана своего).
Неподалеку от него,
Румяная, подобно вишням,
Кусала губки Рекамье,
Теснилась к Надиной семье,
Платочек розовый терзала
И чуть на гроб не залезала.
При ней вертелся репортер.
Я слушал погребальный хор,
Я видел Наденьку Орлову:
В полусапожках и платке
Она, смеясь, гнала корову
В глухом уездном городке.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.