Тайный постриг

Что воздам Господеви о всех, яже воздаде ми?

Пс. 115, 3

После поездки в Лавру нас объединила тайна веры и осознание того, что отныне наша жизнь будет наполнена глубоким духовным содержанием. Жить по-старому мы уже не могли.

Бог послал нам в помощь надежных наставников, таких как священник Александр Ватолин и монах в миру Виктор Васильевич (Плешков)[7]. Пермскую епархию возглавлял в те годы архиепископ Иоасаф (Овсянников), человек святой жизни, духовный отец архимандрита Наума.

Я бесконечно благодарна тем людям, которые познакомили нас с Батюшкой. Это произошло в августе 1972 года. До окончания института оставался год. Перспективы личной жизни каждой из нас имели уже вполне определенные очертания, однако встреча с отцом Наумом все изменила. Конечно, это было неожиданно, но я до сих пор не устаю благодарить Бога за то, что Он повел нас по жизни «иным» путем.

За Богом последовали мы невозвратным желанием[8] и по окончании института по благословению Батюшки приняли иноческий постриг.

Постриг совершил архимандрит Амвросий (Иванов), у которого с Батюшкой было полное взаимопонимание. Это был один из последних Оптинских монахов, много пострадавший ради Христа, прошедший аресты и лагеря. В советские годы отец Амвросий служил в храме села Балабаново, что по Курской дороге, поэтому многие знают его как старца Амвросия Балабановского. Сейчас, насколько я знаю, готовят документы для его канонизации в лике преподобного.

Постриг совершался вечером 10 июля 1973 года. Мы тогда не догадались сопоставить день пострига с празднованием иконы Божией Матери «Троеручица», которую почитают как Игумению всех иночествующих. И это не было простым совпадением: позднее и Нине, и мне суждено было стать игумениями.

Схиархимандрит Амвросий (Иванов) из села Балабново.

Слева схимопахиня Серафима

Чин пострига стал главным событием нашей жизни. Навсегда запомнились легкость и свет в душе, когда мы, две инокини, как на крыльях летели через поля и перелески, чтобы успеть на последнюю электричку. В тот вечер к нам пришло четкое осознание того, что для мира мы умерли безвозвратно. Конечно, мы продолжали ходить на работу, лечить и любить своих больных, но при этом понимали: теперь у нас свой, монашеский путь и мы обязаны хранить в себе верность святым идеалам.

Наша жизнь словно поменяла русло. Во время отпусков мы, как правило, уезжали в монастыри – в Пюхтицы или Ригу. В России тогда не было ни одной женской обители.

Однажды Батюшка благословил нам объехать семь-восемь монастырей. Мой отпуск заканчивался, а у Нины только начинался. В нашем распоряжении была неделя. Мы взялись исполнить послушание. Ночами ехали в поездах, а днем успевали посетить один, а то и два монастыря (в Киеве – Покровский и Флоровский). Побывали в обителях Западной Украины: в Корецке, Мукачево и Золотоношах. Так и объехали семь обителей. В Москве на площади трех вокзалов мы простились. Нина поехала в Пюхтицы, а я домой – в Пермь. Получилось, что я побывала в семи монастырях, а Нина уезжала в восьмой. Вот они, «семь-восемь», – все сбылось в точности.

Тогда мы не понимали, для чего это нужно. О возрождении монастырей никто из нас и не мечтал, такого просто быть не могло в стране воинствующего атеизма. До времени христиане не ведали, что Господь готовит их к возрождению православия, открытию новых храмов и монастырей. Отец Наум исподволь направлял нашу жизнь в нужное русло, желая научить нас монастырской жизни, понимая, что со временем все это нам будет жизненно необходимо.

Однажды Старец отправил нас в Ригу с таким благословением:

– Обратитесь к матушке с просьбой устроить вас в ее игуменских покоях.

Мы были в иноческом постриге, но внешне ничем не отличались от сверстниц, так как носили обычную одежду. Непросто было нам озвучить игумении такую просьбу. Но благословение есть благословение. Приехали в монастырь, подошли к матушке Магдалине[9] и, подавляя чувство неловкости, все-таки решились сказать:

– Простите, но Батюшка просил устроить нас в ваших игуменских покоях.

– Да-да, конечно, – невозмутимо ответила она.

Так, в покоях матушки Магдалины, мы и прожили несколько дней. Безусловно, мы многому у нее научились. Вместе с матушкой мы были на трапезе, слышали, как она разговаривает с людьми, как общается по телефону. Во всем чувствовалась высокая культура духа. Впоследствии этот опыт нам обеим очень пригодился.

У архимандрита Наума и игумении Магдалины было исключительное взаимопонимание. Например, он как-то послал в Ригу двух девчонок лет семнадцати с тем, чтобы они погостили в Рижском монастыре полторы-две недели. При этом он вручил им подарок для матушки – иллюстрированную сказку «Гуси-лебеди». Девочки приехали, передали книжку. Матушка игумения, полистав ее, сказала:

Игумения Магдалина (Жегалова), настоятельница Рижского монастыря

– Да-да, когда-то я это читала.

Вместо благословленных двух недель «послушницы» едва выдержали пару дней и были таковы. Вернувшись в Лавру, они стали оправдываться перед Батюшкой: там так трудно, молитва не идет, в Лавре куда лучше молиться. Прямо-таки великие молитвенницы!

Так, с юмором, Батюшка предупредил игумению, что явились «перелетные птицы» – гуси-лебеди, которые надолго не задержатся.

В другой раз Старец благословил погостить в Рижском монастыре свою духовную дочь, врача Лидию Ивановну. Уже на вокзале в Загорске ее нагнал посыльный и передал от Батюшки рыбу, которая уже едва ли не разлагалась. Рыбу следовало передать матушке игумении. Не знаю, как ее терпели с этой рыбиной в электричке, а в поезде Лидия Ивановна попросила проводника положить рыбу в люк под вагоном, так и довезла ту рыбину до Риги. Когда она передала этот «подарок» матушке, та, ничуть не удивившись, сказала келейнице:

– Унесите это на кухню. Мы ничего не выбрасываем.

В монастырях действительно ничего не выбрасывают. Есть такое понятие – совесть к вещам. То есть следует вещи употреблять разумно и во всем знать меру. Но в данном случае матушка как бы показала, что примет всех, кого пришлет отец Наум, и постарается сделать все возможное, чтобы и ни к чему не пригодное сделать пригодным хотя бы для чего-то.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.